Итоги Итоги - Итоги № 46 (2013)
— Интересно, какое впечатление произвел на вас фильм Валерия Тодоровского «Стиляги»? Удалось авторам уловить дух времени?
— Этот фильм вызывает у меня недоумение, если не возмущение. Он полностью дезинформировал аудиторию.
— Даже так?! Почему?
— Стиляги изображены там романтическими модниками, танцующими почему-то рок-н-ролл. А ведь само слово «стиляги» было придумано в 1948-м неким критиком Беляевым, автором одноименного фельетона в журнале «Крокодил». Он употреблял его как ругательство, чтобы настроить послушных обывателей против «отщепенцев» — группы молодых людей, не желавших соблюдать нормы советской морали.
— Слово «стиляга» было оскорблением?
— Да, и гордиться сегодня тем, что был стилягой, — это примерно как еврею с гордостью вспоминать, что он был жидом. Когда мне позвонили с предложением быть консультантом фильма «Стиляги» и пересказали его содержание, я ужаснулся.
— В фильме много исторических неточностей?
— Очень много. Дело в том, что сам бродвей и стиляги тихо сошли на нет со смертью Сталина в 1953 году. В тот период никакого рок-н-ролла и в помине не было, даже в Америке. До нас он дошел лишь после фестиваля 1957 года. А сами стиляги на подпольных вечеринках отплясывали свои танцы под буги-вуги. Должен сказать, что тех, кого обзывали стилягами, было не так уж много — всего несколько десятков человек.
— Известно, что статьи вроде беляевской подкреплялись «воспитательными мерами». Разрезанием брюк-дудочек, обриванием наголо. Почему с таким пылом и фанатизмом все это делалось?
— Это была часть идеологической программы, связанной с подготовкой Сталина к третьей мировой войне, где основным врагом предполагались США. Тогдашние идеологи, главным из которых был Жданов, прекрасно осознавали опасность. Она исходила от тех, кто в период с 1945—1946 годов успел посмотреть американские фильмы типа «Серенады Солнечной долины», которые открыто показывались в московских кинотеатрах. Советские люди наслаждались роскошью американского быта, красотой кинозвезд и звучанием джаза. Потом нас старались убедить в том, что джаз — музыка уродливая и вредная. А американский народ — либо несчастные безработные, одетые в рванье, либо кучка толстяков-миллионеров с сигарами во рту, во фраках и в цилиндрах. Именно так их стали изображать на карикатурах в газетах и журналах. Потом началась травля, имевшая политическую подоплеку.
— Дело было только в джазе?
— Стал нежелателен французский импрессионизм и другие направления с окончанием на «-изм». В список неблагонадежных попали философы и религиозные мыслители. Об эмигрантской литературе я уж не говорю. Читать и хранить дома запрещенные книги было опасно: кто-то из соседей или «друзей» мог донести, и тогда люди просто исчезали в никуда. Атмосфера была пропитана страхом. От любого стука в дверь вздрагивали, ожидая обыска или ареста. Часто брали не за что-то, а выполняя разнарядку: стране нужны были рабочие руки. Желание одеваться не как все было чем-то большим, чем стремление казаться модным. Это был отчаянный поступок, вызов: вот он я, берите меня!
— Как доставали этот прикид?
— Длинные яркие пиджаки и галстуки, узкие брюки-дудочки, огромные ботинки («бахилы») на толстой каучуковой подошве — все пошивалось у знакомых портных, которые делали это тайком от властей. У меня тоже был такой портной — старый одесский еврей, живший в Марьиной Роще и помнивший еще времена нэпа. Он все время боялся налета ОБХСС, и, чтобы попасть к нему в комнату, надо было назвать пароль.
— Среди посвященных были свои легенды и авторитеты?
— В период 1950—1953 годов я ходил на брод, и там был целый ряд личностей, пред которыми остальные преклонялись. Я лично знал таких, как БэБэкин (имя расшифровывалось как Бродвейский Бог) или Коля-Голем. Мы называли друг друга чуваками и чувихами. Основные действия и предметы быта зашифровывались. Большинство слов стиляжного жаргона пришло от одесских блатных и лабухов времен нэпа: берлять, сурлять, вирзать, матрать, хилять, башлять, лажать, кирять, шкары, лепень, клифт, баруха... Новые словечки, появившиеся в послевоенный период, основывались на английских корнях: таёк, траузерса, шузня, хеток, джакеток. Жизнь обитателей бродвея была намного интереснее, чем у послушной, одинаково одетой молодежи. Прежде всего в смысле сексуального общения. Чуваки и чувихи собирались на так называемых хатах, где и происходило то, что называлось процессами. Хата, то есть отдельная квартира, на какое-то время оставленная предками, уехавшими в отпуск, на дачу или просто в гости или в театр, моментально использовалась друзьями потомка. Туда приводились испытанные чувихи, безотказные верняки либо новые кадры, которые снимались прямо на броде, или на студенческом вечере отдыха, или на какой-нибудь общегородской танцплощадке типа «Шестигранника» в Парке Горького.
