Итоги Итоги - Итоги № 46 (2013)
Наддувный Cruze станет самым дорогим: если прайс на 1.8 с АКПП заканчивается 806 тысячами рублей, то 1.4 тянет на 831 тысячу минимум. Впрочем, продавцы и не рассчитывают сделать на нем кассу: доля турбоверсии в продажах составит 12 процентов. Своеобразную субсидию можно будет получить уже после покупки, экономя по два литра 95-го с каждой сотни километров. Джиэмовцы заявили средние 5,7 литра — расход, который скорее подошел бы скромному дизельку.
Сегодня он играет джаз / Искусство и культура / Спецпроект
Сегодня он играет джаз
/ Искусство и культура / Спецпроект
Алексей Козлов — об отце, избежавшем литературного рабства у Демьяна Бедного, и Луи Армстронге, оказавшемся на поверку отнюдь не белым, о стилягах, несогласных со «Стилягами», о советском Бродвее, комсомольской чести, фестивальных детях и моторизованных дружинах парикмахеров в штатском, а также секрет того, как не задохнуться, играя на саксофоне
Без Алексея Козлова нельзя представить советскую и российскую музыку последних десятилетий. Дело не только в том, что возглавляемый Козловым «Арсенал» был для всего мира визитной карточкой советского джаза, а для фирмы «Мелодия» — курицей, несущей золотые яйца. Но и в том, что Алексей Козлов оказался одним из лидеров продвинутой молодежи 50—60-х, бросившей вызов советской культурной политике.
— Есть мнение, что музыкальность передается с генами. Много у вас музыкальных предков?
— Хватает. Прапрадедушка Петр Ильич Виноградов, протоиерей, заведовал ключами Успенского собора в Кремле, был известным в Москве меломаном. Прадедушка Иван Гаврилович Полканов имел отличный голос. Бабушка Ольга Ивановна Полканова, хоть и поповская дочка, была вполне эмансипированной — увлекалась искусством. Дед мой, Иван Григорьевич Толченов, служил в Государственной хоровой капелле, пел на оперной сцене, в церковных хорах и народном хоре Агреневой-Cлавянской.
— А родители?
— Здесь скорее поэзия. Работая в Самаре, мой папа печатался в местных изданиях под эгидой общества крестьянских поэтов.
— То есть по ведомству Демьяна Бедного?
— Верно. Однажды он показал Демьяну Бедному свои стихи, и тот предложил отцу быть его сотрудником, то есть литературным рабом. Но отец отказался.
— Крестьянский классик не обиделся?
— Нет. Впоследствии Бедный даже помог ему с получением московской прописки. В начале 30-х отец, будучи аспирантом, временно получил в пользование небольшую комнатку в подвале дома самого Демьяна Бедного. Поэта таким образом уплотнили.
— За что он впал в такую немилость?
— Считается, что вождь народов брал у Демьяна книги. Но читал крайне неаккуратно: слюнявил пальцы, загибал страницы. Демьян сказал об этом в узком кругу. Был там и Осип Мандельштам. И он, услышав про сталинские пальцы, вставил их в свои стихи...
— ...Мы живем, под собою не чуя страны?
— Да. Там, как известно, сталинские пальцы сравниваются с жирными червями. Cталину донесли и о жалобах Бедного на замусоленные страницы. В конце концов Осипа Мандельштама посадили, а Демьяна Сталин пожалел. Но слава всенародного поэта на этом закончилась.
— Вашим родителям не мешало «неправильное» происхождение?
— Когда отец женился на маме, она рассказала ему о поповском происхождении. Но он уже был членом ВКП(б) и мог оградить маму от преследований. Во время войны он сделал так, чтобы и она вступила в партию — для надежности. В итоге большая часть моей сознательной детской жизни прошла в типичной коммунистической семье.
— Без конфликтов отцов и детей не обошлось?
— Да уж, семья оказалась не без урода. Когда запахло джазом, идейные противоречия только обострились: я не скрывал неприязни к советскому строю, а родители все время боялись, что меня заметут. Джаз мой отец не переносил. Он заходил ко мне в комнату, слышал хриплый голос Луиса Армстронга из приемника — и его буквально трясло. Поскольку джаз в СССР прозвали «музыкой толстых», у отца сам собой сложился образ певца «с грубым голосом». Для него это был типичный Мистер Твистер — толстый буржуй, естественно, белый, в смокинге, цилиндре и с толстой сигарой. Так в то время в «Крокодиле» рисовали представителей растленной американской культуры. Да что отец! Я и сам был уверен в том, что Армстронг белый.
