Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Вообще, вопрос о поведении Франции и Англии в этот переломный исторический момент является ключевым для понимания того, как страны Антанты умудрились так быстро упустить плоды победы, достигнутой в Первой мировой войне. Ответить на него однозначно, указав какую-то одну, главную причину, трудно. Свою роль здесь сыграли сразу несколько факторов. Прежде всего ни французы, ни англичане не желали снова воевать. Память о страданиях и неисчислимых жертвах, понесенных в годы мировой войны, не успела выветриться из сознания людей. Довыборы в британскую палату общин по округу Восточный Фулхэм (Лондон), состоявшиеся 25 октября 1933 года, всего через несколько дней после того, как Германия покинула конференцию по разоружению и Лигу Наций, показали, что англичане отдают голоса в пользу мира и разоружения. Победу одержал кандидат лейбористов, занимавший строго пацифистскую позицию, и многие английские политики посчитали такой результат знаковым 231. Английское правительство не могло не учитывать общественного мнения. Пацифистские настроения были очень распространены и во Франции, особенно среди сельских жителей 232, составлявших значительную часть электората. У Франции была еще одна особенность, которая сильно отличала ее от Англии, — калейдоскопичность событий политической жизни страны. За десять лет, прошедших после Локарно, в Британии сменилось всего два премьер-министра (Болдуин и Макдональд поочередно возглавляли правительство) и шесть министров иностранных дел. Во Франции за это время поменялись тринадцать глав правительств, причем некоторые успели побывать в этой роли по нескольку раз. Мало кому из них удавалось продержаться на своем посту дольше нескольких месяцев. Чуть большей устойчивостью обладали министры иностранных дел Франции, но и здесь скорость перемен была высока. Французским политикам часто просто не хватало времени, чтобы провести какие-то серьезные решения в жизнь. При таком положении большинство из них не хотели связывать себя непопулярными шагами. Отсюда постоянные колебания и нерешительность во внешнеполитическом курсе Франции.
Другой важной причиной была приверженность Англии и Франции системе коллективной безопасности, подразумевавшей решение спорных и конфликтных ситуаций с помощью Лиги Наций. Собственно говоря, именно так французы и собирались поступить в случае нарушения Германией демилитаризованного статуса Рейнской зоны. 4 марта, за три дня до ввода германских частей в Рейнланд, Фланден передал Идену французский план действий, состоявший из трех пунктов. Во-первых, Фланден сообщал, что французское правительство не собиралось предпринимать изолированные шаги, а будет «действовать только совместно с другими подписантами Локарнского договора». Во-вторых, «в случае вопиющего и неоспоримого нарушения» статей 42 и 43 Версальского договора (устанавливавших демилитаризованный статус Рейнской зоны. — И. Т.), французское правительство предполагало «немедленно известить об этом Совет Лиги и начать переговоры с правительствами Великобритании, Бельгии и Италии для выработки совместных действий в соответствии с Уставом Лиги Наций и Локарнскими соглашениями». Наконец, в-третьих, французское правительство «оставляло за собой право принять любые подготовительные меры, включая военные, в ожидании коллективных действий, которые решили бы предпринять Совет Лиги и гаранты Локарно» 233. Казалось бы, все логично и в полном соответствии с международным правом. Почему же тогда из французских намерений не родилось никаких решительных действий, о которых шла речь в третьем пункте?
Сказалось, прежде всего, очевидное завышение французскими экспертами реальной силы вермахта образца весны 1936 года вкупе с трудностями, с которыми столкнулась в то время французская армия. Эдуард Эррио пугался сам и пугал других французов той информацией, что оказывалась в его распоряжении. С большим количеством второстепенных и несущественных деталей он рисовал зловещую картину, по которой Германия уже в 1934 году создавала всюду авиационные заводы, строила подземные ангары, проводила ускоренное обучение будущих пилотов. То же касалось производства бронетехники и строительства наземных укреплений. «Донесения, которые мы получали из Германии в конце февраля, вызывали большое беспокойство. Согласно им за последние месяцы 1934 года Германия усиленно вооружалась» 234. Никаких точных цифр по количеству самолетов, пушек или танков Эррио не приводил, но нарисованная им картина должна была поражать воображение. «Германия угрожающим образом увеличивала свой военный потенциал, — заключал Эррио. — Ее 489 тысячам человек, находящимся под ружьем или в резерве, мы можем противопоставить в любое время только 278 тысяч человек» 235. Политикам вторили французские военные. В марте 1935 года маршал Петэн утверждал, что Германия уже может выставить от 85 до 100 дивизий. Даже закон о двухлетней военной службе, убеждал маршал, давал французам всего 405 тысяч человек против 600 тысяч, которые могла выставить Германия 236. Понятно, что французам нужно было провести закон об увеличении срока службы до двух лет, без которого у них образовывалась зияющая дыра в воинских наборах, получавшаяся из-за демографических последствий огромных потерь в мировой войне. Но пугая собственное население, совсем не горевшее желанием служить в армии два года вместо одного, французские политики и военные начинали верить в то, о чем говорили, и пугались этого сами. Даже 7 марта, в день, когда части вермахта вошли в Рейнланд, французы уверяли англичан, что общая численность немецких соединений в зоне достигла 70 тысяч человек (40 тысяч вошедших и 30 тысяч местных полицейских формирований) 237, хотя их было тогда значительно меньше.
