Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Правда, совсем без скандалов с участием дипломатов и военных все же не обходилось. В декабре 1926 года, во время очередного правительственного кризиса и в тот самый момент, когда Штреземан вел в Женеве переговоры об окончательной ликвидации союзнической контрольной комиссии, социалисты потребовали в рейхстаге разъяснений по поводу тайного сотрудничества рейхсвера с Советской Россией 34. У Штреземана давно существовали подозрения, впрочем, ничем не обоснованные, будто «социал-демократы могут воспользоваться случаем, чтобы запретить рейхсвер, вооружить рабочих и создать республиканскую народную армию» 35. Теперь, казалось, эти подозрения находили подтверждение, хотя действия социалистов были направлены не против рейхсвера, а против коалиционного правительства Вильгельма Маркса. В любом случае международного скандала не получилось. Штреземан сумел «замять дело». Да и внутренний скандал затих на удивление быстро. Коммунистов возмутила сама возможность военного сотрудничества СССР с буржуазной Германией, а правые партии постарались доказать, что планы такого сотрудничества — дела давно минувших дней и к настоящему времени никакого отношения не имеют 36.
Никто из локарнитов не захотел подвергать сомнению «дух Локарно». «Пожалуйста, помогите, чем можете», — отчаянно просил Остин Чемберлен английского посла в Берлине, требуя найти компромисс в решении о контрольной комиссии. Чемберлен, находившийся, как и Штреземан, на переговорах по разоружению в Женеве, опасался, что нерешенность вопросов контроля пагубно отразится на общественном мнении во всех европейских странах и находил положение «близким к катастрофе» 37. Любопытно, что бывший канцлер Шейдеман, который выступил в рейхстаге с этой, наделавшей много шума разоблачительной речью, обосновывал ее все той же заботой о «духе Локарно». «Внешняя политика, которую сегодня проводит господин Штреземан, — объяснял свои мотивы экс-канцлер, — станет невозможной. Мы должны ясно заявить, что большинство немцев не имеют к этому (военному сотрудничеству с СССР. — И. Т.) никакого отношения и что мы хотим честно соблюдать заключенные Германией соглашения» 38. Репутация Штреземана была настолько высока, что многие социалисты не верили, будто он мог что-либо знать о военном сотрудничестве с большевиками.
При жизни Штреземана все так и продолжалось. Рейхсвер перевооружался, а германские дипломаты обеспечивали этому процессу мирное прикрытие. Своей политикой Штреземан добился для Германии максимум того, чего было возможно достичь мирным путем. Он прежде всего изменил отношение Запада к Германии. Веймарской республике стали верить. Шаг за шагом Штреземан создавал для своей страны репутацию миролюбивого государства, готового исполнять возложенные на него международные обязательства. На практике это привело к признанию за Германией статуса великой державы, утерянного ею после войны. Германия вернулась на подобающее ей место в мировой политике. Одна из задач, которую ставили перед собой немецкие реваншисты, оказалась выполненной. Решение остальных тоже продвинулось вперед. Наступила определенность с репарациями, была достигнута договоренность об освобождении Рейнланда, успешно продолжалось вооружение рейхсвера. Все это осуществлялось исключительно мирными, дипломатическими средствами, в рамках версальской системы. После смерти Штреземана его курс продолжил Брюнинг. Этому веймарскому политику удалось добиться дальнейшего послабления в вопросе о репарациях. Германии оставалось сделать буквально один шаг до их полной отмены. Брюнинг вплотную приблизился к признанию за рейхсвером равных с другими армиями прав. Это, конечно, размывало версальскую систему, но в целом не выходило за рамки созданного ею правового поля.
