Михаил Ребров - Советские космонавты
Разговор был долгим, задушевным. Учитель вспоминал свою молодость, рассказывал о полетах, о тружениках неба. И так же как в детские годы, Геннадия волновали рассказы деда, так и теперь поманили его, повели за собой истории о людях-птицах.
Вскоре появилась в военкомате пачка заявлений учащихся 16-й Саратовской школы с просьбой направить в авиационное училище. Написали их все мальчишки 10 «Б». А прошел через отборочные комиссии только один — любитель радиотехники Геннадий Сарафанов.
Сначала попал в школу первоначального обучения. Потом было Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков, государственные экзамены, которые он сдал отлично, диплом летчика-инженера, служба в гвардейском полку и полеты, полеты. Входил он в небо жадно, летать любил, умел найти в каждом полете что-то новое, что не было известно раньше.
Полеты начинались и утром, и ночью, и у каждого своя прелесть. Но особенно он любил взлет на заре. Тяжелая машина набирала высоту неторопливо. Под крылом плыла просыпающаяся земля, напоминающая цветную карту из школьного учебника географии. Равномерно бежали поезда с востока на запад — навстречу солнцу. Белые барашки облаков на секунды закрывали землю, бросая нестройные тени на поля и леса. Земля казалась тихой, застывшей, как бы досыпающей последние часы перед началом нового дня.
Так начинался и тот памятный полет. Мерно гудели моторы. Командир корабля время от времени уточнял у штурмана данные о маршруте.
Внизу петляла Волга — река его детства, пестрели квадраты полей, впереди туманился горизонт.
— Справа, пятнадцать километров, грозовая облачность,- сообщил штурман.
«Далеко»,- подумал Геннадий. Он сидел на правом сиденье и невольно повернул голову в сторону грозы.
— Слева то же самое,- добавил штурман. — Только удаление побольше — километров двадцать.
Груз на борту огнеопасный. Но времени на большие обходы грозового фронта не было. Да и нужно ли сворачивать с маршрута, если гроза далеко?
Вдруг сбоку что-то сверкнуло. Геннадий увидел голубой светящийся шар. Он мчался навстречу самолету. Секунда — и страшный треск наполнил кабину. Машину основательно тряхнуло. И сразу же наступила тишина. Настороженная, тягучая. И только приборы бесстрастно фиксировали параметры полета.
Молчание нарушил командир:
— Можно подумать, что стреляющие пушки везем...
И снова тишина. Снова сосредоточенность на рабочих местах. Ни паники, ни нервозности. Словно ничего и не произошло. На земле, когда самолет зарулил на стоянку, нашли на его борту две отметины: от входа и выхода шаровой молнии.
«Вот ведь как,- промелькнула у многих мысль,- металл не выдержал, а люди хоть бы что. Характеры!»
Да, характеры. Летные характеры. Человек без характера летчиком никогда стать не сможет. Таков закон неба.
В служебных характеристиках Геннадия Сарафанова, где он аттестуется как летчик, сказано:
«В процессе обучения приобрел хорошие навыки в обслуживании самолета в качестве борттехника...», «Принимает активное участие в рационализаторской и изобретательской работе...», «Имеет хорошую теоретическую подготовку и отличную летную практику...», «Летать любит, летает грамотно...», «В воздухе спокоен, вдумчив...».
В его характере — вникать в самое существо дела. Не только уловить смысл, понять принцип — это лишь первый шаг, — но и докопаться до самой глубины, разобраться во всех деталях, во всех тонкостях. Так было и с радиотехникой, и с восстановлением автомобиля, и с созданием усовершенствованного тренажера в училище, и даже в Звездном, где он то и дело что-то придумывает и осуществляет.
«Человек постоянно должен что-то делать» — таково его кредо. Это «что-то», на первый взгляд, звучит абстрактно, но так только кажется. Он мечтает о свободном времени, которого у него почти никогда не бывает, хочет заняться наукой. А еще он любит ходить в лес и читать книги, потому что «в них — человеческий океан, природа, характеры и судьбы».
В Звездный он пришел в 1965 году, хотя «космический взрыв» в его душе произошел много раньше — в тот «неожиданный» день 12 апреля 1961-го. В училище шли занятия. И вдруг дежурный на командном пункте принял переданное по радио сообщение ТАСС: «...в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту».
Окончив училище, лейтенант Геннадий Сарафанов подал по команде рапорт с просьбой направить его в отряд космонавтов. Вот, собственно и вся его биография. Остальное вы знаете. Знаете, что он стал космонавтом-31, что стартовал на «Союзе-15», что, покинув Байконур ночью, он ночью же привел корабль на Землю.
