Михаил Ребров - Советские космонавты
7 июля 1941 года с одного из аэродромов Ленинградской области взлетела группа самолетов 1-го далыгебомбардировочного корпуса. В ее состав входила эскадрилья во главе со старшим лейтенантом П. П. Артюхиным. Перед ней была поставлена боевая задача — нанести массированный удар по вражеским скоплениям у переправы в городе Острове и на дорогах, чтобы задержать продвижение врага на Псков. Во время операции на паши самолеты напала большая группа «мессеров». Завязался неравный воздушный бой... Самолет Артюхина был подбит... Поиски продолжаются».
Юрий вспоминает Забайкалье и местечко, где базировалась авиационная часть, в которой служил отец; село Кричевицы, под Новгородом, где командир эскадрильи Петр Артюхин переучивал летчиков на новую технику. Отец затемно уходил и затемно приходил. Полеты, полеты, полеты... Но если выпадал у Петра Павловича свободный выходной, то для Юрия наступал праздник: с отцом ходили на лыжах, ездили в Новгород «смотреть старину», рыбачили.
А еще запомнились карандаши. Аккуратно заточенные, с длинными и острыми, как иголка, грифелями, оттого, наверное, особенно красивые, лежали они на столе у отца. Ими он делал пометки на полетной карте, рисовал условные значки, соединял их ровными линиями.
Точить карандаши отец умел и любил. Делал он это не торопясь, расстелив на столе газету и наточив перочинный нож, и чувствовались за его нарочитой медлительностью выдержка и терпение.
Юра в ту пору пошел в первый класс. С тетрадями в косую линейку было туго. И вот отец сам взялся линовать общую тетрадь наклонными тонкими линиями. Ночь не вставал из-за стола, но все сто листов с удивительной аккуратностью были разлинованы «под первоклассника».
— У меня и сейчас эта тетрадь перед глазами, — вспоминает Юрий. — И за этой тетрадью я вижу характер отца.
А потом были глухие разрывы, черный зловещий дым, пляшущие языки пламени и терзающий душу женский плач. Товарный поезд с эвакуированными пробивался на восток, пропуская встречные эшелоны с войсками и техникой.
С тех пор прошло почти сорок лет, но перестук колес, радуга, однажды к вечеру вдруг появившаяся над маленьким разъездом, нет-нет да и всплывут в памяти и напомнят о том тревожном и горьком, не помнить чего он не может.
...Заснеженная равнина, пересеченная оврагами. Лютые морозы военной зимы. Нетопленые классы, мальчишки и девчонки, шмыгающие носами, сквозняки, серые листы без всяких линеек, больше напоминающие промокашку, чем писчую бумагу. Учительница в пальто и платке. Они тоже закутаны. Руки мерзнут. Писать нельзя, и они внимательно слушают. Учебный год начинался на месяц позже и кончался на месяц раньше: весной — посевная, осенью — уборочная, а в деревне Воздвиженская — старики да женщины, одним им со всей работой не управиться. К концу мая, когда после весеннего разлива река возвращалась в свои берега, начиналась колхозная страда. Мальчишки в ватниках с чужого плеча готовили технику, правили лошадьми, сажали рассаду. Летом — сенокос и ферма, полив, ночи у костра возле выпасов табуна...
В девятом классе стал задумываться, что делать дальше. Его долг — идти по стопам отца, решил он. В военкомате, куда пришей, когда ему исполнилось семнадцать, заявил, что хочет поступить в Балашовское училище летчиков-бомбардировщиков.
Через год, сдав последний экзамен на аттестат зрелости, он проходил медицинскую комиссию. Результат был неожиданным: не годен. В военкомате посоветовали поступить в техническое училище. Он попросил, чтобы его направили в 1-е Московское Краснознаменное, ордена Ленина военное авиационное училище связи. Когда прибыл в столицу, оказалось, что училище находится не в Москве, а в Тамбове, йотом еще одна новость: в Серпуховском училище недобор, и группу москвичей переводят туда. Попал в эту группу и Юрий Артюхин.
После выпуска техник-лейтенант Юрий Петрович Артюхин получил назначение в Забайкальский военный округ, туда, где когда-то служил его отец. Первая армейская должность — старший техник авиаэскадрильи, в которой были штурмовики известного конструктора С. В. Ильюшина Ил-10.
Бывало, уходят «илы» на выполнение учебных заданий, а он, впившись глазами в небо, провожает их, пока не растворятся в голубизне черные точки строя. В такие минуты ноющей болью вспоминалась злополучная медицинская комиссия. Самое обидное было то, что через год очередное обследование он прошел без всяких ограничений. Но то было через год...
