Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Начавшийся вслед за назначением Штюрмера министром иностранных дел разлад в российской дипломатической службе лишь усилился после Февральской революции. Россия фактически перестала проводить какую-нибудь внятную внешнюю политику. Министерство иностранных дел большей частью бездействовало, а если и решалось на какие-то шаги, то могло под влиянием внутренней «целесообразности» тут же отыграть назад. Заявления Милюкова могли быть сразу же опровергнуты Керенским. Да и собственную оценку Александр Федорович мог кардинально «скорректировать». В такой ситуации союзникам России оставалось лишь гадать, в какую сторону она может двинуться. Большую путаницу в умы Союзников и работу российских дипломатов вносило установившееся в России двоевластие Временного правительства и Петроградского совета. Деятели последнего развернули за рубежом бурную активность. Представители Совета приезжали в Англию, Францию и другие страны, где пытались проводить ревизии российских посольств, требовали организовывать себе встречи с европейскими лидерами, пробовали передавать свои сообщения на родину шифром через дипломатические каналы и т. д., то есть вели себя как представители параллельной власти. Попутно многие из них старались вести прямую революционную агитацию среди европейских солдат и рабочих.

Такая активность ставила западные правительства и российские посольства в двусмысленное положение. С одной стороны, страны Антанты, и прежде всего Англия, продолжали в большом объеме поставлять в Россию вооружения и боеприпасы, а с другой — разного рода революционеры агитировали за выход из войны, разлагали российскую армию, говорили о желательности сепаратного мира с Германией. От российских посольств требовали добиваться скорейшей переправки застрявших в Европе и Америке эмигрантов, которые, прибыв на родину, тут же включались в революционную и антивоенную агитацию. Не желая портить отношений с Советами, всю эту активность в той или иной степени поддерживало Временное правительство. Именно по его ходатайству, вынужденно поддержанном российским посольством в Лондоне, был освобожден арестованный английскими властями в канадском Галифаксе Лев Троцкий, будущий руководитель Октябрьского переворота и могильщик Временного правительства. Российский поверенный в Лондоне К. Д. Набоков, вопреки получаемым им из Петрограда инструкциям, не раз обращал внимание Ллойд Джорджа и Бальфура на то, чем подобные шаги чреваты, но английские власти, понимая всю несуразность и опасность происходившего, стремились не ссориться лишний раз с Временным правительством.

Посольству России в Лондоне приходилось непросто. Англия в 1917 году превратилась в своего рода перевалочный пункт, через который в Петроград пытались попасть многие эмигранты, до этого проживавшие в других странах. Их принимали и отправляли дальше близкие к большевикам российские социал-демократы Г. В. Чичерин и М. М. Литвинов, будущие советские министры иностранных дел, в то время прочно обосновавшиеся в Лондоне. Набоков вынужден был обратить внимание Терещенко на порочную практику, написав министру, что «нужно принять меры к тому, чтобы остановить наплыв большевиков в Россию» ¹⁵. Но что мог сделать Терещенко, если Временное правительство проявляло по отношению к политическим эмигрантам удивительную щедрость. Оно переводило для обеспечения их деятельности крупные суммы денег, забывая при этом регулярно и вовремя финансировать нужды многих официальных зарубежных представительств.

Иногда отношение Временного правительства к работе своих загран-учреждений и вовсе не поддавалось здравому объяснению. Начавшаяся еще при Милюкове замена царских послов при Терещенко превратилась в настоящую чехарду. Изначально все послы и посланники Николая II, за исключением посла в США Ю. П. Бахметева, согласились служить Временному правительству. Сам Бахметев мотивировал свою отставку нежеланием служить правительству, которое не выполняет собственных обещаний, но, возможно, у его решения была и другая подоплека. В 1898 году, когда Бахметев был посланником в Софии, он под надуманным предлогом добился высылки из Болгарии читавшего лекции в местном Высшем училище профессора Милюкова и теперь имел все основания полагать, что ставший министром лидер кадетов припомнит ему ту историю. Так или иначе, но Бахметев стал единственным российским послом, покинувшим свой пост добровольно. Некоторых других начал менять сам Милюков. В ряде случаев это выглядело странно. Министерство, например, запросило у королевского двора Испании агреман на назначение А. А. Половцева новым послом вместо отправленного в отставку Кудашева. Агреман был получен, но через несколько недель российское министерство запросило согласие уже на другого человека — А. В. Неклюдова. Никаких извинений или объяснений того, что случилось с предыдущим кандидатом, от российского министерства не последовало ¹⁶.

