Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем
То есть девочек с персиками в России – пруд пруди (и мальчиков тоже), а с картинами старых мастеров напряженка. Все двадцать четыре Рембрандта – в Эрмитаже. Среди актеров не встретить Черкасова, среди творцов – Пастернака, и среди всех телеведущих есть лишь один, кто прошел бы кастинг на Би-Би-Си: Сергей Колесников в программе «Фазенда» на Первом канале. Рекомендую смотреть. Глядя на него, веришь почему-то, что человек любил, страдал, принимал нелегкие решения, книжки читал умные, а к людям относился без подлости.
Моя личная гипотеза, объясняющая все это дело, далеко не научна и применима, скорее всего, большей частью к мужчинам, да и то не ко всем (Пастернак был внешне красавец, но Мандельштам – урод). Состоит она в том, что после тридцати лет человек в ответе за свое лицо, потому что жизнь наносится понемногу тонкой кисточкой на него. И если красиво живешь, если превозмогаешь желание кинуть, отнять, продаться и прочее – это на твоей внешности каким-то образом скажется. А если нет – скажется тоже. Мы же мгновенно вычисляем, например, по внешности гаишников или политиков. Какое там кисточкой! Там малярным валиком нарисовано, чем они занимаются.
И вывод из моей теории таков: чем дальше, тем больше мои сограждане будут стремиться омолодиться. То есть не стремиться рисовать на своем лице картину жизни, а, наоборот, снимать следы нарисованного, переписывая внешность, как палимпсест. Объяснять они это будут, понятное дело, желанием соответствовать деловым, половым или социальным стандартам. Однако сам стандарт состоит в том, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение личный кошмар. Лучше уж миленький натюрморт с бутончиками, чем «Капричос» Гойи.
И вот этот стандарт меня убивает. Потому он сегодня в России един: говорить одно, думать другое, а поступать по-третьему; платить государевым слугам отступные; слышать по телику либо тупые шутки, либо такую же ложь, и лизать пятки, а также все, что выше, одному-единственному мужчине, невзирая на личные эротические предпочтения. Стандарты в вопросах красоты вообще губительны: так в модном клубе глаз скользит мимо неотличимых друг от друга тюнингованных тридцатилетних блондинок (выглядящих, как одна, на двадцать), а в интерьерном журнале останавливается исключительно на зарубежных домах, потому что в наших есть все, что угодно, кроме старых библиотек, старых камней, вообще истории – они все свежевыпущены из косметологической операционной.
Ну, а чтобы не нагнетать совсем уж депрессию, вот вам немного жизнеутверждающего. В июне я провел несколько дней в Германии в отеле, устроенном в охотничьем замке Шлосс-Бенсберг: шеф-повар с тремя звездами от Мишлена, первокласснейший спа, дремучий лес под окном. И каждый день видел одну и ту же картину. К парадному подъезду на скорости подлетает машинка, какой-нибудь Mercedes со спортивным индексом, из машинки выскакивает гостиничный мальчишка и, учтиво улыбаясь, передает ключи роскошному седовласому господину, садящемуся за руль, и его немолодой спутнице. И один раз это был старик с таким идеально габсбургским профилем, что, как писал тот же Мандельштам, хотелось спросить – как делишки святой инквизиции? От старика пахло хорошим одеколоном, большими деньгами, властью, силой и судьбой – причем, как минимум, Европы.
Когда он выходил из дверей, басбой согнулся перед ними перочинным ножом пополам, и даже я чуть было не склонил голову А старик прошествовал мимо, даже кивком не поблагодарив, даже не заметив слугу, как Гамлет в исполнении Смоктуновского рассекает, не замечая, расступающуюся толпу.
Я подумал сначала злобно: ага, вот этот, небось, всю жизнь на золоте ел! – но тут же хлопнул себя рукой по лбу Неизвестно, как в детстве, но в 1945-м он наверняка сидел в лагере, стоял в очереди за оккупационной похлебкой и оплакивал погибших родственников, друзей и подруг.
Так что лично я омолаживание очень рекомендую. Если отскрести себя до мая 1945 – есть шанс на обретение впоследствии европейской красоты.
2007
Акакий Акакиевич, охранник, updated
Мужичонка-охранник, с ходу опознаваемый персонаж российской действительности, сравнимый лишь с мандельштамовским командированным («нету его ни страшней, ни нелепей» – помните, с пузырями треников на коленях и вареной курицей в купе?) на самом деле есть кривое, но отражение общемировой тенденции.
