Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц
Обзор книги Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц
Дж. Дуглас, М. Олшейкер
«Охотники за умами. ФБР против серийных убийц»
…зло встанет все равно,
Хоть в недрах мира будь погребено.
Уильям Шекспир. Гамлет, акт 1, сцена 2.[1]От авторов
Эта книга — во многом плод совместных усилий, и ее могло бы вовсе не быть, если бы не удивительный талант и увлеченность каждого из участников работавшей над ней команды. Главные из них — наш редактор Лайза Дру и координатор проекта, она же «исполнительный продюсер» (она же жена Марка) Каролин Олшейкер. С самого начала эти женщины прониклись нашей мечтой, отдали ей свои силы, веру, любовь и добрый совет, всячески нас поддерживали и помогали воплотить ее в жизнь. Мы также выражаем глубокую признательность нашей одаренной исследовательнице Энн Хенниган; способной, неутомимой и неунывающей помощнице Лайзы Мэрисью Ручи; нашему агенту Джею Эктону, который первым признал важность того, что мы хотели предпринять, и помог в осуществлении планов.
Наша особая благодарность отцу Джона Джеку Дугласу за воспоминания и материалы о карьере сына, так тщательно собранные и так сильно облегчившие нам работу. И отцу Марка Беннету Олшейкеру, доктору медицины, за его советы и рекомендации в области судебной медицины, психиатрии и права. Нам обоим повезло, что у нас такие семьи и что их любовь и великодушие всегда с нами. Наконец, мы хотим выразить признательность и восхищение всем коллегам Джона по Академии ФБР в Квонтико. Это их личные качества и помощь сделали возможным восстановить хронологию событий. И поэтому им посвящается наша книга.
Джон Дуглас и Марк Олшейкер. Июль 1995 г.
Пролог
Я схожу в ад
Я, должно быть, сошел в ад.
Таково было единственное логическое объяснение. Меня связали и раздели. Боль становилась невыносимой. Руки и ноги изодрали ножом. Влезли в каждое отверстие в теле. Я задыхался и давился от того, что в горло запихнули кляп. Острые предметы ввели в пенис и прямую кишку, и казалось, что меня разрывают на части. Я обливался потом. И вдруг понял, что происходило: меня до смерти пытали убийцы, насильники и совратители детей, от которых я за время службы избавил общество. И вот теперь я стал их добычей и был не в состоянии сопротивляться. Я знал, как действуют подобные типы — слишком много раз видел это. У них потребность помыкать и глумиться над жертвой. Решать: жить ей или умереть, а если умереть, то каким именно способом. Меня оставят в живых, пока тело способно выносить мучения. Будут приводить в чувство, если потеряю сознание или окажусь на грани смерти. И каждый раз причинять как можно больше боли. Так могло продолжаться многие дни.
Они хотели показать, что я в полной их власти и завишу от их милости. И чем больше бы я кричал и чем больше молил об облегчении страданий, тем больше разжигал бы и подхлестывал самые темные стороны их воображения. Им бы доставило истинное удовольствие, если бы я вопил: «Ой, мамочки!» или умолял о пощаде и снисхождении.
Такова была расплата за шесть лет моей службы, во время которой я охотился за худшими людьми на земле.
Мое сердце бешено колотилось. Я словно горел в огне. Тело пронзил болезненный укол, когда острую палочку еще глубже продвинули в пенис. Меня сотрясало в конвульсии.
Боже, если я все еще жив, пошли мне быструю смерть. А если умер, избавь поскорее от адовых мук. Потом я увидел белый ослепительный свет, какой, как рассказывали, бывает в момент смерти. Я ожидал лицезреть Христа или ангелов, или по крайней мере дьявола — об этом я тоже слышал, — но видел один только яркий белый свет. Но вдруг я услышал голос. Успокаивающий, ободряющий голос. Такой умиротворяющий, какого я раньше ни разу не слышал: «Не волнуйся, Джон. Мы тебе поможем».
— Джон, вы меня слышите? Не волнуйтесь, расслабьтесь. Вы в госпитале. Вы очень больны, но мы стараемся вам помочь, — вот что в действительности сказала медицинская сестра. Она не имела ни малейшего представления, слышу я ее или нет, но беспрестанно повторяла успокаивающие слова.
Хотя в тот момент я этого не сознавал — я был в коме и находился в реанимационном отделении Шведской больницы в Сиэтле, где врачи боролись за мою жизнь. От капельниц внутривенного вливания трубки бежали вниз и скрывались в моем теле. Никто не ждал, что я выживу. Только-только наступил декабрь 1983 года, и мне исполнилось тридцать восемь лет.
