Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович
— Если ты не хочешь рассказывать, так переодевайся и пойдем на ужин к Шрамам, — решительно сказал Давид Ильич и начал ходить по комнате, о чем-то думая.
Он был вполне спокоен за свою жену, зная ее твердый и решительный характер. Людмила же Рихардовна тем временем переодевалась за ширмой молча. Скоро она появилась вновь около мужа и, схватив его за руки, весело увлекла к Шрамам.
У Шрама Казбегоровы были одни, и ужин у них прошел как-то скоро — тихо, мило, с дружески-интимными разговорами, без стеснений. Про выходки Скудного и вообще про какие бы то ни было неприятности, говорить избегали. Мужчины мобилизовали все свои остатки прежней роскоши — коньяка и красного кавказского вина, а дамы ограничились чаем с примесью красного кавказского вина. Вспомнили и невинное нововведение комиссаров: без пропуска «комиссара» выезд из прифронтовой полосы невозможен. Подписи одного коменданта на пропуске считалось тогда уже недостаточным. Полковник Казбегоров, шутя и рассказывая много анекдотов, взял на себя миссию — заготовленный пропуск дать подписать комиссару во время его ужина в штабной столовой, а Людмила Рихардовна поспешила оценить достоинство «своего» Давида Ильича, назвав его «дипломатом между старым и новым течениями» и, улыбнувшись ему, тихо проговорила:
— Бог тебе поможет, иди! — и он вышел.
Комиссар Скудный был в столовой, а вокруг него собрались все низшие должностные лица штаба, ожидая начала ужина. Заметив входившего в столовую Казбегорова, Скудный быстро поднялся и пошел ему навстречу, приветствуя и приглашая его к столу около себя.
— Благодарю, господин комиссар! У меня к вам неотложное дело, которое, надеюсь, вы не отклоните…
— Пожалуйста, пожалуйста, господин полковник! — ответил Скудный, ядовито улыбаясь и косо поглядывая на погоны Генерального штаба полковника.
И Казбегоров объяснил ему причину своего дела и предложил подписать пропуск мадам Шрам.
— Знаю, знаю мадам Шрам и ее мужа коменданта… Пожалуйста, полковник, я всегда рад буду исполнить вашу просьбу, — с масляной улыбкой ответил Скудный, подписывая пропуск и прикладывая свою мастичную со звездами, топором и серпом печать. Между прочим, он подумал: «Полковник Генерального штаба, с большим служебным стажем и боевыми заслугами, он нам нужен будет…»
— Благодарю вас! У меня нет времени, тороплюсь! — коротко сказал Казбегоров, принимая готовый пропуск и собираясь уже уходить.
Дальше Скудный не удержался и, по-видимому, желал сделать «горячий нагоняй» полковнику; но у него не вышло это: он как-то боязливо взглянул в лицо полковнику, поднялся и подошел вплотную, тихо проговорил:
— А вы все же подчинитесь решению Совета комиссаров и снимите погоны, чтобы не выходило так, как будто бы вы демонстративно игнорируете власть. Вы видный штаб-офицер и высокое должностное лицо. Офицеров больше нет; есть только командиры и начальники, под общим названием «товарищи». Кроме того, на всяких заседаниях и совещаниях по вопросам, касающимся жизни корпуса, должен присутствовать и я; в таких случаях каждый раз докладывайте мне. О ваших успехах сегодня на заседании в Вендене я узнал по телефону из штаба армии от Нахимсона и очень радуюсь. Привет вашей супруге и мадам Шрам; последней — счастливого пути, скорее вернуться к нам на фронт.
Полковник Казбегоров ничего ему не ответил, молча пожал протянутую руку и вышел.
«Саботаж! Игнорирование пролетарской власти! Посмотрим, как дальше будут вести себя эти “генерального штаба…” — поднялся вихрь в голове Скудного, и он задумался, конечно, не о судьбе собравшихся вокруг него, а у него созревала мысль о скорейшем разложении армии, для чего решил: завтра же решил донести Совету комиссаров о ненормальном, по его мнению, положении в войсках и о своем проекте немедленно же произвести выборы всех начальников и командиров в войсках и в штабах на фронте.
