Самые жестокие преступники. Психологические профили нацистов, диктаторов, сектантов и серийных убийц - Гарридо Висенте

Сребреница стала лебединой песней сербского террора: спустя год Международный трибунал в Гааге по бывшей Югославии обвинил Караджича в геноциде, военных преступлениях и преступлениях против человечности и выдал международный ордер на его арест. Вскоре он потерял пост президента Республики Сербской. Оказавшись под все большим давлением, Караджич в 1997 году решил бежать.

Благодаря помощи Сербской православной церкви Караджич смог скрыться в Белграде, где жил под вымышленным именем – доктор Драган Дабич. Эта жизнь завершилась в 2008 году, когда он был арестован и доставлен в Гаагу для суда. Он сам взял на себя свою защиту, не признавая ни одного из предъявленных обвинений и не выказывая ни малейшего раскаяния за преступления, которые по его вине или бездействию были совершены в годы его правления.

24 марта 2016 года суд приговорил Караджича к 40 годам тюремного заключения за геноцид и преступления против человечности. Три года спустя этот срок был увеличен до пожизненного заключения, которое он по сей день отбывает в тюрьме на острове Уайт в Великобритании.

Психологический портрет Радована Караджича

В книге, посвященной Караджичу, историк Роберт Дония – свидетель обвинения на его суде – называет его автором одного из «худших актов зла» [66]. По мнению Донии, Караджич был главным инициатором войны в Боснии и Герцеговине и вдохновителем идеи Великой Сербии. Он также несет ответственность за резню в Сребренице, так как, согласно исследованиям Донии, именно Караджич отдал приказ о геноциде, а не Милошевич, как утверждали некоторые источники. Это подтверждают и заявления самого Караджича, хваставшегося совершенной массовой казнью, хотя и Ратко Младич также заявлял, что он был настоящим исполнителем этого преступления.

Учитывая доказанную причастность Караджича к военным преступлениям и массовым убийствам, можно было бы предположить, что сербский народ постарается забыть это позорное прошлое, в котором Радован Караджич и Ратко Младич занимали центральные места, и что время наложит на них покров безразличия, если не скрытого презрения. Однако этого не произошло. Значительная часть сербского общества при поддержке крупных газет рассматривала осужденных как своего рода героев войны.

Как и сам Караджич, другие преступники, осужденные Международным трибуналом по бывшей Югославии, поспешили написать собственные мемуары, в которых отрицали свою вину по предъявленным им обвинениям. Любопытно, что в этих произведениях общим знаменателем стало утверждение, что они действовали как защитники сербского народа и его основных ценностей: гордости, чести, любви к правде и отваги. Единственными реальными жертвами, о которых упоминалось, были сербы, а что касается обвинений Международного трибунала [67], то, если они и были верны, ответственность за это лежала на других.

На деле все обстояло иначе. Анализ этой оправдательной литературы военных преступников бывшей Югославии показывает, что, ссылаясь на реальные события, они выборочно интерпретировали факты, а в некоторых случаях намеренно лгали [68]. Нет ничего нового в том, что преступники оправдывают свои деяния, но удивительным было то, как эти лживые утверждения находили отклик у публики, чему способствовала поддержка их мемуаров со стороны ряда газет. Безусловно, многие издания активно способствовали распространению искаженной картины реальности, не утруждая себя указанием на то, что было очевидно: доказательства, представленные на судах, полностью опровергали аргументы, на которых основывались такие книги. Иногда даже ученые и культурные деятели способствовали распространению оправдательных трактовок этого травматичного прошлого.

Поэтому не должно удивлять, что отрицание обвиняемыми своей ответственности за военные преступления стало нормой на суде. Караджич четко изложил свою позицию на заседании Международного трибунала:

«У меня была блестящая профессиональная карьера, замечательная семья, прекрасные социальные связи, среди моих друзей были и боснийцы, и хорваты, и у меня не было никакой необходимости заниматься политикой. Почему я это сделал? Я сошел с ума? Нет, я просто хотел представлять и защищать политические интересы и право на свободу людей, которых угнетали и которых никто не слушал».

В другом заявлении он утверждал:

«Мы не нападали на этот рынок! – многократно повторял Караджич. – Это боснийская армия, стремясь возложить вину за зверства на сербов, совершила это преступление. Не ищите оправданий, мы знали, что НАТО в конце концов нас бомбардирует, неважно, что бы мы ни делали».

В сознании Караджича

Этот психиатр без призвания и каких-либо значительных достижений, способный за деньги выдавать поддельные справки о болезни, посредственный поэт и знахарь, на деле оказался интегрированным психопатом, чья единственная жизненная цель состояла в том, чтобы избежать серого будущего, которое предлагала ему жизнь. В своей послевоенной роли, будучи доктором, предлагающим псевдотерапии под вымышленным именем Драган Дабич, он продолжал заниматься тем же – продавать самого себя. Все, что он делал, имело единственную цель – самопродвижение. Поэтому он никогда не прилагал усилий и не проявлял искреннего интереса к каким-либо проектам, в которые был вовлечен.

Интегрированные психопаты – это преступники, действующие под прикрытием служения родине: политики, военные или скрытые преступники, уважаемые люди для народа. В отличие от тех, кто родился в социально неблагополучной среде и начал преступную карьеру в юности, они умело скрывают свои истинные намерения. Они всегда прибегают к инсценировкам, создавая образ ценных для общества людей, способных принести выгоду своей аудитории.

Такие психопаты, будь то политические или военные лидеры, демонстрируют, вопреки расхожему мнению, что психопатия не исключает способности испытывать эмоции. Более того, речь идет об интенсивных эмоциях, хоть и негативных, направленных на окружающих. Эти сильные эмоции становятся движущей силой их продолжительного поведения, основанного на злоупотреблении, унижении и насилии по отношению к тем людям, которые становятся необходимыми элементами их планов или желаний.

Если задуматься о природе психопата, несложно понять, что его способность желать поражения и зла другим имеет смысл. Чтобы выделяться на фоне остальных (а нарциссизм часто сопровождает психопатию), такой человек не может признать в другом полноценного человека, с которым у него могла бы быть минимальная возможность идентификации. Однако в этом и заключается главная проблема психопата. Мы знаем, что среди позитивных моральных и социальных эмоций именно эмпатия наиболее пострадала в психологии таких индивидов. Здесь речь идет о глубокой или аффективной эмпатии – эмоциональном резонансе с другим человеком, эмоциональной синхронности. Хотя психопат зачастую может поставить себя на место другого, понять его причины или мотивы для действий (что называется теорией разума или перспективным восприятием), ему недоступна вторая, аффективная сторона эмпатии – личные чувства в ответ на осознание чужих эмоций. Эта разница между когнитивной (осознанием чужих эмоций) и аффективной (эмоциональной реакцией на это осознание) сторонами эмпатии важна для объяснения преступного поведения. Ведь психопаты могут быть настоящими мастерами первой составляющей эмпатии, что резко контрастирует с их неспособностью к ее второй стороне.

В случае Караджича очевидно, что, как любому психопату, ему не хватало глубокой аффективной эмпатии, что и позволило ему совершить геноцид и военные преступления, войну, которую он не стеснялся разжигать и к которой активно подключился с небывалым насилием. Когда же ситуация изменилась из-за вмешательства НАТО, его неспособность адекватно реагировать и понимать реальность стала очевидной, поскольку в последующие месяцы Караджич все больше оказывался на обочине.