Вся эта история началась на три недели раньше на другом конце страны. Я был в Нью-Йорке и читал лекцию об определении психологического портрета преступника перед тремястами пятьюдесятью сотрудниками полицейского управления Нью-Йорка и транспортной полиции, полицейских управлений Нассау и Лонг-Айленда. Я говорил об этом сотни раз и мог проделать все на одном автопилоте.
Внезапно мой мозг перестал воспринимать окружающее, хотя я сознавал, что продолжаю говорить. Я покрылся холодным потом и спросил себя самого: и как ты думаешь управиться со всеми делами? В то время я заканчивал дело Уэйна Уильямса — убийцы малолетних из Атланты, — и дело о расстрелах чернокожих из оружия двадцать второго калибра[2] в Буффало. Меня вызвали по делу Убийцы с тропы в Сан-Франциско. Я консультировал Скотленд-Ярд в связи с расследованием дела Йоркширского Потрошителя в Англии. Мотался на Аляску и обратно, работая над делом Роберта Хансена — пекаря из Анкориджа, который подцеплял проституток, заводил в глушь и убивал. На руках еще было дело о поджигателе синагог в Хартфорде, штат Коннектикут. А через неделю предстояло ехать в Сиэтл оказывать помощь оперативной группе в районе Грин-Ривер в деле, которое обещало стать одним из самых многочисленных серийных убийств в истории Америки: нападения совершались главным образом на проституток и бродяг в зоне между Сиэтлом и Такомой.
В последние шесть лет я разработал новый метод расследования преступлений и был единственным штатным сотрудником подразделения психологической службы — остальные работали главным образом инструкторами. У меня на руках образовалось одновременно полторы сотни активных дел, и я не имел ни одного дублера. Около 125 дней в году меня не видели в моем кабинете в Академии ФБР в Квонтико, штат Виргиния. На меня нещадно жали местные копы, хотя, справедливости ради, надо сказать, что и сами они подвергались немилосердному давлению со стороны общественности и родственников жертв, когда те требовали быстрого раскрытия преступления. К последним, кстати, я относился с большим пониманием. Я пытался распределить работу по степени важности, но новые просьбы сыпались на меня как из рога изобилия. Помощники в Квонтико смеялись и говорили, что я стал похож на шлюху — что бы ни предлагали, я не мог ответить «нет». На лекции в Нью-Йорке я говорил о психологических типах личности преступников, но мои мысли витали далеко — в Сиэтле. Не все в тамошней оперативной группе приняли меня с распростертыми объятиями. Каждый раз, когда в большом деле требовалась моя помощь, приходилось «продавать» свои методы с умом, потому что многие копы и чины из Бюро воспринимали их почти как колдовство. Нужно было выглядеть убедительным, но ни в коем случае не самоуверенным или заносчивым. Дать понять, что полицейские — профессионалы и трудяги, и в то же время уговорить принять мою помощь. Самое обескураживающее было то, что в отличие от традиционных агентов ФБР, которые действовали по принципу «только факты, мэм», я имел дело с мнениями. Я жил с постоянным сознанием, что если ошибусь, то уведу расследование от цели и в результате появятся новые жертвы. И к тому же поставлю под удар программу разработки методов определения психологического портрета преступника — дело, которое я всеми силами пытался поставить на ноги.
Прибавьте сюда перелеты: несколько раз я уже мотался на Аляску — пересекал четыре временные зоны, прыгал из самолета в самолет, до боли сжимая кулаки, несся на бреющем над самой водой и садился в кромешной тьме. И едва переговорив с местной полицией, летел в Сиэтл.
Блуждание мыслей продолжалось с минуту. Потом я сказал себе: «Эй, Дуглас, соберись! Возьми себя в руки!» И сумел побороть дурноту. Думаю, аудитория так ничего и не заметила. Но сам я не мог избавиться от предчувствия, что со мной должно произойти нечто трагическое.
Ощущение это осталось и когда я вернулся к себе в кабинет в Квонтико. И тогда я застраховал на дополнительную сумму жизнь и доходы, на случай если окажусь нетрудоспособным. Не могу сказать, почему я так поступил — кроме чувства страха для этого не было никакого реального повода. Я был измотан и пил, пожалуй, больше, чем требовалось, чтобы справиться со стрессом. Просыпался ночью от телефонного звонка, потому что кому-то срочно требовалась моя помощь. А прежде чем снова заснуть, надеясь на внутреннее прозрение, заставлял себя думать о деле. Теперь мне понятно, к чему вел такой образ жизни, но тогда я не мог его изменить. Перед тем как отправиться в аэропорт, я заехал в начальную школу, где моя жена Пэм учила читать умственно отсталых детей, и рассказал о дополнительной страховке.