Вот уже лет десять, а то и пятнадцать, серьезные люди на Западе ведут дискуссии о кризисе мужской самоидентификации. Если эта проблема и кажется надуманной в России, то по той же причине, по какой у нас пренебрежительно машут рукой в сторону, скажем, экологии – несмотря на российские пыль, грязь и уничтожение лесов, полей и рек.
Суть в том, что прежние мужские рыцарско-мачистские добродетели (физическая сила, отвага, готовность к защите любви, семьи и родины) в нынешнем мире не востребованы. И значит, как минимум, – старомодны, а как максимум – напрасны и смешны.
В нынешнем мире физическую силу заменяют механика и электроника (а в прочих случаях – албанские, польские, таджикские гастарбайтеры). А что до семьи и любви – то там изменилась роль женщины, не просто отказавшейся от роли бесплатной стряпухи, няньки, швеи и любовницы, но успешно нашедшей себя в массе иных общественных ипостасей.
Женщина-бизнесмен, с утра до вечера зарабатывающая деньга в офисе, опрокидывающая с подругами стаканчик-другой в баре после офиса, делающая предложение мужчине первой, а при необходимости оплачивающая «увольнительную» стриптизеру в женском клубе? – Вполне уважаемая фигура, мечта многих юных особ.
Вечно двадцатилетняя девушка с известными добродетелями в виде пышного бюста и светлых волос, мечтающая познакомиться с торговцем «лохматым золотом» Петей Листерманом, но еще больше – с персональным спонсором, причем не скрывающая, что ищет именно спонсорства с машиной, фазендой, отдыхом на островах? – Да никто, кроме провинциальных бабуль на скамеечках у подъезда, не посмеет кинуть в нее камень.
Женщина-профессионал творческого склада, чье сердце полно прекрасными идеями, а также охотой к перемене мест и Любовей? – Общество, включая мужское, восхищено и этим.
Женщина, решившая сохранить «старые добрые ценности» и счастливая в многодетности варкой борщей? – Это тоже мило и даже как-то по-новому модно.
Словом, абсолютно любое социальное обличье современной женщины признается обществом разумным, нормальным и стопроцентно женским, без намека на гендерный кризис – включая то, в котором женщинам вообще не нужен мужчина. (Кто бы сомневался в женственности Ренаты Литвиновой после того, как она оставила мужа, предпочтя ему общество певицы Земфиры! Она по-прежнему женский идеал, ничуть не нарушающий общественной морали. Но можно представить, какой вопль поднялся бы среди моралистов, если бы муж Ренаты Литвиной бросил ее ради, условно говоря, Димы Билана…)
Потому что женщинам сегодня можно все.
А вот мужчинам нельзя очень много чего – хотя бы потому, что непонятно, чего им можно. Это и есть кризис мужской самоидентификации.
И я вовсе не увожу ловким приемом разговор от того, с чего начал – то есть от вожделеемой российским мужчиной должности, предполагающей выдачу военизированной униформы с нашивкой: «security» (в провинции – «охрана») на рукаве. За тысяч шестнадцать (в Москве) или восемь (в провинции) рублей зарплаты в месяц. С работой «сутки через двое». Не способного при этом никого ни от чего защитить. Я просто хочу сказать, что этот, прости, господи, охранник есть очень российское проявление проблемы, известной всему миру.
Как-то был я в командировке в Таиланде, на острове Пхукет. В 2004-м там собрались на встречу около тридцати главредов мужского журнала FHM. Я был один из них. FHM – британское издание, но по лицензии выходит по всему миру Причем, если сравнить выпуски, именно британский вариант является проводником мачистской культуры в ее намеренно грубоватом варианте, – типа, долбануть пивка, двинуть в глаз, схватить девку, завалить в койку, – во, гы-гы, ништяк. Главное, чтобы и в койке, и в пабе, и в драке парень был на высоте.
И вот среди тридцати апостолов этого британского гопничества случился раскол. Англосаксонская часть, в лице американцев, австралийцев и южноафриканцев (это вообще близкие цивилизации), ничуть не отрицая кризиса маскулинности, потребовала канонизировать традиционного самца: исследователя и путешественника, академика и героя, мореплавателя и плотника – дав отпор всяческим отщепенцам, феминизированным гадам и метросексуалам. Назад, к героям-ковбоям! (Тогда еще не была снята «Горбатая гора».)
А романо-германский люд вполне себе к метросексуалам мирволил, требуя меняться с меняющимся миром. То есть новый мужчина, порядком феминизированный, посещающий спортзал не ради силы мускулов, а ради красоты тела, при этом заглядывающий к косметологу ничуть не реже, чем в спортзал, следящий за модой похлеще иной женщины, – был для них тоже вполне уважаемой фигурой. Может, даже более уважаемой, чем вонючий и немытый пастух.
