Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Во Франции тем временем происходили интересные события. Стимсон пытался вернуть Тардье в Женеву, чтобы тот присоединился к переговорам, но французский премьер подхватил ларингит и собирался болеть в Париже. Болезнь стала для него удачным поводом остаться дома. Ему нечего было сказать ни англо-американцам, ни немцам, а отбиваться от всех сразу ему не хотелось. Односторонне разоружаться без твердых гарантий безопасности Тардье совсем не собирался. К тому же из Берлина к нему поступала информация, что Брюнинг вот-вот падет 64. Все говорило о том, что лучше подождать. В начале мая во Франции должны были состояться парламентские выборы, и Тардье надеялся укрепить свои позиции в случае успеха. Результаты, правда, оказались совсем не те, что он ожидал. Республиканцы выборы проиграли, и лидер победивших радикалов Эррио должен был возглавить новое правительство. Но делать это Эррио не спешил. 6 мая русский эмигрант смертельно ранил президента Франции Поля Думера, и Эррио ждал, пока улягутся страсти. Правительство он сформировал лишь месяц спустя, 7 июня, а до тех пор обязанности премьера продолжал исполнять Тардье. Получалось, что в течение целого месяца во Франции просто не с кем было говорить. Англичане и американцы рассчитывали, конечно, что с Эррио им будет легче найти общий язык, но до его вступления в должность это были лишь предположения, хотя и не лишенные оснований. Дело в том, что 15 мая будущий военный министр в правительстве Эррио Поль-Бонкур, выступая в Дижоне, дал понять, что позиция нового кабинета может измениться. Мы должны, заявил Поль-Бонкур, говоря о недопущении перевооружения Германии, «хладнокровно и без демагогии взвесить, на какое сокращение вооружений можно пойти при данном положении вещей и при существующих международных гарантиях, чтобы осуществить первый этап, который лишил бы Германию предлога, ожидаемого частью ее общественного мнения (увы! все возрастающей), и который дал бы, напротив, ее демократическим элементам, борющимся в трудных условиях, возможность сопротивляться этому перевооружению» 65. Возможно, именно это выступление вселило в англичан и американцев надежду на то, что с новым правительством Франции можно будет договориться о военном равенстве с Германией.
Англия, Соединенные Штаты и в какой-то степени Франция, безусловно, понимали, что решением предоставить рейхсверу равные права они укрепят позиции Брюнинга в Германии. Ему доверяли на Западе, и от него не ждали враждебных действий. В условиях, когда приход нацистов к власти в Германии становился вполне реален, желание помочь Брюнингу сохранить свой пост сделалось весомым фактором политики западных держав. В конце концов не так принципиально, насколько вопрос о равных правах рейхсвера был согласован между Англией, США и Францией и была ли попытка спасти Брюнинга отчаянной авантюрой посла Сакетта или какие-то предварительные договоренности с англичанами и французами у американцев все-таки имелись. Брюнингу, в любом случае, уступка Западных демократий не помогла. Президент Гинденбург отправил его в отставку. И тут выяснилось, что на нового канцлера фон Папена предполагаемая уступка в вопросе равенства рейхсвера не распространяется. В своих мемуарах Папен постарался вообще обойти стороной Женевскую конференцию, сообщив лишь, что «в вопросах перевооружения (sic!) Союзники не собирались идти ни на какие уступки» 66. Вполне возможно, новый канцлер был не в курсе достигнутых Брюнингом договоренностей, если таковые действительно существовали. Но, скорее всего, немцев уже не волновали эти договоренности. Джин был выпущен из бутылки, и одни только разговоры о готовности признать равные права рейхсвера (даже не само признание!) уже делали германское перевооружение легальным в глазах преемников Брюнинга. В июле 1932 года Германия покинула конференцию по разоружению.
