Анатолий Мамонов - Встречи на берегах Ёдогавы
Нет, Исигуро Хироси — непрофессиональный литератор. Литературный труд — лишь часть его практической работы с русским языком. И все же писательским талантом он наделен несомненно. Успех его версии «Ветки сакуры» — очевидное тому доказательство. Мне довелось встречаться с ним, более того — каждодневно работать в администрации выставки. Я сразу почувствовал незаурядность этого человека с орлиным носом, длинной густой шевелюрой и живыми, проницательными глазами, готовыми в любой момент засветиться огоньками юмора. В дни работы выставки ему исполнилось пятьдесят шесть лет и в «Майнити» появился его портрет с краткой биографической справкой.
Отец Исигуро участвовал в русско-японской войне, а потом поселился в северо-восточном Китае. Там и родился будущий переводчик. Он окончил Харбинский университет, работал в управлении Маньчжурской железной дороги. Пришлось ему участвовать и в провокационной вылазке японских милитаристов на реке Халхин-Гол. Правда, он был тогда, по его словам, «всего лишь солдатом второго класса, обозником, подносил грузы». Затем — годы сибирского плена, возвращение на родину и работа, работа, работа… Он был то антрепренером, то переводчиком.
Исигуро Хироси первым познакомил соотечественников с современным джазом, с советским балетом, с Московским цирком. До сих пор сожалеет, что гастроли Ленинградского балета в 1960 г. оказались для него как предпринимателя убыточными: всю неделю продолжались демонстрации против японо-американского договора безопасности — концертные залы и театры пустовали…
— Позже я работал с Кио, — вспоминает Исигуро. — Я знал все его секреты! До Кио японцы были в общем-то равнодушны к иллюзиону, Кио сумел растопить это равнодушие. Фокусы стали и у нас популярным жанром… Первым, кого я пригласил в Японию, был Игорь Безродный. Не раз мне приходилось иметь дело с вашим послом Федоренко. Он большой знаток китайского языка и китайской литературы. Возможно, помнит меня…
…В узеньком переулке, в двух шагах от станции Суйдобаси, прижался к земле одноэтажный деревянный «Сельский староста» (по-японски название звучит короче — «Сёя») — небольшой, но вместительный ресторанчик, выдержанный в стиле феодальных традиций. Интерьер, ассортимент блюд воскрешают в памяти посетителей атмосферу последних лет династии Токугава. Сидят, конечно, на полу, на циновках или подушечках, за длинными деревянными столами. Зал кажется просторным, хотя и заполнен народом: ощущение пространства создают стропила и опоры, поддерживающие крышу, которая кажется висящей где-то очень высоко. Именно таким, как мне довелось слышать, был внутренний вид помещичьих домов в поздний период эпохи Эдо, т. е. накануне буржуазной революции Мэйдзи, вернувшей в 1868 г. власть императору.
Напротив меня сидит Исигуро Хироси. Чуть сзади, за другим столиком — сотрудники его отдела: переводчики Харада, Араи, Номура, еще какие-то девушки и юноши.
Мой собеседник откровенно наслаждается ароматом старины, царящим в «Сёя». Он — современный японец, но родом из дворян.
— Предки мои, — рассказывает он, — когда-то владели чуть ли не всей префектурой Акита на северо-востоке Японии. После революции Мэйдзи феодальные привилегии кончились и семья разорилась. Большую часть земли отдали крестьянам. Себе оставили лес и горы. За счет этого и живут по сей день. Феодальные пережитки! Местные жители по старинке почитают наш род. Особенно, конечно, дядю моего, ему восемьдесят три года. Очень любопытная личность! Вроде вашего графа Шереметева. После капитуляции Японии дядя заявил, что он коммунист. Правда, в коммунистах он проходил года два, но все же считается прогрессивным человеком. На свои средства создает школы, ясли, покровительствует музам. Такие люди — редкость! Он тоже Исигуро. Когда я приезжаю в Акита, меня встречает «весь город» как «почетного сына», а я ведь пролетарий, у меня нет земли… Ну вот, кажется, несут мое любимое блюдо! Кто не знает «додзё», тот не знает Японии! Подлинно народное кушанье!
Официант зажигает круглую газовую плиту, вмонтированную в наш стол, и ставит на огонь сковородку с двумя ручками по бокам, скорее похожую на кастрюльку. В бобовом масле с мелко нарезанным луком закипают, поджариваясь, рыбешки — то ли вьюны, то ли похожие на вьюнов. Слово «додзё» означает буквально «вьюн узкохвостый». Но, может, в данном случае под «додзё» понимается нечто другое? Я спрашиваю и слышу в ответ по-русски:
— Мы в народе называем ее земляной рыбой. Ведь она водится на заливных рисовых полях, в земляной жиже. Говорят, что рыбки эти улучшают структуру почвы. Кстати, здесь можно заказать любое блюдо, какое только существует в Японии…
— А сакэ? Тоже любое?
