Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Все это время немцы терпеливо ждали, когда им предложат для обсуждения статьи мирного договора. Могло даже показаться, что в прошедшие после подписания перемирия месяцы им было не до новых переговоров. В Германии продолжались революционные выступления, надо было решать вопросы продовольственного обеспечения населения (блокаду так никто и не отменил), приводить в порядок совершенно расстроенные войной финансы и думать о многих других жизненно важных проблемах. Берлин в первые месяцы после перемирия представлял собой странную картину. В сером и мрачном городе, почти без освещения, зрела революция, но он никак не мог ею разродиться. По городу передвигались вооруженные отряды солдат и моряков, гражданских лиц с красными повязками, в разных уголках периодически была слышна стрельба, но все это не мешало обывателям вести обычную мирную жизнь. Революционные моряки водили берлинцев в захваченный ими дворец бывшего кайзера и проводили для них своеобразные экскурсии. С продуктами было туго, но процветал черный рынок, где всегда можно было выменять на что-нибудь еду. Горожане отправлялись в «продуктовые походы» по деревням, где также добывали пропитание в обмен на разного рода товары или услуги. Все это очень хорошо описано в романах Э. Ремарка. Даже в самые напряженные дни революционных выступлений исправно работало метро, а берлинские кафе и рестораны были переполнены посетителями. Правда, официанты, к которым обращались теперь Herr Ober, приносили в основном суррогатные эрзац-продукты, но горожане, как и прежде, продолжали обмениваться новостями и читать регулярно выходившие центральные газеты за чашечкой желудевого или морковного кофе, неспешно потягивая скрученные из капустных листьев сигары.
Главное, в чем сходились немецкие обыватели, была убежденность в том, что их страна не проиграла войну. Прибывавших в столицу из Франции и Бельгии солдат обязательно проводили через Бранденбургские ворота на Парижскую площадь. Трудно сказать, был ли в этой церемонии какой-то особый умысел, но многие берлинцы испытывали от нее неосознанную гордость. Тем более что приветствовать возвращавшиеся войска приходили многие политики, включая Фридриха Эберта. «Армия никогда не была разбита на фронте, — говорил канцлер. — Она выстояла против всего мира» 136. Один молодой американский лейтенант, который в числе многих иностранных наблюдателей находился в те дни в Берлине, почти ежедневно наблюдал эту картину из окон гостиницы Adlon. «Тот прием, который оказывали дома возвращавшимся солдатам, — писал он, — вполне мог заставить их чувствовать себя победителями» 137. В том, что случилось с их армией, немецкие бюргеры винили, прежде всего, внутренних врагов, затеявших смуту. Армейские офицеры, бывшие и действующие, охотно развивали эту мысль. «Если бы не революция, — делился своими оценками полковник Клейвиц, — для нас не составило бы труда удержать фронт... Мы могли бы остановиться на линии реки Маас или даже не доходя до нее». По Клейвицу выходило, что война должна была закончиться «вничью» 138. Подобные утверждения находили в Германии благодатную почву. Немцам очень трудно было перестроиться с победных реляций на оказавшуюся горькой действительность. Массовому сознанию оказалось проще поверить в международный заговор и внутренних врагов.