Это был решающий момент. Получит Германия возможность перевооружиться или нет? Англичане и французы понимали, что рано или поздно это произойдет, и теперь пытались решить, как для них будет лучше — допустить, чтобы Германия перевооружилась незначительно и, как они рассчитывали, под их контролем, или отказать Веймарской республике в военном равенстве, толкнув ее к попыткам самостоятельного и бесконтрольного наращивания военной мощи? «Отказывая Германии в праве на равенство в вооружениях, — говорил про своих многочисленных оппонентов во Франции Э. Эррио, — они льют воду на ее мельницу!» 67 Но это никого во Франции не убеждало. Соглашаясь на компромиссную и туманную формулу «равенства прав в системе, которая обеспечит безопасность всех наций», кабинет Эррио фактически приносил себя в жертву. Впрочем, англичанам и этого казалось недостаточно. После очередной беседы с Эррио и Поль-Бонкуром в начале декабря на переговорах пяти держав в Женеве Макдональд записал в дневнике, что французы «не желают никаких разговоров с Германией и требуют, чтобы мы твердо стояли заодно с ними и говорили Германии, что у нее есть обязательства (по мирному договору), и с этим ничего нельзя поделать. Они хотят приставить пистолет к виску Германии и потребовать немедленно сообщить нам в письменном виде, что имеется в виду под “равными правами”... Безнадежный подход, показывающий, как Франция может снова вовлечь Германию в войну» 68. В декабре 1932 года Германия все-таки вернулась на конференцию по разоружению, а Эррио ушел в отставку. Запад согласился на «равенство в статусе», надеясь, что ему удастся предотвратить перевооружение Германии и достижение ею реального равенства. Однако в любом случае вариант, на котором в конечном итоге остановились Западные демократии (Стимсон поддержал англо-французскую формулу), предусматривал дальнейший демонтаж версальской системы, предполагая, что после подписания в Женеве итоговой конвенции по разоружению она заменит собой ограничительные статьи мирного договора с Германией 69.
Был, конечно, и третий путь — силой воспрепятствовать германскому перевооружению. Но этого варианта западные политики боялись едва ли не больше бесконтрольного роста военного потенциала Германии. Даже Пуанкаре, всегда настроенный очень решительно по отношению к Веймарской республике, после рурского вторжения всерьез опасался проводить какие-либо силовые акции на восточной границе Франции. Французы вообще оказались перед необходимостью принятия сложного решения. Англичане и американцы готовы были допустить «равные права» рейхсвера и «разумное перевооружение» Германии. Но их безопасности это прямо не угрожало. С французами была совершенно иная картина. Они боялись Германии и нуждались в военных гарантиях Англии. К тому же французы были связаны военными обязательствами со странами Восточной Европы — Польшей, Чехословакией, Румынией и Югославией, и прекрасно понимали, что им придется защищать их, если окрепшая в военном плане Германия замыслит силой добиваться реванша на Востоке. Тогда без содействия Англии французам было бы не обойтись. Но Англия давно устала от военного доминирования Франции в Европе и хотела уравновесить его предоставлением «равных прав» Германии. Глава Форин Офис Джон Саймон считался твердым сторонником достижения согласия с Германией и противником участия британских войск в защите польского коридора 70. Получался замкнутый круг. Французам приходилось выбирать между плохим и очень плохим сценариями.
Результаты политики Запада в отношении перевооружения Германии оказались провальными. Бесконечные колебания и несогласованность привели к тому, что Брюнинг был для Запада потерян, а вопрос перевооружения Германии — открыт. Как тут не согласиться с печальным выводом старейшего французского дипломата Жюля Камбона. Он говорил о Франции, но его слова в той или иной степени касались всех Западных демократий. «История Франции после мировой войны 1914-1918 годов — это история колебаний, — говорил Камбон. — Следовало ли нам вести себя по отношению к Германии таким образом, чтобы заставить ее забыть позор поражения? Или же, наоборот, мы должны были использовать все возможности, чтобы помешать ей вновь собраться с силами? Политические писатели покажут на примере нашей страны, насколько губительны последствия нерешительности» 71. К этому выводу трудно что-либо добавить. Действительно, нерешительность и несогласованность действий западных держав привели к тому, что в исторически короткие сроки победители упустили плоды собственной победы и предоставили побежденным возможность исподволь готовиться к реваншу. Мало кто на Западе отдавал себе в то время отчет в том, чем обернется подобная уступчивость. Одним из таких политиков был Уинстон Черчилль. Выступая в палате общин в конце 1932 года, незадолго до прихода Гитлера к власти, Черчилль пророчески предупреждал: «Равенство в правах — это не то, чего добивается Германия. Все эти банды крепкой тевтонской молодежи, марширующей с блеском в глазах и желанием умереть за Фатерлянд, не рвутся к (равному) статусу. Они хотят оружия, и когда они его получат, они потребуют возвращения утраченных территорий и потерянных колоний...» 72 К тому моменту когда Гитлер стал канцлером, основная подготовка к реваншу уже была проделана в рамках Веймарской республики. Нельзя, конечно, утверждать, что веймарские политики готовы были сами вести Германию по этому пути. Штреземан и Брюнинг планировали договариваться с Западом, меняя условия Версальского мира дипломатическим путем, но они многое сделали для того, чтобы их преемникам было легче осуществить задуманный реванш.