На деле ситуация с германской армией в 1934-1935 годах была далека от той картинки, что рисовали французы. Да, рейхсвер скрытно вооружался. В обход Версаля создавались запрещенные для Германии войска, в которые поступало нужное им вооружение. Да, планы, которые строили руководители Третьего рейха, не оставляли сомнений в том, куда будет двигаться Германия. Все это действительно было, но совершенно не в тех масштабах, которыми пугали себя и других французы. В 1934-1935 годах Германия в экономическом и финансовом отношениях просто не могла себе такого позволить. Появление в рейхсвере зенитной артиллерии, например, увеличило его численность на 14 тысяч человек 238, что было тоже немало, но не так сильно потрясало воображение. Интересно, что в то самое время, когда маршал Петэн пугал соотечественников существованием шестисоттысячной германской армии, начальник штаба сухопутных сил рейхсвера полковник Фридрих Фромм писал в докладной записке: «Самое важное для нас сейчас получить в реальности тридцать шесть дивизий и как можно скорее. Слова фюрера и указ от 16 марта (о создании призывной армии. — И. Т.) потеряют свою значимость, если весь мир на годы вперед узнает, что у нас меньше, чем тридцать шесть дивизий» 239. Немцам нужно было время и благоприятные экономические условия, чтобы успешно осуществить задуманные планы. А французам — преодолеть свое нежелание воевать, усиленное страхом перед германской армией. Получалось, что в ситуации, когда Франция должна была и вполне могла в считанные дни выставить вермахт назад, за Рейн, и Германия была готова к тому, что ей придется убраться, французы, напуганные собственным воображением, не рискнули сделать это. После того как мы потратили миллиарды франков на строительство линии Мажино, убеждал французских политиков военный министр генерал Луи Морен, «мы не будем безрассудно выходить за эти укрепления ради сомнительных предприятий» 240. Конечно, односторонние действия французов скорее всего лишь отсрочили бы сползание Европы к новой войне, но поддержание демилитаризованного статуса Рейнской зоны существенно укрепило бы безопасность Франции и Бельгии.
С другой стороны, следует признать, что Франция оказалась заложницей созданной в Европе системы коллективной безопасности. Эта система предусматривала участие Лиги Наций в разрешении конфликтов подобного рода. Но женевская «всеобщая дипломатическая конференция» уже успела показать свою неэффективность, что стало совсем очевидно после того, как ее покинула Германия. Были еще надежды на совместные действия Франции, Англии и Италии, для чего был создан так называемый «фронт Стрезы». Но и он к моменту германской оккупации Рейнланда существовал лишь на бумаге. Италия и Англия вели свои игры, и французским страхам и переживаниям в них не было места. Италия нацелилась в это время на Эфиопию, последнее независимое государство на Африканском континенте. Муссолини мечтал создать «новую Римскую империю», которая господствовала бы в Средиземноморье. Итало-эфиопская война началась «с опозданием», в октябре 1935 года, хотя итальянцы планировали начать ее на полгода раньше. В первой половине года они вели с французским Генеральным штабом переговоры, целью которых, по информации англичан, было разгрузить итало-французскую границу, чтобы итальянцы могли отправить находившиеся там войска в Африку, а французы — на границу с Германией 241. Дуче боялся, что Гитлер воспользуется переброской итальянских войск в Африку и успеет подготовить в какой-либо форме слияние с Австрией. Не допустить этого было одной из важнейших задач Муссолини в те годы. В аналитической справке итальянского МИДа от 2 апреля 1935 года Австрия фактически приравнивалась к контролируемой Римом «демилитаризованной зоне». Важнейшим приоритетом оборонной политики Италии документ называл предотвращение любых германских посягательств на Австрию 242. Муссолини надеялся, что «фронт Стрезы» поможет ему в этом.
