Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Лишь англичане, ведшие в 1915 году основные переговоры о вступлении Италии в войну, пытались как-то сгладить возникавшие противоречия, но и у них росло раздражение на итальянцев. «Алчность итальянской внешней политики во всем ведет Италию к серьезным проблемам, — писал Роберт Сесил английскому послу в Риме Реннеллу Родду. — Упрямство Соннино и абсурдность итальянских претензий в буквальном смысле не оставили у Италии друзей в Европе, кроме нас, и Италия делает все возможное, чтобы ее изоляция стала полной» 59. Как признавался Бальфур, во время конференции он «каждое утро просыпался с опасением, как бы не увидеть в газетах сообщение, что между итальянцами и французами или итальянцами и югославами завязалась где-нибудь драка» 60. Опасения отнюдь не беспочвенные, что подтвердил чуть позже захват Фиуме отрядами националистов поэта-патриота д’Аннунцио. Передача итальянцам Фиуме, что интересно, не была предусмотрена Лондонским соглашением, и итальянцы требовали этот город дополнительно, для обеспечения, как они говорили, безопасности своей страны и основываясь на том, что около половины местных жителей были итальянцами.
В конце апреля 1919 года мирная конференция пережила серьезный кризис. Орландо и Соннино покинули Париж и своим поведением давали понять, что не собираются возвращаться обратно. В этот момент лидеры Англии, Франции и США обсуждали, какого числа приглашать в столицу Франции представителей Германии, чтобы вручить им для ознакомления проект мирного договора. Возникла патовая ситуация, где многое зависело от того, кто сможет выдержать паузу дольше — Италия или оставшиеся в Париже Союзники? Идти на серьезные уступки не собиралась ни одна из сторон. На всякий случай из текста мирного договора с Германией были вычеркнуты все упоминания об Италии. Конечно, договор с Германией был для Союзников гораздо важнее позиции Италии. Вильсон, Клемансо и Ллойд Джордж, как отметил в дневнике полковник Хауз, даже предпочли бы в тот момент, чтобы итальянцы не возвращались в Париж вовсе, нежели поставили под угрозу мир с Германией. Союзники опасались, что итальянцы, перед тем как поставить свою подпись, будут настаивать на ратификации Лондонского соглашения. На этот случай рассматривались самые разные действия. В худшем варианте, записал Хауз, «я постараюсь убедить Президента подписать мир с Германией и оставить Францию и Англию самих улаживать дела с Италией, как они сумеют, но мы не будем участвовать в этом урегулировании и откажемся гарантировать его в какой-либо форме» 61. Но и французы были уже не против того, чтобы итальянцы не возвращались в Париж. Тардье подготовил для Совета трех такой вариант письма Орландо, после которого последний мог и не вернуться назад 62. Это, правда, не помешало Тардье два года спустя утверждать, что «на мирной конференции политика Франции в отношении Италии была именно такой, какой она должна была быть в связи с взятыми на себя обязательствами и дорогой ее сердцу дружбой» 63.
Положение усугублялось тем, что в самой Италии из-за разгула националистической пропаганды население попросту потеряло здравый смысл и способность трезво смотреть на вещи. Газеты и различные националистические политики стали договариваться до того, что Италия внесла чуть ли не главный вклад в военный триумф Союзников, которые теперь «лишали ее заслуженных плодов победы». В такой ситуации попытка Вильсона обратиться, минуя итальянское правительство, напрямую к народу никакого успеха не имела. Итальянские политики, способствуя раздуванию национализма в стране, сами себя загнали в угол. Орландо пугал всех гражданской войной и анархией в стране, а газеты требовали немедленной аннексии не только Фиуме, но и Далмации 64. Орландо и Соннино, конечно, блефовали. Они быстро поняли, что деваться им некуда. США, которым Италия после войны и так должна была более полумиллиарда долларов, заморозили выдачу очередного, крайне нужного итальянцам кредита в 25 миллионов. Англичане и французы стали поговаривать, что не считают себя больше связанными Лондонским соглашением. Ллойд Джордж и Клемансо сделали итальянским послам представление, больше похожее на ультиматум, предупредив, что если делегация их страны не вернется на конференцию, Лондонское соглашение будет аннулировано 65. А тут еще поползли разговоры о том, что в Париж приглашают делегацию Австрии для рассмотрения мирного договора с ней. И тоже в отсутствие итальянцев.
