Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Так и случилось. Выступление Тардье задало нужный французам вектор обсуждения — увести дискуссию в сторону от реального сокращения вооружений и равноправия с Германией. Это были те две темы, которые должны были доминировать на конференции 44. Но обсуждать их французам явно не хотелось. Это отмечали многие участники конференции. Советский министр иностранных дел М. М. Литвинов говорил, например, что обсуждение французских предложений «фактически превратило бы настоящую конференцию в подготовительную к будущей конференции по разоружению, которая потребовала бы, может быть, не меньше времени, чем подготовительная комиссия» 45. Литвинов попробовал вернуть дискуссию в запланированное русло, предложив «полное уничтожение наиболее агрессивных типов вооружений», что включало бы танки и сверхдальнюю артиллерию большой мощности, корабли водоизмещением свыше 10 тысяч тонн, судовую артиллерию калибром более 12 дюймов, авианосцы, военные дирижабли, тяжелые бомбардировочные самолеты, все запасы авиационных бомб и других истребительных средств, сбрасываемых с воздушных судов, а также все средства и приспособления химического, огневого и бактериологического нападения 46. Но у него это не получилось. Французов, оседлавших своего конька, было уже не остановить. Они не собирались обсуждать равноправие с Германией без гарантий собственной безопасности. «Равенство в правах? — удивленно вопрошал Тардье. — Но это же настоящая комедия!» 47 Конференция, как и рассчитывали французы, увязла в дискуссиях. Отчаянные попытки бывшего главы Форин Офис Артура Хендерсона, избранного председателем конференции, вернуть ее к обсуждению намеченных вопросов ни к чему не приводили. Лондонская The Daily Herald писала в те дни: «Прошло уже пять недель со дня открытия конференции по разоружению, и люди начинают интересоваться, когда же она может завершиться. Но более уместен другой вопрос — когда же она приступит к работе» 48.
Что касается Брюнинга, то в Женеве он прекрасно разыграл задуманную партию. Германский канцлер требовал, чтобы Франция разоружилась до уровня его страны. В этом и должно было, по его мнению, заключаться равенство. В своем выступлении он говорил, что немецкие города беззащитны перед возможными авиаударами, а немецкая молодежь остается единственной в мире, кому запрещено брать в руки оружие для защиты отечества49. Брюнинг ни словом не обмолвился о возможном германском перевооружении, и уж тем более о том, что многие запрещенные для Германии виды оружия у нее уже были. Наоборот, он требовал, чтобы ради справедливости и безопасности Германии ее соседи (подразумевалась, в первую очередь, Франция) разоружились. Он предлагал, чтобы другие страны добровольно приняли на себе те ограничения, которые формально существовали для Германии, — лимиты на водоизмещение боевых кораблей и калибр артиллерии, полный запрет на военную авиацию, танки и подводные лодки 50. Речь Брюнинга была полностью выдержана в духе основных задач конференции. Британская, американская и итальянская делегации встретили выступление германского канцлера бурными аплодисментами. По большому счету, речь Брюнинга была беспроигрышной. Он, конечно, не питал иллюзий, будто Франция согласится с его требованиями, но занятая им позиция позволяла предстать в глазах западного (за исключением французского) общественного мнения «апостолом мира». Если же Франция, вопреки собственной политике, пошла бы вдруг навстречу германским требованиям, то Брюнинг сразу превратился бы в триумфатора конференции, что привело бы к усилению его позиции внутри Германии. В любом случае «все соглашались, что ключи от европейской ситуации находились в руках Франции, и за любое сокращение своих вооружений она затребует дополнительные гарантии безопасности» 51. А это была уже забота Соединенных Штатов и Англии.
