Эксперт Эксперт - Эксперт № 22 (2014)
Фото Марии Плешковой
Работая над «Школой жен», Владимир Мартынов столкнулся с задачей написать красиво звучащую пародию на пародию и обратился к самому широкому кругу опер «от Монтеверди до Рихарда Штрауса и Стравинского». В результате получилась музыкальная энциклопедия, которая вместила в себе наиболее яркие достижения оперного искусства едва ли не с момента его возникновения. Но прежде всего это красивая музыка. Мартынов, отрицая «возможность оперы», называя последними великими оперными достижениями «Лулу» Берга и «Моисея и Аарона» Шёнберга, предлагает слушателям игру в оперу. Если те хотят услышать красивую музыку, то зачем им навязывать что-то другое? Если устойчивый образ оперного действия у них связан с музыкой XVIII века, пусть прозвучит именно она. Но это не попытка угодить слушателю — это игра, в которую композитор играет всерьез. Ирония над жанром и над самим собой считывается только на уровне структуры. При этом он остается самим собой. Этот тот самый Мартынов, который выпустил исследование «Культура, иконосфера и богослужебное пение Московской Руси», написал «Послеполуденный отдых Баха», «Страстные песни» и «Дети выдры». Он еще раз демонстрирует свою свободу от привязанности к тем или иным жанрам и направлениям и вместе с тем исключительный мелодический талант. Заключительная ария Мольера с лютней звучит как образец жанра — невероятная по своей красоте мелодия, которую могли оценить слушатели и двести, и триста лет назад. Не исключено тогда намного больше, чем сейчас.
Фото Марии Плешковой
Жизнь как «Гольдберг-вариация» Вячеслав Суриков
Обладатель двух премий «Грэмми», один из самых выдающихся академических музыкантов своего поколения Андраш Шифф выступил в Москве на сцене Концертного зала имени Чайковского
section class="box-today"
Сюжеты
Классическая музыка:
«Мы не готовим дауншифтеров»
О яблоке на ладони
/section section class="tags"
Теги
Классическая музыка
Культура
/section
Концерт, который состоялся в Москве по инициативе фонда «Музыкальный Олимп», стал частью большого мирового турне, которое Андраш Шифф совершает в честь своего шестидесятилетия. Причем на большинстве концертных площадок он исполняет сложнейшие произведения — «Гольдберг-вариации» Баха и «33 вариации на тему вальса Диабелли» Бетховена. По словам артиста, для него это сознательный вызов и самому себе, и публике и одновременно дань композиторам, музыке которых он посвятил всю свою жизнь.
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
— В какой степени музыка, которую вы исполняете, резонирует с тем, что происходит здесь и сейчас?
— Музыка Баха и Бетховена — это идеальный мир, но он будет актуален всегда, потому что он ищет отклика и резонирует с внутренним миром человека, который не слишком подвержен изменениям под воздействием внешних обстоятельств. По моему мнению, это самые значительные сочинения из всех, что были созданы за всю историю академической музыки. Они всегда будут важными, но особенно они важны сегодня, когда незаметно для себя под наплывом технологий мы утрачиваем культуру, которая создавалась тысячелетиями. Интернет — хороший инструмент, но это не слишком благоприятная среда для искусства. И в условиях, когда он заполняет все сферы человеческой жизни, необходимо идти против течения и приходить на концерты, читать книги. Все говорят, что сейчас наступил кризис классической музыки, но, по-моему, все не так плохо. Мы видим, что музыканты продолжают выступать и концертов не становится меньше.
Хотя, конечно, сорок лет назад публика была лучше — она была более квалифицированной. Сейчас благодаря интернету очень легко получить любую информацию, но никто не использует эти возможности, никто не хочет учиться, все хотят только развлекаться. Кто-то все еще читает книги, но уже трудно себе представить человека, который в состоянии прочитать «Войну и мир». Сейчас предпочитают за пять минут прочитать выжимку из нее и после этого говорят: «Я знаю Толстого».