Брюнинг боролся за «равноправие» германской армии больше года, ведя при этом двойную игру. Впервые этот вопрос обсуждался представителями МИДа и рейхсвера в марте 1931 года. Военные настаивали тогда на равных правах с Францией, подразумевая снятие наложенных Версальским миром ограничений, а Брюнинг сомневался в практической эффективности подобных требований, поскольку финансовые возможности Германии были ограничены. Тем не менее генералам удалось убедить Брюнинга в необходимости увеличить военный бюджет 1932 года на 15%, но канцлер отказался делать это до окончания Лозаннской конференции по репарациям, которая должна была пройти в июне 1932 года, а военных обязал не предавать огласке свои намерения. В обстановке строжайшей секретности руководство рейхсвера в декабре 1931 года приняло четырехлетний план вооружений, предусматривавший ежегодное увеличение финансирования на 100 миллионов марок 39. Брюнинг, конечно, знал об этом и не протестовал, хотя и своего формального согласия до решения вопроса о репарациях давать не стал. Такая двойственная позиция рождала у западных экспертов обманчивое представление о перспективах перевооружения Германии. Англичане, например, основываясь на голосовании в рейхстаге, были уверены, что военный бюджет рейхсвера на 1932 год снизился на 17 миллионов марок, включая снижение прямых расходов на вооружение и боеприпасы на 2 миллиона 40. В Лондоне допускали, что Германия нарушает версальские ограничения, но предлагали «не преувеличивать угрозу» этого. «До сих пор немцы не совершили ничего более серьезного, чем незначительную модернизацию своих вооружений и военной структуры, прежде всего транспорта и средств связи, чтобы они соответствовали требованиям времени, — успокаивал правительство военный атташе в Берлине полковник Маршалл-Корнуолл. — То, что они сделали, справедливо расценивать как шаги, направленные исключительно на самооборону... Настало время, — советовал он, — заменить старые и неэффективные ограничения (наложенные Версальским договором. — И. Т.) на более разумные, основанные на взаимном одобрении и взаимных обязательствах» 41.
В начале 1932 года канцлер Брюнинг оказался в очень непростой ситуации. 2 февраля в Женеве должна была открыться конференция по разоружению, которая готовилась семь лет. Этого события ждали во всем мире, и на результаты конференции возлагались большие надежды. 13 марта в Германии должны были пройти президентские выборы, от итогов которых зависело очень многое. Наконец, в июне в Лозанне намечалась очередная конференция по репарациям, которая должна была поставить точку в этом вопросе. Последовательность этих событий, каждое из которых могло стать решающим для судеб Германии и мира, была удручающей для Брюнинга. Ему было бы сподручнее, если бы конференция по репарациям предваряла Женевскую, а выборы президента состоялись бы после них обеих. Тогда у Брюнинга была бы большая свобода действий на конференции по разоружению, а его успех на обеих конференциях мог бы стать закатом политической карьеры Гитлера. Но выбирать не приходилось.
Конференция в Женеве открылась 2 февраля при огромном скоплении участников, экспертов, журналистов и просто гостей. Со времени Парижской мирной конференции мир не видел подобного зрелища. В Женеву прибыли делегации 64 государств — всех существовавших в те годы, за исключением четырех небольших стран Латинской Америки. Все надеялись на положительный результат конференции. Недаром ведь подготовительная комиссия столько времени трудилась над документами, которые предстояло рассмотреть и принять. Они касались в основном сокращения или запрета наиболее смертоносных видов оружия, которые все относили, по терминологии тех лет, к «агрессивным». Англию на конференции представлял глава Форин Офис Джон Саймон, Францию — Андре Тардье, Германию — Генрих Брюнинг, Италию — министр иностранных дел Дино Гранди, СССР — Максим Литвинов, а США — посол в Бельгии Хью Гибсон (госсекретарь Генри Стимсон появился в Женеве чуть позже). Но очень быстро выяснилось, что никакого прорыва от конференции ждать не следует. Тардье, выступавший одним из первых, предложил совершенно новый французский план, который никогда до этого не рассматривался в подготовительной комиссии. Это означало, что придется разбираться с новыми предложениями, вместо того чтобы согласовывать старые, хорошо известные и многократно обговоренные. Тардье предлагал (как и на Парижской мирной конференции) создать под эгидой Лиги Наций международные силы, в распоряжение которых все государства передали бы свои самые разрушительные вооружения — бомбардировочную авиацию, боевые корабли, тяжелую артиллерию и т. д. 42 «Совершенно очевидно, — вынуждена была признать присутствовавшая на конференции французская журналистка Женевьева Табуи, — что сам размах “конструктивного плана” делает его осуществление невозможным. Ясно, что он главным образом предназначен для того, чтобы помешать работе конференции» 43.
