Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович
Это собрание, вполне автономное и независимое, теперь-то, внимательно выслушав все доводы генерального штаба полковника Казбегорова, поняло критическое положение центрального корпуса голодных людей на фронт свободной великой России, но уже порабощенной. Один, другой из присутствующих на собрании, правда, пытались было протестовать, описав весьма тяжелое состояние земледельцев на местах, но энергичные доводы члена Земского союза господина Мейеровича и других быстро склонили все собрание в пользу войск, и просьба представителя корпуса была удовлетворена полностью: заимообразно продовольствием, по расчету около 220 тысяч человек, и фуражом — около 55 тысяч лошадей, на две недели 2-й Сибирский армейский корпус, со всеми приданными к нему бригадами и дивизиями еще с Икскюльского фронта, был обеспечен на местах стоянок в 25-верстной прифронтовой полосе, из запасов латышских крестьян-земледельцев, пока в тылу и в центре в то время «господа большевики и другие эсэровские космополиты» все еще дрались между собою из-за власти, между Зимним и Смольным роковыми центрами. Положение на фронте было спасено; и полковник Казбегоров, от имени комкора и лично своего поблагодарив венденское земское краевое собрание и пожелав ему успеха в благотворной общественной работе и в будущем, спокойно уехал в корпус, доложив по телефону в штаб армии из Вендена и комкору лично, поздно вечером по возвращении в штаб.
— Где ты был целый день? — нервным тоном, конечно, в шутку, встретила его Людмила Рихардовна у себя в комнате. — И почему не предупредил комиссара Скудного? Он тут целый день гром и молнию метал, скотина…
И немного улыбнувшись, она все еще продолжала свою работу у стола по переводу на русский язык каких-то длинных иностранных радиотелеграмм.
— Там, где я был, Скудному не нужно знать, а тебе могу рассказать как анекдот, не больше… — ласково ответил он, усаживаясь на диван.
— Какой ты стал уверенный в своей работе! — перебила она объяснение мужа. — Что это за нововведение у тебя? Уехал молча и меня не взял с собою. — Она, улыбаясь, оставила работу и пересела к мужу на диван.
— Я такой же, как и раньше был; быть может, только энергичнее немного стал… надо! Голод и холод незаметно подкрадываются к людям; лошади дохнут; машины бездействуют…
— Все это известно всем, и ты один не спасешь положения, а вот исполнить приказание «нового начальства» ты должен: тебе нужно сию же минуту снять погоны. Сегодня все уже поснимали. Скудный по этому поводу был днем и у нас, — сказав последнее, она ласково взглянула на мужа.
— Правда, я обратил внимание на комкора… Сидит за столом и принимает почту почему-то непосредственно от дежурного писаря, причем в тужурке и без погон: как какой-то телеграфист в провинциальной избе! Ха-ха-ха! Вот где важные дела в первую очередь для «товарищеских реформ…», — весело ответил Давид Ильич и, поцеловав жену, добавил, — ну, не сердись, довольно!
— Я в шутку заняла такую серьезную позицию против тебя. А вот Скудный очень недоволен профессором и тобою: вы ведете себя, по его мнению, как великие и многознающие ученые; все делаете без его ведома… Все это мне подробно рассказала мадам Шрам. Он был и у нее в то время, как подполковника не было дома: откровенно рассказал ей и свои первые впечатления и, кажется, как я поняла, уговорил ее, бедняжку, записаться в его «партию большевиков», — заключила Людмила Рихардовна пониженным тоном.
— Этого еще недоставало, чтобы я просил советов и указаний по службе у человека, ограниченного умом, нравственно больного и извращенного субъекта, воображающего себя «неограниченным диктатором»…
— Надо подчиниться! Ведь теперь «их власть», — серьезно проговорила Людмила Рихардовна.
— Есть законы, есть и высшее начальство, которым я и подчиняюсь и исполняю их указания, — ответил Давид Ильич, поднялся и начал ходить по комнате. А затем позвонил Филиппу и приказал вообще еду из штабной столовой подавать, ему и его супруге только в комнату к нему, начиная с настоящего вечера; и сию же минуту попросить коменданта штаба.
Комендант штаба корпуса подполковник Шрам, всегда аккуратный и исполнительный штаб-офицер, на этот раз не заставил долго себя ждать, скоро явился к Казбегоровым в домашней тужурке, без погон.
