Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Что касается Германии, то ей важен был не сам пакт, а его очевидные последствия. После того как Веймарская республика добилась от стран Запада фактического устного признания равенства в вооружениях с Францией, Третий рейх собирался закрепить достигнутое юридически и сделать следующий шаг к полной отмене любых ограничений, наложенных на Германию мирным договором. В этом контексте появление Пакта четырех могло быть выгодно Германии, потому что вело к дальнейшему размыванию версальской системы. Правда, первоначально немцы отнеслись к предложению Муссолини с подозрением. В переданном в Берлин проекте говорилось, что достижение Германией военного равенства произойдет постепенно, в результате «соглашений, которые будут заключены между четырьмя державами по обычным дипломатическим каналам» 101. Это грозило затягиванием всего процесса без твердых гарантий на конечный успех и стало бы для Германии шагом назад. Кроме того, немцы, как и французы, опасались, что пакт станет объединением трех стран против одной 102. Чтобы заинтересовать немцев, дуче пришлось даже пугать Нейрата возможностью превентивной войны Франции и Польши против Германии, а также обещать свое полное содействие в ликвидации со временем польского коридора 103. Вообще Муссолини достаточно ловко привлек внимание всех предполагаемых участников пакта к своему проекту. В результате его дипломатической активности Франция и Германия испугались, что дуче может обойтись без них. Германский посол в Риме Ульрих фон Хассель очень точно отразил появившуюся озабоченность, сообщив в Берлин об «опасности итало-французского соглашения без нас и за наш счет» 104. Идея пакта была в руках Муссолини своеобразной «морковкой», которую он держал перед носом Германии. План дуче, как считал влиятельный итальянский посол в Лондоне Дино Гранди, заключался в том, чтобы поддерживать в сознании немцев мысль о возможности ревизии Версаля, не давая ей реального хода 105. До поры до времени это приносило успех.

Германия, как и Франция, недолго сопротивлялась итальянскому предложению, хотя надо сказать, текст первоначального проекта постоянно менялся, причем не в лучшую для немцев сторону. Французы пытались максимально привязать пакт к Лиге Наций и сделать его приемлемым для своих восточноевропейских союзников. В какой-то степени им это удалось. Большинство французских поправок к тексту пакта были учтены, после чего французам стало трудно выйти из переговоров. В начале июня текст документа с внесенными поправками был согласован между всеми сторонами, и 7 июня Гитлер уполномочил фон Хасселя подписать Пакт четырех от имени Германии 106. Немцев многое не устраивало в итоговом документе ¹⁰⁷. Достаточно сказать, что из окончательного текста исчезло какое-либо упоминание о равенстве. К тому же, по мнению Нейрата, документ был слишком привязан к деятельности Лиги Наций. Но одновременно текст пакта оставлял лазейку для пересмотра Версальского договора на основании статьи 19 Устава Лиги. Главное, посчитал германский министр, пакт допускал в случае провала конференции по разоружению (в чем никто уже не сомневался) вернуться в четырехстороннем формате к обсуждению равенства прав Германии 108. Трудно сказать, понимал ли фон Нейрат уже тогда, как скоро Германия воспользуется этой возможностью и как далеко она будет готова пойти? Сознавал ли он, что под «равенством прав» и разоружением Гитлер всегда подразумевал бесконтрольное вооружение Германии? Если читал книги фюрера, то должен был понимать. Но вот читал ли?

Французы догадывались о намерениях Германии и без знакомства с литературными творениями Гитлера. Страх перед Германией с ее 60-миллионным населением (французов было лишь 40 миллионов) и превосходящим экономическим потенциалом был у французов в крови. За последние 60 лет они пережили два нашествия «гуннов» и не ждали для себя ничего хорошего с Востока. На Парижской мирной конференции Клемансо и Фош тщетно пытались низвести Германию до уровня второстепенной державы. Им это не удалось. Прошло чуть больше десяти лет, и теперь из своего политического небытия престарелый Клемансо с горечью наблюдал, как извечный противник, словно птица Феникс, возрождается на восточных границах Франции. «Германия вооружается, а Франция разоружается», — негодовал Клемансо. «Что касается авиации, — писал он в 1930 году, то есть еще до прихода Гитлера к власти, — Германия создала значительный коммерческий воздушный флот, и все ее самолеты устроены таким образом, что могут при необходимости нести огромное количество бомб. Немцы фактически гордятся тем, что при мобилизации могут поднять в воздух более тысячи прекрасно оснащенных самолетов и в состоянии произвести более трех тысяч в течение месяца» 109. Проблема, однако, заключалась в том, что граждане Франции устали от бесконечного противостояния с Германией, и все меньшее число французов поддерживало непримиримую риторику своих политиков по отношению к восточному соседу. Французские избиратели очень надеялись на успех переговоров о разоружении в Женеве. Политикам на берегах Сены приходилось учитывать эти настроения.