Бах написал свою музыку триста пятьдесят лет назад, но ее эстетика по-прежнему безупречна. Сегодня мы воспринимаем старинную музыку через призму той информации, которой обладаем, зная, что сначала был Бах, потом был Бетховен, затем пришли романтики. Мы знаем многое из того, чего не могли знать современники Баха и Бетховена, и, конечно же, они воспринимали эти сочинения несколько иначе. Но мне хотелось бы приблизить своих слушателей именно к этому первичному восприятию. Разумеется, я не смогу заставить их забыть все, что они знают, и все, что они слышали, но мне хочется создать у них иллюзию, будто эта музыка была написана не сотни лет назад, а вчера.
— Вам удается открывать что-то новое в тех произведениях Баха и Бетховена, которые вы играете на протяжении многих лет?
— «Вариации Гольдберга» Баха я уже играю сорок лет. На то, чтобы выучить их, мне понадобилось пять лет. И потом я играл их много-много раз. На мой взгляд, очень важно время от времени делать перерывы в исполнении тех или иных сочинений, нужно давать себе и музыке возможность отдохнуть друг от друга. В это время я учу что-то новое. И спустя два-три года в том сочинении, к которому я возвращаюсь, для меня открываются новые смыслы, я начинаю видеть новые горизонты. Я до конца не понимаю, почему так происходит. Возможно, это как вино, которое, когда оно молодое, не считается слишком хорошим. Надо подождать пять-десять лет, и потом оно станет намного лучше. Музыку очень трудно понимать, особенно если она сложно сконструирована. Во время первого, второго, третьего исполнения ты еще только подступаешься к ней. Надо ее очень много играть, и всякий раз пристально всматриваться в ее архитектуру — у музыки есть своя форма. И если она для меня новая, если я ее играл всего несколько раз, я вижу только отдельные детали, но все в целом разглядеть еще не могу. В этих случаях время становится моим помощником — надо просто ждать.
Это то, что сейчас очень трудно понять. Потому что я вижу, как молодые пианисты сразу играют последние сонаты Бетховена, еще не успев сыграть первые. На мой взгляд, это не совсем правильно. Бетховен был выдающимся пианистом. Он начал писать свои произведения еще совсем молодым человеком и писал их на протяжении всей своей жизни — очень медленно, это была очень трудная работа. Из этого следует, что тем, кто исполняет его музыку, тоже надо работать долго и трудно.
— Что должно произойти, чтобы в мире опять появилась такая же великая музыка, какую писали Бах и Бетховен?
— После Бетховена появлялись великие композиторы, в том числе в России, например Чайковский и Мусоргский. Но сейчас таких нет. Я не вижу никого, кто мог бы сравниться с ними. Последний большой композитор был, наверное, Шостакович. Может быть, надо подождать сто лет и такой композитор появится. Если взять мир изобразительного искусства, то там после Микеланджело тоже очень долго никого не было. Да, художники были, но не такого масштаба. А потом они появились.
Сейчас композиторам приходиться угождать публике и писать ту музыку, которую она желает слушать. Самое страшное заключается в том, что возникло жесткое разделение на серьезную и легкую музыку. Поп-музыка доступна для понимания, но это очень плохая музыка. Это ужасная, примитивная и к тому же агрессивная музыка, все достоинство которой сводится к громкости. Притом что у ее истоков стоят Гайдн, Моцарт, Штраус, которые в свое время писали танцевальную музыку. Но это была гениальная музыка. Сейчас легкая и серьезная музыка — это два чуждых друг другу мира. Люди, которые принадлежат к ним, все меньше понимают друг друга, и это большая проблема. Единственная музыка, которая может устраивать одновременно и тех и других, — это джаз.
— Как вы считаете, аудитория, которая предпочитает слушать серьезную музыку, будет уменьшаться или увеличиваться?
— Я играю Баха во всем мире, и всегда на концерты приходят молодые люди, которым очень нравится Бах. Это духовная музыка, но она очень ритмичная, поэтому джазовая публика тоже любит Баха. Не Моцарта, не Бетховена, не Чайковского, а именно Баха, и это меня поражает. При этом те, кто слушает Моцарта и Чайковского, не хотят слушать современную серьезную музыку — атональную, например. Интересно, что на книжном рынке читатели постоянно хотят чего-нибудь нового. В мире музыки это не так. Если в концерте появляется новая композиция, публика не желает ее слушать. Во времена Бетховена и Моцарта такого не было. Тогда публики было не так много, как сейчас, но она всегда жаждала услышать новые композиции, которые были написаны даже не в прошлом году, а вчера. Это стиль мышления, который мне нравится.