Надо сказать, что при Милюкове подобные оплошности были все-таки исключением. Он пытался разумно проводить кадровые изменения. А вот при его преемнике началось нечто невообразимое. Терещенко превратил назначение послов в предмет каких-то странных манипуляций. Достаточно упомянуть, что за период с мая по октябрь российское посольство в Лондоне четыре раза испрашивало у Сент-Джеймсского двора агреман на нового посла. Третий кандидат, князь Трубецкой, на которого, как и на предыдущих, было получено согласие, просто передумал ехать в Лондон и попросил Терещенко отправить его в солнечный Рим. Тогда российский министр придумал ловкую рокировку. Посла в Италии, старейшего и заслуженного российского дипломата М. Н. Гирса, Терещенко решил перевести в Лондон, а на освободившееся место отправить привередливого князя. Тут уж не выдержали англичане. «Три раза Временное правительство испрашивало согласия короля на назначение посла, — возмутился постоянный заместитель главы Форин Офис Чарльз Хардинг в разговоре с Набоковым. — Трижды это согласие было дано. Но лица, назначенные на посольский пост, не появлялись в Лондоне, причем ваше правительство ни разу не дало себе труда представить извинения или, по меньшей мере, объяснения по поводу того, что их кандидатам не заблагорассудилось приехать... Поэтому прежде, нежели мы дадим согласие на назначение Гирса, следует представить удовлетворительное объяснение причин, помешавших приезду последнего кандидата — князя Трубецкого» ¹⁷. Никаких объяснений, однако, не потребовалось. Через несколько дней Временное правительство пало, и вопрос с назначением посла отпал сам собой.

Небольшое историческое отступление понадобилось для того, чтобы показать, что серьезные проблемы в отношениях России с Союзниками появились задолго до большевиков, еще при Николае II, и продолжали нарастать при Временном правительстве. После Октябрьского переворота началась новая эпоха в истории российской дипломатии. Терещенко вместе с другими министрами Временного правительства был арестован, а новым министром (теперь они стали называться «народными комиссарами») стал Л. Д. Троцкий. Изначально он представлял свою задачу простой и заявлял, что согласился на руководство НКИД, чтобы просто немного отдохнуть после тяжелой работы по подготовке переворота. (Революцией события октября 1917 года стали называться позже. А тогда, по горячим следам, Троцкий и другие большевики прямо называли случившееся «переворотом».) Предстоящую работу Троцкий вначале представлял себе лихим кавалерийским наскоком на традиционную дипломатию. «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? — приписывают Троцкому слова, сказанные сразу после назначения народным комиссаром иностранных дел. — Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку». Ленин в те дни тоже недоумевал: «Какие у нас теперь будут иностранные дела?» ¹⁸ В этой связи несколько комично выглядит придуманное советской пропагандой определение «дипломат ленинской школы», которое позже прикрепилось ко многим руководящим сотрудникам НКИД.

Большевики действительно не утруждали себя разработкой внешнеполитических задач и целей на случай своего прихода к власти. Они свято верили в мировую революцию, которая сметет все буржуазные государства с их границами, противоречиями и старой дипломатией. «Только слепой не может видеть того брожения, которым охвачены массы в Германии и на Западе, — говорил Ленин на заседании ВЦИК 17 ноября. — Мы верим в революцию на Западе, мы знаем, что она неизбежна» ¹⁹. Что должно наступить после, большевики толком не знали и вели по вопросам будущего мироустройства бесконечные дискуссии. Но в любом случае им представлялось, что отношения между буржуазными государствами будут заменены на отношения между классами. Этим во многом и объясняется та легкость, с которой Ленин и его соратники готовы были пожертвовать национальными интересами и территориями России. Для них подобных «буржуазных пережитков» в то время не существовало. «Если бы мы должны были погибнуть для победы германской революции, — рассуждал Ленин в дни брестских переговоров с Германией о мире, — мы были бы обязаны это сделать. Германская революция неизмеримо важнее нашей» ²⁰. В одной из статей, написанных еще во время мировой войны, Ленин утверждал, что «Соединенные Штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, — пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства». И делал вывод: «Политической формой общества, в котором побеждает пролетариат, свергая буржуазию, будет демократическая республика, все более централизующая силы пролетариата данной нации или данных наций в борьбе против государств, еще не перешедших к социализму» ²¹.