ВЧЕРА, СЕГОДНЯ И ЗАВТРА
Лев Степанович Демин
Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник инженер Лев Степанович Демин. Родился в 1926 году в городе Москве. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.
На космодроме Льву Демину вручали удостоверение. В этом документе говорилось, что Лев Степанович Демин является бортинженером космического корабля «Союз-15». Помню, как дрогнули его скулы, как засветились глаза, как тень волнения мелькнула на лице. Он был счастлив и горд и не мог скрыть своих чувств.
Я невольно сравниваю его путь к старту с тем, который пролетел командир «Союза-15». В биографии бортинженера крутых поворотов больше. В отряде его шутливо называют Дедом. Точнее, космическим Дедом. Не потому, что возрастом обошел многих — как-никак за плечами в тот год было уже сорок восемь. Просто так случилось, что он первым из летчиков-космонавтов обзавелся внуком.
Родился он в Москве. Когда началась война, ему шел шестнадцатый год. Взвесив все «за» и «против», решил поступить в спецшколу ВВС. Поступил. Проучился немного и... бросил. Причин на то было две: первая — школу эвакуировали в Сибирь, а уезжать в тыл, когда шла война, он не мог; вторая — математический расчет. Рассуждал: три года учиться, а когда же на фронт? И решил, что начинать надо с аэроклуба. Но помехой — стал возраст: не добирал почти два года. Пока придумывал, как поступить, аэроклуб тоже эвакуировался.
Осень сорок первого, зима сорок второго... Трудное, очень трудное то было время. Раненный и перераненный в империалистическую и гражданскую войны, отец его, Степан Петрович Демин, в действующую армию не попал. Видя, что переубеждать военного комиссара бесполезно, остался, как говорили тогда, на трудовом фронте. Анна Петровна работала в мастерской, где шили обмундирование для войск. Днями, ночами... Сына почти не видела. Одно слово — война.
Лев остался один. Товарищи, что были постарше, ушли на фронт, другие уехали на восток, где работали или учились. Он вроде бы остался не у дел. Терзался, тосковал…
«Личное всегда надо уметь подчинять общественному». До той суровой поры Лев принимал эту истину на веру, не особенно вдумываясь в ее огромное содержание. Он знал только, что это нелегко, но лишь теперь впервые осознал, что это надо. Надо! Не сидеть же сложа руки в такое время.
На завод буровых машин, где в ту суровую пору делали болванки для снарядов, его приняли учеником токаря. В цехе — одни мальчишки. Учил старичок мастер. Кузьмичом звали. Говорили, что ему восемьдесят лет, свое давно отработал, на пенсию ушел с почетом. Но вот вернулся. Война! Старый, седой. Взгляд с лукавинкой. Ходит тихо, шаркает — ноги больные. Папироску изо рта не выпускает. Руки быстрые, в кисти тонкие. Глаз острый. Необычный дед, а главное — без подвоха. Не кричал Кузьмич на ребят, не суетился. Жалел. Но что сделаешь, когда кругом одни мальчишеские руки, а существуют нормы, нормы военного времени и большая нужда в этих самых артиллерийских болванках, которые мальчишки вдвоем с трудом устанавливали на станок?
Хотелось спать, хотелось есть. Кусок черного хлеба, запитый водой, отцовские ботинки с носами, набитыми газетной бумагой,- и снова на завод, к станку. Под лучами резавших тьму прожекторов, при треске зенитных пулеметов, установленных на крышах домов, по темным и пустынным улицам холодной военной Москвы.
Однажды вернулся со смены и встретил мать. Сидит и плачет: «Товарищ твой, Вовка, из госпиталя вернулся, покореженный, чуть живой». Володя Сотников был на три года старше Левы, на фронт ушел в первый же день, воевал десантником. Разные бывали задания. Однажды группу парашютистов сбросили в глубь обороны противника. В состав группы входил и Сотников, приятель Демина. Когда земля колыхнулась где-то далеко внизу, рядом с ним разорвался зенитный снаряд. Всего его располосовали осколки, казалось, и жизнь убил фашистский металл. Но врачи выходили, спасли.
Рассказывая о страшном лице войны, Володя был спокоен, не уходил от правды, но и не сгущал краски. Говорил он все больше о постороннем — о парашюте, который выручал его, об автомате, который не дал ни одной осечки, о товарищах, с которыми шел в бой. Впрочем, так ли уж о постороннем? Просто, когда настал час, потребовавший от него всего его опыта, всего мужества, напряжения всех его сил, он добровольно вызвался на рискованное задание. Досадовал об одном — рано отвоевался.
