Новое Просвещение и борьба за свободу знания - Кауфман Питер

Вне всяких сомнений, такие русские мыслители XIX века, как Виссарион Белинский, Александр Герцен и Николай Чернышевский, воплощая, порой осознанно, порой нет, некоторые традиции Российской империи, помогли заложить основу этого подхода – к государству, к государству и обществу, к революции [82]. Но именно Анатолий Луначарский, один из первых министров Советского Союза, занимавший должность наркома просвещения на протяжении двенадцати лет, с 1917 по 1929 г., получил такое задание. «Большевик среди интеллигентов, интеллигент среди большевиков» (по крайней мере, по его собственным словам), Луначарский считал своей миссией создание новой образовательной системы и искусства для нового государства и приложил немало усилий к созданию механизма контроля над СМИ [83]. Именно его замыслы дали жизнь советской Вселенной монстров – но она обязана своим рождением еще и давнему увлечению России французской эпохой Просвещения. Не забывайте, что русская императрица Екатерина Великая была настолько увлечена Вольтером, что приглашала его в свою столицу обсудить создание культурных и образовательных учреждений в ее стране. Она была так увлечена Дидро, что специально позвала его в Россию, чтобы он мог издать там свою «Энциклопедию». Она попросила его составить для нее план, как фундаментально перестроить образовательную систему, доставшуюся ей по наследству, – только в России, по ее словам, он мог применить на практике идеи Просвещения – и предложила заплатить ему за эту работу задаток в размере его пятидесятилетней зарплаты (на что он согласился) [84]. Императрица даже купила собрания сочинений Вольтера и других светочей эпохи Просвещения и привезла их в Россию, где они по сей день хранятся в государственных библиотеках [85].

Псевдонаучная затея с созданием «новой идеологии, новых навыков мышления, нового миропонимания» – советской Вселенной монстров – требовала большего, чем просто цензурный гнет. После Второй мировой войны каждое государство Центральной и Восточной Европы предприняло ряд базовых шагов, чтобы уничтожить всякую возможность свободной мысли, способной бросить вызов режиму. Все вместе эти шаги, описанные ниже, составили один из самых продолжительных и разрушительных экспериментов по контролю над мыслью, с которыми сталкивалась современная Европа.

Первым шагом было установить по Восточному блоку контроль государства над всем оборудованием и материалами, необходимыми для изготовления книг: бумагой, оборудованием для верстки, печати, переплета, упаковки. Например, в Чехословакии, когда коммунистическая партия захватила власть в 1948 г., издательства были разграблены, их оборудование отобрано, а заводы по производству бумаги национализированы. Книгоиздание стало монополией государства и оказалось настолько централизовано, что с 1948 по 1990 г. в Богемии и Моравии существовало лишь пять легальных издательств. В самом большом из них, «Полиграфической промышленности», на 1989 г. насчитывалось целых семнадцать тысяч работников. Эти издательства монополизировали весь процесс производства книги как по вертикали, так и по горизонтали. Они контролировали все: от набора и печати до иллюстрирования, переплета и упаковки. И только ограниченное число издательств – обычно по одному на каждый сектор (учебной, детской, художественной, исторической, научной литературы) – получали лицензии от режима. Тем не менее редакторы и издатели никогда не отрицали, что такого рода государственный контроль существовал в регионе еще до коммунистической власти. Например, чехословацкое «Государственное педагогическое издательство» было основано императрицей Марией Терезией в 1775 г., изначально как филиал имперского издательства «Бундесферлаг». И тогда, как и во время правления коммунистов, представители государства читали каждую рукопись, прежде чем она отправлялась в печать. Довод, который редакторы приводят в объяснение этой традиции, неопровержим: искоренить идею государственного контроля из чешского издательского дела означало бы выдрать корни, уходящие в прошлое не на три, а на десять поколений.

Вторым шагом стало ограничение доступа издательств к внешним материалам и рукописям. В 1950 г. было создано государственное агентство по охране авторских прав DILIA, подконтрольное чешскому министерству культуры. До революции агентство представляло всех чешских издателей, желающих получить права на издание иностранных книг, и всех чешских авторов, которым профсоюз писателей разрешал продавать свои произведения за границу, кроме подписавших Хартию-77 – тем вообще запрещалось печататься. Министерства культуры и финансов также контролировали валютные денежные поступления и расходы издательств, чтобы ни один редактор или издатель не мог получить рукопись за рубежом в обход DILIA.

Законы об авторском гонораре, с которыми агентству DILIA приходилось иметь дело ежедневно, были составлены так, чтобы подавлять творческий подход, а верность государству поощрять. Чешским авторам платили роялти в соответствии с количеством знаков (страниц) в напечатанной книге и количеством изданных экземпляров. Это подталкивало дружков издательских шишек писать длинные сочинения ни о чем, а потом запрашивать шестизначный тираж. За право издать зарубежное произведение DILIA платило западным авторам фиксированную сумму, скажем в тысячу долларов за право выпустить медицинский текст тиражом в десять тысяч экземпляров, и пропорциональную надбавку, если тираж превышал оговоренное количество. Само собой разумеется, ни у одного издателя в советской Вселенной монстров не было доступа к тем источникам информации, которыми пользуются западные издатели, например справочным компаниям Literary Market Place или Books in Print.

Третьим шагом было установить контроль над распространением всех печатных изданий: книг, газет и журналов. Стало ясно, что распространение – главная проблема для издательств в регионе. В Чехословакии контроль осуществлялся двумя государственными агентствами: «Книжный опт» (Knižní Velkoobchod) занимался книгами, а «Первая газетная компания» (První Novinová Společnost) – периодикой. Нескольким издательствам разрешили сохранить довоенные книжные лавки после 1948 г., но оптовую продажу книг национализировали безо всяких исключений. С течением лет издательства стали доверять тому пониманию рынка, которое было у «Книжного опта», печатать столько экземпляров, сколько он предписывал, и выставлять цены в соответствии с указаниями государства. Издательства воздерживались от выполнения каких-либо задач в сфере рекламы и маркетинга, обычных для западной индустрии книгоиздания и книготорговли. После краха коммунизма оказалось, что большинство понятия не имели, кто «конечный потребитель» их книг.

Между тем каждую неделю «Книжный опт» поставлял в 1200 книжных магазинов Богемии и Моравии примерно 30–40 новых наименований – миллион экземпляров. Поставки основывались на трехступенчатом процессе, растянутом на два года. На первой стадии, где-то за полтора года до дня выхода новой книги (это всегда был четверг), издательства отправляли в «Книжный опт» 300–400 копий списка запланированных к выпуску книг (edicni plan), после чего «Книжный опт» рассматривал его и рассылал своим восьми региональным подразделениям под названием «Книжная розница» (Knižní Maloobchod). «Книжная розница» отвечала за исследование рынка в своих регионах и передавала данные в Прагу. Обычно цифры высчитывались, по словам персонала, «исходя из опыта»: со специализированной литературой было проще («поскольку рынок известен»), с детской литературой и беллетристикой – несколько сложнее. Издательство могло также разослать свой план непосредственно магазинам, чтобы известить о выходе новых книг, но такая практика была нечастой.