— Кроме «Московской» и «Столичной»!
Раз уж зашла речь о сакэ, я не преминул уточнить кое-какие детали, внести коррективы в свои записи…
Лет десять хранится у меня сувенир о посещении Никко — бочонок из-под сакэ. На фоне пышных хризантем высотой в человеческий рост, словно стороживших вход, высилась гостиница «Каная» — лучшее, что могло предложить Олимпийской сборной из СССР красивейшее место Японии — Никко. Мне повезло увидеть октябрь в горах, пламенеющих алой листвою кленов. Судьба свела меня с Судзуки Macao, японским спортсменом, восемь лет удерживавшим звание чемпиона страны по марафонскому бегу. Он и подарил мне сакадару — тот самый бочонок литра на три. Слово «сакадару» — производное от «сакэ» и «тару» (бочонок).
В старину, когда еще не было бутылок, сакэ хранили в огромных бочках, затянутых сухим травянистым корсетом типа тонкой циновки. Внизу торчала затычка. Делались бочки из легчайшего хиноки — японского кипарисовика. Нагромождение гигантских сакадару — неотъемлемая деталь храмовых комплексов. Ни одно празднество не обходится без декоративных бочек. Особенно поразителен их вид на островке Миядзима под Хиросимой. Во время отлива обнажаются опоры красных ворот, ведущих к храму, перед которым, как высоченный бруствер, желтеют ряды сакадару.
Алкогольные напитки известны в Японии с доисторических времен. В мифах и легендах они характеризуются недвусмысленно: любимый мужской напиток. Утверждают, что впервые (и к тому же чисто случайно) сакэ получили из риса еще две тысячи лет назад. Обычное сакэ — градусов восемнадцать-двадцать. Но бывает и крепче. Художник Маки — почетный член бразильской Академии художеств — потчевал меня сакэ, привезенным с Окинавы: крепость любимого напитка тамошних мужчин достигает… шестидесяти градусов! Но такое сакэ пьют в редких случаях.
«Повседневное» сакэ оценивается с точки зрения гармоничности сочетания так называемых пяти вкусовых качеств — сладости, кислоты, остроты, терпкости, горечи. Различаются два основных типа сакэ — сладкое и острое (амакути и каракути). Существуют еще три разновидности: токкю (особое, или люкс), иккю (первоклассное) и никю (второклассное). Любители «мужского напитка» считают, что его вкус и качество больше зависят от воды, чем от риса. «Святая вода» в Нада, близ Кобэ, славится по всей стране, и, возможно, поэтому там расположен один из крупнейших в Японии центров по производству сакэ.
Теперь сакэ продается и в виниловых мешочках, и в бутылках — вместимостью от ста граммов до нескольких литров. Названия одно другого поэтичнее: «Сироюки» («Белый снег»), «Суйсин» («Хмельное сердце»). На этикетке моего сувенирного сакадару тушью начертано: «Камо-но цуру» («Журавль из Камо»), Камо — местечко в префектуре Хиросима.
Пьют сакэ (вернее, не пьют, а потягивают) рюмочками с наперсток. Приходилось слышать не раз, что «в стельку» пьяным японец становится, выпив литр сакэ. Проверить это не удавалось, так как пьяных в нашем понимании я никогда там не видел.
— Пить сакэ приятнее всего подогретым, — говорит Исигуро, наполняя двадцатиграммовые пиалообразные сосудики, и, чуть помедлив, добавляет по-русски: — А совсем лучше — под веткой сакуры!
— Любит ли сакэ молодежь?
Исигуро смеется:
— Она все чаще предпочитает пиво!
Осенью семьдесят третьего года японская ассоциация производителей алкогольных напитков задалась целью выяснить, что пользуется большей популярностью — традиционное сакэ или современное… пиво. Опрос четырех тысяч молодых людей дал неожиданный результат: тридцать девять процентов опрошенных предпочитают пиво и лишь двадцать семь процентов — сакэ. (Любителей виски, например, набралось двадцать пять процентов.)
Жесткие правила регламентируют поведение японца в обществе. Это отмечал и В. Овчинников, писавший, что «в деловом и политическом мире Японии принято решать наиболее сложные вопросы не на заседаниях, а за выпивкой, когда опьянение позволяет людям на время сбрасывать с себя эти путы». Я бы добавил: и в литературном мире…
— В чем, на ваш взгляд, секрет успеха «Ветки сакуры» среди японских читателей? — задаю давно назревший вопрос.