6 мая Орландо, а вслед за ним и Соннино возвратились в Париж «с поджатыми хвостами» 66. Упоминания об Италии были снова внесены (пока только ручкой) в текст проекта мирного договора с Германией. Острая фаза кризиса на конференции миновала, но позиция итальянской делегации осталась прежней. Все это привело к тому, что в сентябре, уже после завершения конференции, Фиуме был захвачен отрядом националистов-патриотов во главе с д’Аннунцио. Потом было все — и блокада Фиуме, и самопровозглашение города независимой республикой, и даже помпезное объявление войны Италии. В конце концов итальянцы все-таки вынуждены были пойти на мировую с югославами. Через полтора года после мирной конференции Италия и Югославия подписали в Рапалло договор, определявший границу между двумя государствами. Фиуме вошел в состав Италии спустя еще четыре года по Договору о дружбе между Италией и Югославией. Главным же итогом упрямой и прямолинейной позиции итальянской делегации в Париже и раздувания националистической истерии в самой Италии стал приход к власти Муссолини в конце октября 1922 года. И еще глубоко укоренившееся в сознании миллионов итальянцев чувство, что Союзники предали их в Париже.
Еще одна участница конференции — Япония, получила статус «великой державы» совсем недавно. Собственно говоря, далеко не все в мире были до конца уверены, что Япония — великая. Японцев это, конечно же, задевало. Они прекрасно знали, что их флот стал третьим в мире (после британского и американского), что на азиатских и американских рынках японские товары успешно теснили европейские, что народы Азии смотрели на Японию как на живой пример успешного соперничества с белой расой. Японские посланники в столицах великих держав, равно как и посланники последних в Токио, незадолго до начала Первой мировой войны получили статус послов, и это означало признание впечатляющих японских успехов. В Париже Япония была представлена не главой правительства, а двумя дипломатами — бывшим министром иностранных дел бароном Нобуаки Макино и послом в Англии виконтом Сутэми Тиндой, к которым позже, чтобы повысить статус делегации, присоединился бывший премьер-министр Японии, выпускник Сорбонны и давний знакомый Клемансо, либерально настроенный принц Сайондзи. Как великая держава, Япония входила в Советы пяти и десяти, но собирались они гораздо реже Совета четырех. Японские представители ходили далеко не на все заседания различных советов и комиссий, но даже когда они приходили, то чаще сидели молча. Если обсуждался какой-нибудь территориальный вопрос в Европе, японские представители всегда делали вид, что внимательно изучают карту, но «никто не был уверен, что их карты не лежат вверх ногами» 67. Японцев интересовали исключительно дальневосточные дела и проблема равенства рас.
Участие Японии в Первой мировой войне заключалось, главным образом, в том, что она прибрала к рукам дальневосточные и тихоокеанские владения Германии. Поскольку защищать их немцам было трудно, боевые действия японской армии и флота по овладению Маршалловыми, Марианскими и Каролинскими островами, равно как и германской базой в китайском Шаньдуне, завершились уже в ноябре 1914 года. На этом японское участие в войне фактически закончилось, и в Париже японским делегатам надо было лишь узаконить приобретение новых территорий. Особых проблем с тихоокеанскими островами у японцев не возникло. Конечно, Соединенные Штаты, Австралия, Новая Зеландия и даже Англия не были в восторге от японских планов. Все они понимали, что острова в Тихом океане нужны Японии исключительно для создания военно-морских баз, которые могли угрожать как американским владениям в этом регионе, так и британским доминионам и колониям. И хотя Япония являлась самой старой союзницей Великобритании, англосаксонский мир испытывал в последние годы неосознанную тревогу по поводу будущего своих отношений со Страной восходящего солнца. Если в Англии в этом вопросе превалировало все-таки сдержанное отношение, то ее доминионы, оказывавшиеся в непосредственной близости от новых японских владений, и США, где были сильны антияпонские настроения, прямо заявляли о надвигающейся «желтой угрозе». Японцы взирали на все это с олимпийским спокойствием, справедливо полагая, что заставить их покинуть острова все равно никому не удастся. В конечном итоге был найден компромиссный вариант, по которому острова передавались в японское управление по мандату Лиги Наций. Японцев это вполне устроило. С мандатом или без него, они считали острова своими и пускать кого-либо на них не собирались.