— Идейные разногласия вас не поссорили?
— К счастью, нет. Для этого отец меня слишком любил. И потому, несмотря на ненависть ко всему иностранному, покупал мне то радиоприемник с короткими волнами, то магнитофон, американские костюмы, ботинки, которые доставал отнюдь не в универмагах. А потом сам заражался моими увлечениями.
— И пластинки начал слушать?
— Нет. Модная музыка его всегда раздражала. Пластинки тогда высоко котировались и на танцах, и во дворе, и на хатах с чувихами. Я брал их с собой в пионерлагерь. Наши пионервожатые были студентками МГПИ имени Ленина, где преподавал мой отец, и на многое смотрели сквозь пальцы, так что музыка Гленна Миллера и Бенни Гудмена разносилась по всем окрестностям подмосковной Тарасовки. Уже в десятом классе я приносил пластинки на танцы в свою собственную школу, чтобы у всех на глазах начать «бацать стилем». Кстати, в моей коллекции пластинок не только Запад, но и записи Леонида Утесова 20-х годов. Пластинки были запилены до предела, слушать их невозможно, но я хранил их как реликвию.
— С самим Утесовым встречались?
— Встречался. Леонид Осипович произвел на меня впечатление крайне осторожного, умудренного трагическим опытом человека, который не любит рисковать и хочет дожить свой век спокойно. В сталинские годы его приглашали выступать в Кремле перед партийной верхушкой, так что он постоянно ходил по острию ножа. Великий вождь мог приказать арестовать любого из известных людей, даже таких, как Лидия Русланова, Зоя Федорова или Вадим Козин.
— Вы помните свой первый магнитофон?
— Конечно. Он появился летом 53-го. Я долго уговаривал отца, и он наконец купил «Днепр-3» — первый советский бытовой магнитофон. Это был полупрофессиональный аппарат, огромный и очень тяжелый. Я соединил его с приемником «Минск» и начал записывать джазовые программы. В СССР были запрещены приемники с волновым диапазоном меньше 25 метров, но «Минск» мы приобрели раньше. Поэтому я свободно ловил станции на волнах 19, 16 и 13 метров, где глушилок почти не было. Записи получались отличные. Я слушал по Би-би-си Rhythm is our Business, Forces Favourites, Listeners Choice. Потом открыл для себя новую джазовую программу «Голоса Америки» — Music USA. Поскольку она шла на английском, ее почти не глушили, а с 60-х и вовсе перестали. На мое счастье в магазинчике хоз- и радиотоваров на Петровке за копейки продавалась списанная некондиционная магнитная пленка. Так постепенно у меня выросли горы бобин с записями.
— Вы уже тогда хорошо разбирались в джазе?
— Не сказал бы. Я учил немецкий в школе, мне было труднее, чем другим. Но мне помог мой «бродвейский» знакомый Юрий Айрапетян. Тот самый легендарный Айра, антисоветчик и герой фельетонов, один из первых настоящих «штатников» в Союзе, знаток джаза и американской моды. Он-то и «расшифровал» мне мои многочисленные записи. После этого я сам стал понимать, о ком говорит диктор. Потом, когда Айра уже сидел на зоне, я начал узнавать исполнителей без объявления, просто по манере исполнения.
— Почему его посадили?
— К сожалению, это было закономерно. Помню, как мы шли с ним по бродвею (улица Горького, ныне Тверская. — «Итоги»), и его толкнул жлобского вида гражданин. Айра вышел из себя и начал громко поносить его, называя «советской сволочью».
— Ну а вы?
— Я дико испугался и сделал вид, что с ним незнаком. Позже мне было нестерпимо стыдно за эту трусость, пусть и оправданную. Айра совершал такие выходки постоянно. В конце концов его забрали и упекли на 15 лет в лагеря. Оттуда он, кстати, умудрился сделать «Репортаж из советского концлагеря» и чудом передать его на волю.