31 января 1933 года, на следующий день после прихода Гитлера к власти, премьер-министром Франции в первый раз стал Эдуард Даладье, один из лидеров радикальных социалистов, сменивший на этом посту Поль-Бон-кура. Через несколько лет Даладье суждено будет стать трагической фигурой в истории Франции, приведшей ее сначала к позорному сговору с гитлеровской Германией, а затем к войне и поражению в ней. Но до этого было еще далеко, а в 1933 году Даладье, ученик Эррио (не только в политике, но и в знаменитом лионском лицее Ампер, где оба преподавали когда-то), пытался продолжить политику своих предшественников, не возражая принципиально против германского равенства, но стараясь максимально оттянуть его наступление. Собственного плана у французов не было, если не считать тактики затягивания и проволочек ¹¹⁰. Правительство Даладье готово было поддержать британские инициативы по ограничению тяжелого вооружения (артиллерия большого калибра, тяжелые танки), но при необходимом контроле над тем, что происходит в военном производстве Германии, с условием переходного периода, который мог продлиться до десяти лет, и с применением санкций при выявленных нарушениях 111. Французские предложения выглядели как попытка примирить проект английской конвенции, которую перестали поддерживать сами англичане, с итальянским пактом. Не в смысле сближения их текстов — цели и, соответственно, тексты документов были слишком разными, — а в плане хоть какого-то политического сочетания одного с другим. Но требование контроля, слишком длинный переходный период и упоминание о санкциях делали французские предложения абсолютно неприемлемыми для немцев. В конечном итоге Муссолини удалось добиться видимости согласия со своим проектом со стороны как Франции, так и Германии, но всем уже в то время было очевидно, что Пакт четырех работать не будет. Оставалось узнать, как немцы выкрутятся из создавшейся ситуации.

За три дня до подписания пакта в Берлине состоялось заседание правительства, на котором обсуждались новые задачи германской внешнеполитической пропаганды. Цели самой внешней политики — достижение равенства на первом этапе и демонтаж версальской системы в дальнейшем — всем присутствовавшим были ясны. Надо было определиться, как достичь этих целей. Военный министр Вернер фон Бломберг сформулировал задачу следующим образом: «До сих пор наша пропаганда была направлена, главным образом, на требование разоружения от других (государств). Отныне было бы целесообразно поставить на первый план требования нашей собственной безопасности» 112. То есть теперь ведомства Нейрата и Геббельса должны были объяснять всем, что Германия вооружается ради достижения своей безопасности. Для Геббельса Гитлер конкретизировал задачу: «За границей должна быть создана пропагандистская организация, которая установит прямые контакты со всеми важными зарубежными деятелями. Германия не может сегодня ограничивать себя обычной процедурой передачи за рубеж официальной точки зрения. Необходимо на основе новейших разработок проникать в общественное сознание за рубежом и пытаться эффективно влиять на него. Это прежде всего относится к государствам, имеющим демократическую форму правления. На это, естественно, потребуется много денег. Было бы желательно завести в Берлине досье на всех зарубежных общественных деятелей, прежде всего на журналистов, готовых брать взятки» 113. Немцы не были, конечно, изобретателями технологий внешней пропаганды и подкупа, но они впервые поставили подобные методы на широкую государственную основу. Сам же Гитлер и подал пример того, как нужно действовать в новых условиях. В декабре того же года фюрер принял редактора французской газеты Le Temps, известной тесными связями на Кэ д’Орсе, и долго убеждал его, что «не посягает ни на какие иностранные территории, не стремится к подчинению подданных других стран и не хочет следовать политике реванша». Все это сопровождалось заверениями в искреннем стремлении к разоружению и готовностью к любым формам контроля. Когда же Гитлера прямо спросили о просочившихся на Запад инструкциях министерства пропаганды представителям Рейха за границей, фюрер, не моргнув глазом, просто назвал их «грубой фальшивкой» 114. В ту пору многие искушенные политики на Западе предпочитали делать вид, что верят Гитлеру, особенно когда он заводил речь об угрозе большевизма с Востока.