Не менее важно было и то, что Германия не считала себя виновной ни в развязывании мировой войны, ни в нарушениях норм международного права, ни в жестокостях, допущенных по отношению к мирному населению противника. В свою очередь, Союзники априори были уверены в виновности немцев в этих вопросах и пытались, особенно перед открытием мирной конференции, организовать международный суд над кайзером. Если бы такой процесс состоялся, он мог бы расставить все точки над «i», но также имел все шансы превратиться в предвзятое судилище, на котором странам Антанты не составило бы труда доказать все, чего они пожелали бы. В любом случае иметь юридическую базу было чрезвычайно важно для Союзников, потому что тогда они получили бы моральное право продиктовать самые жесткие условия мира не только проигравшей, но еще и виновной стороне. Инициаторами предполагавшегося суда были французы, которые выдвинули эту идею даже раньше, чем вопрос о контрибуции. «Клемансо считает, — сообщил в Лондон еще до подписания перемирия лорд Керзон, — что в качестве акта международного правосудия и возмездия суд над кайзером был бы одним из наиболее внушительных событий в истории и что эта мысль стоит того, чтобы ею заняться» 139. Ллойд Джордж не возражал. Англичанам тоже хотелось «выпустить пар» из населения и списать на конкретное лицо все ужасы войны. Что касается Вильсона, то он отрицательно относился к идее суда над кайзером 140. Сразу же возник вопрос: кто и как будет судить? Британский премьер полагал, что «следовало бы пригласить Германию принять участие в этом трибунале» 141. Многие немцы готовы были согласиться, но боялись предвзятости подобного процесса. «Мы считаем, — говорил влиятельный берлинский издатель Теодор Вольф, — что Антанта не может быть одновременно судьей и заинтересованной стороной, и требуем создания международного трибунала, совершенно свободного от пристрастности» 142. Однако такой процесс грозил затянуться на годы и принес бы в таком случае ничтожные политические дивиденды Союзникам. А завершить трибунал к подписанию мирного договора они никак не успели бы.
В создавшейся ситуации всех «выручила» Голландия, предоставившая политическое убежище экс-кайзеру. Она отказалась выдать его, чем наделала много шума и заслужила громкие упреки от стран Антанты. На деле же в Париже и Лондоне облегченно вздохнули, хотя на словах и грозились лишить Голландию членства в будущей Лиге Наций. После голландского отказа Антанта решила без каких-либо публичных разбирательств объявить Германию (а не одного кайзера) виновницей развязывания войны и всевозможных преступлений в ходе нее. Англичанам и французам понравилась точка зрения Ллойд Джорджа, посчитавшего, что «мы сами являемся теперь творцами международного права и можем сказать лишь, что международное право должно быть основано на справедливости» 143. В результате в текст мирного договора была включена 231-я статья, где говорилось, что «Германия принимает ответственность за себя и своих союзников за причинение всех потерь и разрушений, которые понесли Союзные и Объединившиеся Державы и их народы в результате войны, навязанной им агрессией Германии и ее союзников». Персонально Вильгельму II мирный договор (статья 227) тоже обещал суд, который в неопределенном будущем должны были провести представители США, Великобритании, Франции, Италии и Японии, но никаких серьезных шагов в этом направлении Союзники больше не предпринимали. Немцы подписали мирный договор, но статью о своей виновности не признавали с самого начала, а без рассмотрения всех вопросов и решения трибунала Союзникам трудно было аргументированно ссылаться на эту статью. Прошло всего несколько лет после окончания мировой войны, и в 1924 году канцлер Вильгельм Маркс уведомил британского премьера-лейбориста Рамсея Макдональда о том, что на основании вновь опубликованных в разных странах документов Германия сама собирается обратиться в международный суд для пересмотра статьи о своей виновности в развязывании войны. В суд немцы так и не обратились, но и без него виновными себя не считали.
Конечно, в Берлине внимательно следили за всем, что происходило в Париже, но каким-то образом влиять на ход событий Германия все равно не могла, да и не очень стремилась. Правда, несколько раз немецких представителей вызывали в оккупированный американцами Трир, но лишь для того, чтобы продлить действие соглашения о перемирии. Первый раз это произошло 13 декабря 1918 года. Фош вручил германской делегации, прибывшей в том же составе, что и в Компьен, текст продления перемирия (до 17 января следующего года), в который было внесено одно добавление. Союзники получали право занять при необходимости десятикилометровую зону на правом берегу Рейна от голландской границы до Кёльна. Эрцбергер не стал возражать. Он лишь заметил, что его правительство даже в условиях революционных беспорядков выполнило все принятые в Компьене обязательства, но Союзники так и не наладили обещанное снабжение Германии продовольствием 144.
