Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Троцкий, как и многие другие соратники Ленина, в целом был с этим согласен. «Либо русская революция приведет к движению в Европе, либо уцелевшие могущественные страны Запада раздавят нас», — провозгласил сразу после переворота без пяти минут наркоминдел на II съезде Советов ²². Основные споры у большевиков в тот период велись о том, как распространить «пролетарскую революцию» на другие воюющие страны Европы и превратить ее в мировую. Первый руководитель большевистской дипломатии считал, что для этого достаточно будет немедленно провозгласить справедливый мир «без аннексий и контрибуций» и опубликовать секретные договоры Антанты. После этого он и собирался «прикрыть лавочку». Революция, однако, никак не хотела распространяться за пределы России, несмотря на отчаянные усилия большевистских агентов в Англии и Скандинавии, а также их единомышленников в Германии. Вместо этого события стали развиваться так, что Троцкому пришлось вникать в дипломатические нюансы и серьезнее отнестись к деятельности НКИД. Правда, в самом здании у Певческого моста он не показывался, предпочитая руководить внешними сношениями нового режима из «штаба революции» в Смольном. Здесь, еще до образования Наркоминдела, Лениным был написан «Декрет о мире». Надо сказать, что «декретами» обычно называли временные правовые акты, призванные играть роль законов. В этом своем значении «Декрет о мире», обращенный вовне, выглядел по крайней мере странно.

Этот короткий документ стал первой внешнеполитической программой большевиков. Текст «декрета» не оставлял сомнений в том, что его главной задачей было пробуждение «революционного сознания» у рабочих основных воюющих держав, стремление превратить «мировую империалистическую» войну в «мировую гражданскую». «Декрет» был даже обращен, прежде всего, не к воюющим государствам и их правительствам, а ко «всем воюющим народам», которым предлагалось «немедленно» заключить мир, не дожидаясь «окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций». И чтобы ни у кого не оставалось сомнений в истинной направленности «декрета», его последняя фраза открыто призывала «сознательных рабочих» Англии, Франции и Германии помочь большевикам «успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплоатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплоатации». Написанный корявым и трудночитаемым, характерным ленинским языком «декрет» заодно «отменял» и «тайную дипломатию» (а другой тогда не существовало) и выражал «твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров». (Это, правда, не помешало большевиками требовать для своих агентов, в частности Литвинова в Англии, права пользоваться шифрами и дипломатическими курьерами для связи с Петроградом ²³.) С этим сопроводительным «декретом» в кармане главный дипломат по-настоящему «ленинской школы» и приступил к совершенно незнакомой для себя деятельности.

В первые дни своего пребывания на посту наркоминдела Троцкий с удивлением обнаружил, что его главным партнером по переговорам стала, как он шутил, «башня Эйфеля» ²⁴, где размещалось вещавшее на разные страны Европы французское радио. Передав в эфир «Декрет о мире», большевики попытались обратиться к народам через головы их правительств. Сразу после переворота большевики еще не думали о сепаратном мире с Германией. Была надежда, что их примеру последуют все народы воевавших стран. «Но петроградский беспроволочный телеграф, — иронизировал Черчилль, — напрасно бороздил эфир волнами. Крокодилы внимательно слушали, дожидаясь ответа, но ответом им было молчание» ²⁵. Большинство российских дипломатов и иностранных государств игнорировали большевистское правительство. Все выжидали — сразу после переворота было широко распространено убеждение, что большевики не продержатся долго у власти. Из служащих российского МИДа, работавших на Певческом мосту, лишь несколько человек (по разным данным, от двух до семи) согласились сотрудничать с новой властью. Основной причиной бойкота большевистской власти русскими дипломатами, как в министерстве, так и в зарубежных представительствах, было неприятие сепаратного мира и выхода России из войны, о чем новая власть сразу же громогласно объявила. Российский МИД, в том что касалось его служащих и их взглядов на войну, продолжал оставаться безраздельно «сазоновским», несмотря на то что после его ухода сменились четыре министра. «Мы, чиновники дипломатического ведомства, — писал Г. Н. Михайловский, — выступали против большевиков не потому, что они узурпировали власть... а потому, что политика сепаратного мира с Германией нами трактовалась как измена интересам России» ²⁶. Большевики вынуждены были распустить весь штат министерства, предварительно забрав у несогласных ключи от архивов, шифровальные коды и т. д. и выставив перед зданием собственную охрану. На двери министерства они вывесили объявление, уведомлявшее бывших сотрудников об отказе от их услуг. Как ни странно, Народный комиссариат иностранных дел был очень быстро укомплектован новыми кадрами. Уже в конце декабря в НКИД работали 126 человек ²⁷. Правда, никакого опыта дипломатической работы у них не было. «Мы уступали наши места, — вспоминал те дни российский дипломат Г. Н. Михайловский, — невежественным и недобросовестным элементам как не из нашей, так потом и из нашей среды» ²⁸.