Судя по всему, какие-то надежды на то, что удастся уломать Францию, у Брюнинга все-таки имелись. Великобритания и США явно оказывали ему поддержку. 26 апреля госсекретарь Стимсон организовал в своей женевской резиденции трехстороннюю встречу с Макдональдом и Брюнингом. Переговоры носили закрытый характер, и до чего договорились три политика, доподлинно неизвестно. Будто бы Брюнинг изложил своим собеседникам идею увеличения численности вооруженных сил Германии в два раза за счет создания дополнительно стотысячной «милиции по швейцарскому образцу» 52. Одновременно срок службы в рейхсвере сократился бы с 12 до 6 лет. В совокупности это позволило бы в относительно короткие сроки и без больших затрат довести общее число немцев, имевших военную подготовку, до 1 миллиона человек. Далее Брюнинг просил разрешить Германии иметь любое вооружение, которым обладают другие страны. Если такое вооружение было запрещено для нее Версальским договором, то Брюнинг хотел бы иметь его «образцы». Канцлер не требовал изменить для этого Версальский договор. Его вполне устраивало, чтобы положение об этом было включено в новую конвенцию, которая могла быть подписана по итогам Женевской конференции 53. Англичане, в отличие от французов, благосклонно относились к заверениям Брюнинга о том, что Германии необходим «исключительно сам принцип равенства», а не реальное равенство в размерах и видах вооружений 54. Американцы вроде бы также смотрели на просьбы канцлера обнадеживающе. Поэтому присутствовавший на встрече заместитель Брюнинга в МИДе Бернгард Бюлов, племянник и тезка бывшего имперского канцлера, написал в отчете, что «наши требования равенства в правах, в смысле освобождения от ст. V (Версальского договора. — И. Т.) путем заключения новой конвенции по разоружению, были расценены как обоснованные и законные». Брюнинг так убедительно уверял своих собеседников в том, что он использует «равенство» в качестве рычага для разоружения, что Макдональд, как записал Бюлов, будто бы даже обещал, что по окончании Женевской конференции Германия получит полную свободу в вооружениях. Бюлов даже позволил себе снисходительно заметить, что Стимсон и Макдональд «наивно полагают», будто достижение Германией равенства в правах приведет если и не к полному запрещению, то к значительному сокращению тяжелых вооружений 55.
После этой встречи Брюнинг сообщил в Берлин о своем дипломатическом триумфе, детали которого он обещал раскрыть позже, после того как результаты трехсторонних переговоров одобрит Франция 56. Но был ли этот триумф в действительности, остается загадкой. Ни Макдональд, ни Стим-сон не оставили записей о деталях беседы с Брюнингом, а французский дипломат, который непонятно в каком качестве присутствовал при беседе, утверждал впоследствии, что на ней не было сказано ничего, что могло бы заставить немцев думать, будто их требование равенства «поддерживается или одобряется» 57. С другой стороны, в послевоенных мемуарах Брюнинг продолжал утверждать о «стопроцентном успехе в постановке перед всеми великими державами, за исключением Франции, всех требований рейхсвера» 58. Возможно, Брюнинг что-то не так понял или намеренно приукрасил достигнутый на переговорах результат. Ему очень нужен был громкий успех, чтобы сохранить свои позиции и остановить рвавшихся к власти в Германии нацистов. Не исключено, что ради этого канцлер сознательно блефовал. Поступок американского посла Сакетта, о чем шла речь в предыдущей главе, мог лишь укрепить Брюнинга в собственном заблуждении и способствовать утверждениям об успехе в мемуарах, написанных четверть века спустя.
Надо также иметь в виду, что Стимсон прибыл в Европу прежде всего, чтобы организовать совместное с европейцами выступление против японского вторжения в Маньчжурию. Вопросы разоружения были для него вторичны. Он и сам признавал это после войны 59. Возможно, что-то в поведении американца, желавшего скорее перейти в Женеве к основной цели своего приезда, было истолковано Брюнингом как поддержка его идей. Стимсон, к сожалению, с опозданием стал понимать опасность, исходившую от бесконтрольного перевооружения Германии. Уже после победы нацистов на июльских выборах 1932 года он с тревогой отмечал, что «готовность (Германии) к войне больше, чем предполагает общественность». Осенью 1932 года Стимсон уже видел, что тучи сгущаются над Европой. «Я чувствую запах крови, — писал он. — Вопрос теперь стоит так: Демократия против Милитаризма» 60. Однако в апреле его больше занимали другие мысли. Что касается англичан, то они давно не скрывали, что им надоело военное господство Франции на континенте. «Мы желаем разоружения, — писал в те дни постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании Роберт Ванситарт, — или прекращения сверхвооружения, и мы не желаем вечной (французской) гегемонии. Это понимают не только члены кабинета, но и подавляющее большинство граждан страны» 61. Брюнинг, как и многие другие, знал, что английский участник апрельской встречи Макдональд явно склонялся к достижению военного «паритета» немцев с французами. «Вы что, желаете войны?» — гневно вопрошал Макдональда в палате общин извечный противник Германии Черчилль 62. Так что косвенные основания верить в собственный дипломатический успех у Брюнин-га все-таки были. Но никаких обещаний ему ни Стимсон, ни Макдональд скорее всего не давали. Спустя много лет, уже после Второй мировой войны, тот же Ванситарт задавался риторическим вопросом: «Где бы мы были в 1939, если бы они (немцы. — И. Т.) добились своего в 1932?» 63 В любом случае без согласия Франции все разговоры оставались пустыми словами, что Брюнинг признавал и сам.
