Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Сами переговоры проходили до позднего вечера и не вызвали каких-либо затруднений. Один раз возникла вынужденная пауза, когда Сталин захотел включить незамерзающий латвийский порт Либава (Лиепая) в советскую «сферу интересов». У Риббентропа были неограниченные полномочия, предоставленные ему Гитлером, но здесь он решил запросить согласие фюрера, прежде чем пойти навстречу советским пожеланиям. Гитлер, конечно, уступил Либаву. Соглашение с Советским Союзом было для него настолько важным, что он готов был удовлетворить практически любые требования Сталина. Вообще, обсуждение самого пакта заняло совсем немного времени. Большая его часть ушла на согласование секретного протокола, о котором Молотов и Шуленбург много говорили на эзоповом языке в дни, предшествовавшие визиту Риббентропа. Теперь же, во время переговоров германского министра со Сталиным, любая иносказательность и завуалированность были отброшены, и вечером 23 августа стороны открыто делили Восточную Европу. Риббентроп, правда, в своих нюрнбергских воспоминаниях пытался как-то сгладить нелицеприятный осадок от этого дележа. По Риббентропу выходило, что СССР и Германия делили между собой не территории, а «сферы интересов». «Под “сферой интересов”, — писал бывший нацистский министр, — понимается, что заинтересованное государство ведет с правительствами принадлежащих к этой сфере стран касающиеся только его самого переговоры, а другое государство заявляет о своей категорической незаинтересованности». Советской «сферой» Германия согласилась считать Финляндию, большую часть Прибалтийских государств и Бессарабию. Польшу решено было разделить по течению рек Висла, Сан и Буг. Риббентроп утверждал, что Сталин будто бы обещал ему, что «внутреннюю структуру этих государств он затрагивать не хочет». В ответ Риббентроп якобы «заверил Сталина, что с германской стороны будет предпринято все, чтобы урегулировать вопрос с Польшей дипломатически-мирным путем». То есть Риббентроп из нюрнбергской камеры пытался всех убедить, что территории никто не делил, а они со Сталиным лишь договаривались, что Советский Союз будет решать с правительством Польши все проблемы, касавшиеся польских территорий к востоку от намеченной в Москве разделительной линии, а Германия — к западу. Секретность же подписанного протокола была вызвана тем, что он нарушал пакт о нейтралитете между Россией и Польшей, а также договор между Россией и Францией 128. В это, естественно, никто не поверил, но чего только не утверждали подсудимые в Нюрнберге в ожидании приговора международного трибунала.

К полуночи дело было сделано. За несколько часов Сталин вернул в состав СССР многие земли, утраченные большевиками в первые годы советской власти, и даже приобрел новые. Молотов позже вспоминал: «Предъявляю требования: границу провести так, чтобы Черновицы к нам отошли. Немцы мне говорят: “Так никогда же Черновиц у вас не было, они всегда были в Австрии. Как же вы можете требовать?” — “Украинцы требуют! Там украинцы живут, они нам дали указание!” “Там украинцев-то...”» ¹²⁹ В итоге немцы каждый раз уступали. Когда тексты пакта и секретного протокола были согласованы и подписаны, началось дружеское застолье с шутками, взаимными здравицами и поздравлениями. Риббентроп пытался уверить Сталина, что Антикоминтерновский пакт был направлен не против СССР, а против Великобритании и Франции. Что именно он имел в виду, можно только гадать. В какой-то момент Риббентроп пошутил, что Сталин мог бы и сам присоединиться к этому пакту. Советский вождь не возражал. Чуть позже, в ходе застолья он сам, отвечая на шутку своего гостя, предложил выпить «за нового антикоминтерновца Сталина» 1³⁰. Вождь был явно доволен тем, что договор с Германией удалось заключить так быстро и с такой, как ему казалось, выгодой для Советского Союза. Воспользовавшись прекрасным настроением Сталина, Риббентроп поинтересовался, что теперь будет с англо-французской делегацией, продолжавшей вести в Москве военные переговоры с Ворошиловым. «С ними вежливо распрощаются», — улыбнулся советский вождь ¹³¹. После того как принесли шампанское, последовали тосты. Первым за здоровье Гитлера поднял бокал Сталин. «Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера, — произнес он. — Я предлагаю выпить за его здоровье» 1³².