Но в это время в столовую вошел при форме, с погонами, капитан Икрин, помощник коменданта штаба и заведовавший столовой, и во всеуслышание сообщил:
— Господа «товарищи!» комкор на ужин не будет, заболел! Разрешил ужинать без него…
— Прикажите, товарищ Икрин, подавать и ужин, — распорядился комиссар Скудный, а обращаясь к присутствующим, добавил: Товарищи, присаживайтесь к столу…
— Слушаюсь, господин «товарищ»! — крикнул в шутку капитан Икрин и быстро ушел на кухню.
Казбегоров тем временем, что называется, влетел в комнату Шрама в веселом и игривом настроении, а затем, торопливо пожав руку профессору Круксу, успевшему присоединиться «к своему общественному кружку», передал документ мадам Шрам и серьезно пояснил:
— Пропуск готов. Вам привет и наилучшие пожелания — благополучно вернуться скорее к нам на фронт… — мадам Шрам молча приняла пропуск.
— Я же говорил, что мерзавцы и есть самые лучшие люди, — вмешался профессор Крукс.
— Вот радость! Дэзи все же нашел возможным, и даже с большим успехом, говорить с таким животным, как Скудный… — улыбаясь и глядя на профессора, пояснила Людмила Рихардовна, всегда радовавшаяся об успехах мужа.
— Не животное, а субъект, вредный и опасный для всех, — возразил профессор, смотря на дам.
Людмила Рихардовна строго и вопросительно продолжала смотреть на Крукса, как бы прося дальнейшего рассказа о субъективных опасностях Скудного, а мадам Шрам, чувствуя, как будто бы вопрос касается и ее, покраснела и опустила глаза, а свое наивно-детское личико немного отвернула в сторону.
— Профессор! — поспешила Людмила Рихардовна обратиться с наивным вопросом: — Вы, как доктор медицины, расскажите же и нам свои научные наблюдения о субъективных опасностях таких господ, как Скудный.
— Много тут нечего и рассказывать! Он извращенный человек в понятиях; и, как видно, ему внушено это еще в детском возрасте, а теперь больной на всю жизнь, находится в неизлечимом положении…
— Знаю, знаю, — перебила Людмила Рихардовна рассказ профессора, — я много читала по этому вопросу, еще будучи студенткой.
Мадам Шрам тем временем поспешила подняться из-за стола, извинилась и якобы по своим «хозяйственным делам» поспешно вышла в другую комнату, где вытерла глаза и попудрила разгорячившееся лицо.
— С такими субъектами нечего долго «списываться», — продолжил и полковник Казбегоров разговор на затронутую профессором и его супругой тему, — а при первой попытке каждый имеет право застрелить его как зверя, в целях самозащиты. Закон в этом отношении вполне ограждает. Дело другое, если слезы и истерика в этом случае слабо поддерживают человека.
— Вы, полковник, правы! — подтвердил и профессор, с улыбкой глядя на Людмилу Рихардовну.
— Да, я тоже такого мнения, как и мой муж. Он снабдил меня даже и маленьким револьвером браунинг, и я с ним никогда не расстаюсь, — заявила Людмила Рихардовна серьезным тоном и, вытянув из-за пояса хорошо и незаметно спрятанный никелированный револьверчик, показала профессору.
— Да-а-а! — серьезно и удивленно протянул профессор Крукс. — Вы совсем другого сорта дама. С такими героинями, как вы, мадам, простите меня, старика, за откровенность, шутить нельзя…
— Ну что же, господа, пора бы и по своим местам… — неожиданно предложил полковник Казбегоров, подымаясь из-за стола, и начал прощаться с хозяевами, в то время как мадам Шрам быстро появилась около гостей.
Его примеру последовали Людмила Рихардовна и профессор Крукс, который, как бы сам себе, вполголоса произнес:
— Может быть, и нам скоро придется уезжать? Но куда же? В центре — все университеты закрыты, а на юге установился какой-то глупый и несуразный фронт большевиков против Южно-Русского союза и Объединения народно-демократического казачества. Значит, и на Северный Кавказ, на свой хутор, также нельзя проехать. В Ригу, через передовые позиции, не пропустят, и к себе на родину, в свой дом, к своей семье также пробраться невозможно…Вот так дела! Комиссары, как видно, совсем не хотят войны на внешнем фронте, а у себя дома, в своей стране, они успешно готовятся к резне и братоубийственной войне.