С зарубежными представительствами России ситуация выглядела иначе. Первоначально Троцкий отправил во все российские посольства и миссии телеграмму с предложением их руководителям продолжить службу при новой власти. Революционных матросов и рабочих, готовых захватить российские посольства, за границей не было, и заменить прежних дипломатов было некем, хотя в телеграмме и содержалось предписание главам дипломатических представительств передать свои полномочия готовым к сотрудничеству с новой властью низшим чинам посольств и миссий ²⁹. По утверждению Набокова, Троцкий даже обозначил сумму жалования, на которую могли рассчитывать главы представительств, согласись они работать на большевиков ³⁰. Один лишь поверенный в Португалии барон фон Унгерн-Штернберг дал Троцкому положительный ответ. Все остальные проигнорировали его запрос, а Португалия скоро выслала незадачливого барона. Троцкий очень быстро «отомстил» дипломатам Временного правительства, уволив 9 декабря 28 российских послов, посланников, поверенных в делах, советников и консулов ³¹. Текст этого документа, несмотря на его грозный тон, вызвал у российских дипломатов скорее усмешку. Он говорил о крайне низкой осведомленности наркома в дипломатических делах. Так, Троцкий «уволил» посла в США Г. П. Бахметева (его имя одни произносили как Юрий, другие — как Георгий), хотя Георгий Петрович подал в отставку сразу после Февральской революции сам, а на его место Временное правительство тогда же назначило другого Бахметева — Бориса Александровича. В отставке находился и «уволенный» Троцким посол А. В. Неклюдов. В любом случае акт увольнения российских дипломатов за рубежом в то время имел лишь символическое значение и остался по сути дела незамечен в странах их аккредитации.

Зарубежные государства не спешили признавать новую власть в России. Хотя были и исключения. К ним, как ни странно, относилась Англия. Нет, официально британцы еще долго не признавали правительство большевиков. Но фактически в Лондоне параллельно функционировали две миссии — старая во главе с К.Д. Набоковым и новая, возглавляемая М.М. Литвиновым, который, по меткому определению Набокова, «входил к англичанам с заднего крыльца» ³². Конечно, британцам, как и другим Союзникам, претило общаться с большевиками, заявлявшими о готовности начать с Германией сепаратные переговоры о мире. Но они предпочитали действовать прагматично. Рассуждали британцы следующим образом: «Россия перестала воевать, перестала быть нашей союзницей. В России находятся полтора миллиона военнопленных — немцев и австрийцев. Россия располагает колоссальными боевыми запасами, полученными ею от нас. Нам следует поэтому приложить все усилия к тому, чтобы удержать правительство Ленина от передачи этого огромного числа боеспособных неприятельских солдат и боевого материала — Германии. Для достижения этой цели все средства хороши» ³³. Англичанам было от чего нервничать. Тем более что немцы, в отличие от союзников России по Антанте, сразу же проявили интерес к предложению большевиков о мире. Берлин и Вена, вспоминал Троцкий, «колебались между враждой к революции и надеждой на выгодный мир» ³⁴.