Однажды не выдержал, подошел к командиру, попросил взять его в полет. Комэск Герой Советского Союза Л. Обелов не отказал. Первый раз Юрий занял место во второй кабине учебного самолета. Набор высоты, голубой шатер над головой, переворот, стремительное падение навстречу слегка колыхающейся земле — и снова вверх... Разве можно забыть такое! В следующий раз он занял место стрелка-радиста на Ил-10. Шли на бреющем. Земля неслась прямо под крылом, казалось, ее можно достать рукой. Юрий услышал голос комэска:
— Ну как! Нравится? Сейчас снизимся еще.
Самолет взмыл вверх, резко наклонился на крыло. Ушла куда-то вниз опрокинутая земля. Курс — на аэродром...
Два полета. Всего два. Но осталась в сердце тяга к прозрачной голубизне, к сладкому холодку секундной невесомости и захватывающей дух скорости. Тяга и пустота. Словно что-то потерял, какую-то привычную среду. В штурмовом авиационном полку одни летали, другие оставались на земле. Он был с теми, кто видел небо только с земли. Был и не мог не быть. Небо могла заменить лишь наука. Тогда-то и появился рапорт с просьбой разрешить сдавать экзамены в инженерную академию.
В «Жуковке» определилась еще одна его привязанность. Любил математику, теорию автоматического регулирования, светотехнику. С головой ушел в научную работу. Все свободное время делил на три части: домашние задания, научно-исследовательская работа и спорт. Как уживались эти три направления, говорят такие факты: в зачетной книжке четверки и пятерки (причем вторых больше), его избрали членом совета военно-научного общества слушателей, включили в сборную академии по лыжам.
Участники 56-й Генеральной конференции ФАИ приветствуют советских покорителей космоса
В его служебных характеристиках и аттестациях все чаще стали появляться такие строки: «Отличник учебы, имеет склонность к научной работе...», «Заслуживает рекомендации для поступления в адъюнктуру...». В 1957 году Юрий Артюхин стал членом Коммунистической партии. После окончания академии его оставили работать на кафедре авиационных приборов и автоматов. По-прежнему не хватало времени. Он был членом партийного бюро, агитатором, участвовал в спортивных соревнованиях, выступал на научных конференциях, «мудрствовал над разными штучками» (так называет он свою изобретательскую работу).
Когда кафедре выделили свою ЭВМ, руководство решило поручить Артюхину шефствовать над ней. Иными словами, Юрий стал «начальником машины». А она, его подопечная, как назло, оказалась с норовом, капризная. Вот и возился с ней, изучал, осваивал. Поначалу боялся трогать — вызывал представителей завода. Потом понял, что так дело не пойдет: надо самому ее «врачевать» и не «классическими методами», указанными в инструкции по эксплуатации. И словно почувствовав, что «начальник» строг и крут, электронный вычислитель заработал...
Я видел у Юрия дома солидную пачку плотных листов. Это его награды: грамоты за активное участие в научно-исследовательской работе, авторские свидетельства за рационализацию и изобретательство (их более десятка), грамоты за спортивные достижения. Среди них и документ, удостоверяющий, что он чемпион Звездного.
А как попал Юрий сюда? Заканчивался 1961 год, когда совершил свой полет Юрий Гагарин, год, который стал началом космической эры. Представитель Центра подготовки космонавтов беседовал с Артюхиным, с пристрастием расспрашивал о работе, о планах на будущее, интересовался здоровьем. Потом задал ему вопрос: «Хотите посвятить себя испытательской работе?» После выжидательной паузы добавил: «Не авиационной, а космической?»
Их было несколько, инженеров из «Жуковки», которые получили право быть кандидатами для поступления в Центр подготовки космонавтов. Через барьеры отборочных комиссий прошли не все. Юрия зачислили в отряд.
Потом была работа: час за часом, день за днем, год за годом. Были тренировки, были долгие месяцы учебы и экзамены. И снова учеба, и снова тренировки. В КБ и на заводах делали новые корабли, составлялись программы экспериментов и исследований, которые требовалось провести. Государственная комиссия назначала экипажи испытателей. И был весь этот период «обыкновенно трудным». А дату его старта предугадать было нельзя. Когда в космосе летали три «Союза» (шестой, седьмой и восьмой), он находился в океане, на борту исследовательского судна «Космонавт Владимир Комаров», на нем же следил за полетом А. Николаева и В. Севастьянова. Когда экспедиция из трех человек отправилась «обживать» орбитальную станцию «Салют», Юрия снова командировали в океан, на этот раз на судно «Академик Сергей Королев».