В Германию Риббентроп возвратился как герой. По первоначальному плану он должен был лететь из Москвы в Берхтесгаден, чтобы там доложить Гитлеру о результатах поездки. Но фюрер не вытерпел и решил встретиться со своим министром на полпути. К тому же теперь, когда путь на Варшаву был открыт, фюреру предстояло провести в столице Рейха последние приготовления к нападению на Польшу. Гитлер приказал Риббентропу лететь в Берлин, куда 24 августа прилетел и сам. В Берлине новость о пакте с СССР была встречена с разными чувствами. Многими — с восторгом, но были и такие, кто встретил новость настороженно. Все понимали, что германо-советское соглашение открывало путь к войне, и не каждый желал ее начала. Геринг осторожно пытался отговорить Гитлера от необдуманных решений, предлагая попробовать решить вопрос с Польшей мирным путем. Но все было бесполезно. Теперь, после того как Гитлер пошел на беспрецедентные территориальные уступки Советскому Союзу, ему очень хотелось наказать Польшу и сполна получить «свое». В порыве чувств он даже назвал Риббентропа «вторым Бисмарком» 133, что звучало откровенно унизительно по отношению к великому германскому канцлеру.

На этом история с пактом Молотова-Риббентропа не закончилась. Уже после войны ее ждало интересное продолжение. В попавших в руки американцев германских архивах они обнаружили фотокопию секретного протокола, подписанного Молотовым и Риббентропом. К тому времени был известен лишь текст основного договора, но ни секретный протокол, ни касавшаяся его дипломатическая переписка между Советским Союзом и Германией известны не были. Одна страница найденного текста полностью переворачивала взгляд на предвоенную историю международных отношений. Оказалось, что в сентябре 1939 года СССР не просто воспользовался удачным моментом и ввел свои войска в истекавшую кровью Польшу, а заранее хладнокровно подготовил вместе с Гитлером ее раздел. Грянул скандал. Союзники потребовали от Москвы объяснений. Естественно, объяснить секретную договоренность с нацистами о разделе Польши было трудно, и Советский Союз предпочел объявить оказавшуюся в руках американцев копию секретного протокола фальшивкой. Благо, что основная часть документов германского МИДа либо погибла в ходе боев за Берлин, либо оказалась в распоряжении Советского Союза. С тех пор и вплоть до 1989 года в СССР публично отрицали существование секретных договоренностей с Германией. В большинстве поствоенных «исторических» работ, издававшихся в Советском Союзе, начиная с подготовленной Совинформбюро «исторической справке» «Фальсификаторы истории», вообще ничего не упоминалось о существовании протокола. Пакт о ненападении с Германией был. Благодаря ему, утверждалось в брошюре, СССР «смог отодвинуть свои границы далеко на Запад», а «гитлеровские войска вынуждены были начать свою агрессию на Восток не с линии Нарва-Минск-Киев, а с линии, находившейся в сотнях километров к западу» 1³⁴. А о секретном протоколе — ни слова. Действительно, зачем опровергать то, чего как бы не было?

Тему секретного протокола полностью обошел в воспоминаниях советский дипломат и историк И.М. Майский. Ничего не сказал о нем и признанный в Советском Союзе авторитет в области истории международных отношений В.Я. Сиполс ¹³⁵. Естественно, что и советское руководство полвека хранило молчание о существовании секретного протокола к советско-германскому пакту о нейтралитете. Интересную позицию в вопросе о существовании протокола занял Молотов. Писатель Ф.И. Чуев, друживший с Молотовым, когда тот был уже пенсионером, в 1970-1980-е годы много раз встречался с ним и разговаривал на самые разные темы. В апреле 1983 года он прямо спросил престарелого Вячеслава Михайловича: «На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение...» «Никакого», — ответил Молотов, даже не дослушав вопрос до конца. «Не было?» — уточнил Чуев. «Не было. Нет, абсурдно», — заверил Молотов и объяснил: «Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твердо сказать, что это, безусловно, выдумка». Правда, через три года, в марте 1986-го, Молотов изменил прежнюю тактику. «Спрашиваю у Молотова не в первый раз, — записал Чуев. — Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?» «Не помню», — ушел от ответа пенсионер ¹³⁶. Может, действительно уже не помнил. Ведь в тот день Вячеславу Михайловичу исполнилось девяносто шесть лет! Иногда, правда, Молотов забывался, и тогда мог поведать истории, противоречившие его собственным высказываниям. В июле 1978 года он рассказывал: «Мы с ними (немцами. — И. Т.) договорились. Они должны были согласиться. Это их инициатива — Пакт о ненападении. Мы не могли защищать Польшу, поскольку она не хотела с нами иметь дело. Ну и поскольку Польша не хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы считаем, безусловно принадлежит Советскому Союзу» ¹³⁷.