— Ну, дружище, ты тоже успел переродиться в телеграфиста почтовой избы деревни «Чикурику» Пензенской губернии! Рассказывай, что нового? — спросил Казбегоров вошедшего Шрама и, дружески взяв под руку, усадил его на диван около себя.
— Наш «Скудный», — начал подробный рассказ подполковник Шрам и коснулся главным образом жизни штаба, — одним взмахом руки все перевернул по-новому, за один день… И что главное, за неисполнение его приказа и распоряжений грозит доносом Совету комиссаров. Сегодня по его доносу по прямому проводу отчислили от службы Главного начальника связи капитана Сакуру и инспектора артиллерий генерала Коринарта; отменили чины, поснимали наружное отличие — погоны и упразднили слово обращения «господин»; а ввели для всех «товарищ»…
— Северный медведь ему товарищ! — нервно вскрикнул полковник Казбегоров, перебив рассказ Шрама. — Я не пас с ним вместе поросят…
— Дэзи, успокойся! — вмешалась в разговор Людмила Рихардовна тоном женщины, чувствующей себя оскорбленной нелепым, по ее понятию, распоряжением «центральной советской власти».
— Но это еще не все, обожди, я дальше расскажу, — продолжал Шрам. — Весь высший состав должностных лиц штаба корпуса отказывается ходить в общую столовую, если там будет участвовать и Скудный.
— Я тоже передал это распоряжение своему Филиппу…
— И я тоже, — подтвердил и Шрам: — Но дальше самое главное: Скудный неравнодушен, да простит мне Людмила Рихардовна, к нашим дамам… Начинает увлекать и их в свою партию…
— Говорите, говорите откровенно! Я ничего от мужа не скрываю… — поторопилась заговорить Людмила Рихардовна, не подымая глаз от своего рукоделия; она сидела на диване сбоку мужа.
— Сегодня он устроил моей жене такую сцену признания, — продолжал Шрам, — и наговорил ей массу комплиментов и обещаний в жизни его партии, что она, бедная, теперь все плачет, вспоминает нехорошо своих родителей, а со мною даже и разговаривать не хочет. Завтра утром в сопровождении денщика отправляю ее в Пензу, к родителям ее… Не могу же я ограждать ее на каждом шагу от красных донжуанов. У меня ведь служба, требует много поездок и разъездов… — закончил Шрам спокойно, но с покрасневшим лицом от злости.
— Жаль, что нельзя вызвать его, скотину, на дуэль. Ведь он разжалованный прапорщик, что ты сделаешь с ним? Да и советская власть «комиссаров», за несколько дней своего существования успела отменить закон о дуэлях и вообще упразднить законы, регулирующие отношения и ограждающие честь офицеров. Офицеров больше нет! Аминь! — негодующе пояснил полковник Казбегоров твердо и решительно, побледнев даже немного от волнения. — Вероятно, приближается конец существованию постоянного офицерского состава в армиях, а вместе с тем и самих армий. Останутся лишь одни «специальной двух- и трехмесячной подготовки» воспитанники Керенского, выпуска конца апреля и начала августа, главным образом из школ Одессы, последователей Ашера Гинцберга…
— Успокойся, Дэзи! — снова вмешалась Людмила Рихардовна, волнуясь. Но отложив в сторону рукоделие, она улыбнулась мужу и хлопнула слегка рукой по его плечу: — Мужайся, друг; дух народов бессмертен!
— Да! Слабость характера моей жены не годится для борьбы в это смутное время… — уныло протянул Шрам, поднялся, попрощался и вышел, пригласив к себе на ужин супругов Казбегоровых-Цепа.
— Хорошо! Мы придем, — ласково ответила Людмила Рихардовна.
— Ну, теперь и ты расскажи свои происшествия со Скудным, — с улыбкой обратился полковник Казбегоров к жене.
— Дэзи! Верь мне, я не принадлежу к типу таких женщин, к каким принадлежит мадам Шрам: она ведь пензенская, а я рижанка; ведь разница большая? К тому же бороться я умею и, если нужно, то и тебя я защищу… — ласково ответила Людмила Рихардовна, улыбаясь и подымаясь с дивана.