— И все всегда шло по накатанной колее?
— Нет, конечно. Среди закадренных чувих попадались так называемые динамистки, то есть рисковые девицы, которые, понимая, зачем их пригласили на хату, соглашались, предполагая красиво провести время и к концу вечеринки «скрутить динамо», то есть незаметно уехать на такси (оно носило тогда название «динамо-мотор»). Динамизм был довольно широко распространен в среде привлекательных девушек, которым хотелось современно развлекаться и в то же время сохранить невинность. Между тем в сталинские годы существовало непреложное правило: девица могла выйти замуж только девственницей. Иначе брак мог не состояться, несмотря ни на что. А вечеринки на хатах были большой редкостью. Там звучали американские джазовые пластинки, магнитофонные записи, музыкальные программы «Голоса Америки» и Би-би-си. Там танцевали только «стилем», там выпивали всякие редкие напитки. Иногда смотрели иностранные киноленты. Вдобавок там собирались молодые люди, одетые в уникальные заграничные шмотки. Простым девушкам очень хотелось попасть в эту элиту. Там можно было подцепить какого-нибудь сынка. Ведь хаты принадлежали только высокопоставленным людям — членам правительства, депутатам, партаппаратчикам, крупнейшим ученым или деятелям искусства. А вокруг их детей — так называемой золотой молодежи — вертелись активные парни из более простой социальной среды, но более приспособленные к жизни, знавшие толк во всем современном.
— Что испытывал молодой человек с прогрессивными взглядами и прикидом, оказавшись на улице?
— Мало приятного он испытывал. Когда я, вызывающе одевшись, собирался на бродвей, мне надо было сесть в троллейбус № 3, который останавливался рядом с «Бутыркой». Войдя в троллейбус, я сразу подвергался нападкам. Но у меня была заготовка на этот случай. Если пристававший был из простых русских работяг и говорил примерно так: «Ну что ты, стиляга паршивый, так вырядился?» — я, ничуть не смущаясь, агрессивно пер на него, говоря: «Молчи, жидовская морда!» Обычно пассажиры, бывшие поначалу с ним заодно, начинали смеяться. Но классе в 10-м я, кажется, осознал опасность. Уж очень не хотелось испортить себе жизнь. Я перестал посещать бродвей и «Коктейль-холл», тем более что там участились облавы. Именно в это время меня спасло знакомство с теми, кто называл себя «штатниками». Эти молодые люди одевались во все американское, но так, что это внешне не раздражало советского обывателя. Брюки были широкими, пиджаки и галстуки неброскими, ботинки на тонкой подошве. Зато покрой и материал были особенными, а главное — где-то был вшит лейбл Made in USA. Проблема была в том, где и как доставать эти шмотки. Став «штатником», я начал свою студенческую жизнь, постепенно превращаясь из фрондера в скрытого антисоветчика. Тем более что основания были веские.
— Какие?
— Году в 1947-м началась сталинская кампания борьбы с сионизмом, и термин «стиляги» пришелся к месту. Он подсознательно отождествлялся с оскорбительным для евреев словом «жиды». В тот период стали популярны антисемитские анекдоты. А на официальном уровне гражданину с «пятым пунктом» в паспорте чинились препятствия при трудоустройстве. Помню, у евреев, окончивших школу с золотой медалью, не принимали заявлений в лучшие институты. Им оставались только малоперспективные типа Института рыбного хозяйства.
— Итак, «штатники» — это высшая степень продвинутости?
— Пожалуй, да. Кроме «штатников» в середине 50-х появились «фирменники». Некоторые предпочитали итальянскую одежду и считались «итальяно», некоторые — немецкую, «бундесовую». Другие предпочитали скандинавские шмотки, и их называли «финиками». А были и те, кто довольствовался одеждой из стран народной демократии — Польши, Чехословакии и Югославии. Их называли просто «демократами» или «югами». Но элитой считалось движение так называемых штатников. И здесь одним из главных идеологов был Феликс Соловьев, у которого на квартире собирались единомышленники — узкий круг молодежи, ориентированной на все американское, не только на джаз. Сюда входили и Володя Березкин, и Боря Логинов, и Саша Дубинский. Позднее в этом кругу возникла еще более узкая секта — «Айви-лиг-штатники». Это была элита, подражавшая во всем студентам американских университетов, входивших в Лигу плюща.
