Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова
– Гагарин любил математику, Титов, Николаев, Попович. Случайность или…
– Я думаю, не случайно. Ученые-психологи тоже говорят: не случайно…
Самой большой страстью в детстве был змей.
– Как же в городе можно запустить змея?
– Запускали! Наш дом о четырех этажах. Забираешься к самой трубе. У тебя под ногами все крыши нашей Мещанской. Бегаешь рядом с трубой и отпускаешь, отпускаешь бечевку. Великолепно летал. Конечно, бегать по крыше было опасно, теперь я, наверное бы, не решился. Детство нас многому учит. От отца попадало частенько, но беготня по краю высокой крыши, наверное, кое-чему научила…
Война застала его в деревне. Там он и остался у родственников. Там первый раз ел хлеб, заработанный своими руками. Привез домой из колхоза полвоза капусты, свеклы, мешок ржи и картошки. Мальчишки работали за взрослых в колхозе.
– До сих пор с гордостью вспоминаю: умею запрягать лошадь. Смешная штука: поднимал и сажал реактивные самолеты, испытывал самолеты, а вот горжусь не этим – умею запрягать лошадь…
У тех, кому под сорок сейчас, рано кончилось детство. После семилетки Владимир учился в московской спецшколе. В таких школах вместе с диктантами, уроками зоологии и задачками по геометрии учили зачаткам летного дела. Школьники носили на гимнастерках погоны. Это было уже не детство. В сорок пятом Владимир окончил школу. В сорок пятом ему исполнилось восемнадцать. В сорок пятом война кончилась. Кое-кто из друзей снял погоны и пошел учиться зоологии, литературе, строительству, астрономии. Он погоны не снял. Он твердо решил стать летчиком. У него была мечта – стать летчиком-испытателем.
Мы подсчитали: он учился тридцать лет беспрерывно. Школа. Потом две школы летчиков – Борисоглебская и Батайская. Он летчик-истребитель. Но учеба не прекращается. Появляются первые реактивные самолеты. Даже для летчиков это была таинственная новинка. Он учится летать на первых реактивных истребителях. Потом ночные полеты, потом истребители-перехватчики. Он имел репутацию отличного летчика. Он хотел стать летчиком самого высокого класса, летчиком-испытателем. Для этого нужны были инженерные знания. Он приезжает в Москву и сдает экзамены в академию. С женой и ребенком поселяется у отца, в маленькой подвальной комнате. Тот же стол со следами чернильных пятен. Та же лампа. Те же ноги прохожих в подвальном окне. Та же любовь к математике. Только теперь «уроки» приходится делать далеко за полночь. И уже его сын клеит из старых тетрадей летучего змея…
В 1959 году Владимир Комаров окончил академию. Но учеба и на этом не закончилась. Дорога, которую твердо наметил, вдруг круто повела в незнакомую сторону. Как-то вызывают молодого летчика-инженера:
– Вы просились на летную службу?
– Да, я хотел бы летать.
– Есть возможность летать… На больших высотах, на очень больших высотах…
Назвали такую высоту, что Владимир подумал: шутят. Стали расспрашивать о семье, о здоровье, о планах.
– Решайте. Советоваться ни с кем не надо – ни с женой, ни с друзьями. Это пока тайна. Решайте сами… Вас вызовут.
Владимир побывал на комиссии медиков и уехал в часть по назначению академии. Он начал уже понемногу забывать о странном и таинственном предложении. Но однажды утром командир части, подняв недоуменно брови, показал молодому испытателю телеграмму: «Комарова срочно командировать в Москву».
Две недели строжайшей медицинской проверки. Малейшая царапина на здоровье – отчислен, отчислен… У Комарова здоровье оказалось отличным. И опять началась учеба. На первом уроке моложавый офицер нарисовал на доске Землю. В одном месте мел в его руке дрогнул, и Земля получилась похожей на яблоко… За столом рядом с Комаровым, раскрыв тетрадки, сидели молодые, еще незнакомые парни: Гагарин, Попович, Быковский…
Вряд ли надо рассказывать, как проходила учеба. Все уже знают: математика, центрифуга, сурдокамера, барокамера, парашют, самолет, строгий режим, астрономия, физкультура, еще раз физкультура и опять физкультура, кабина «Востока», космодром… Для него эта учеба протянулась на несколько лет. За тридцать лет учебы это были самые трудные годы. И не только потому, что эта лестница от первого урока до ступенек к ракете сама по себе трудная. У него иначе, чем у других космонавтов, сложилась судьба за эти годы.
Есть такое слово у медиков: экстрасистолия. Владимир услышал это тревожное, непонятное слово после очередной тренировки на центрифуге. Медики глядели на бумажную ленту и перестали говорить при его появлении. Если сердце у космонавта работает правильно, на ленте – ритмичные, похожие на пилу зубчики с равными промежутками. А тут промежутков то два, то совсем нет промежутков – экстрасистолия.
Это слово стало врагом космонавта. До этого он не видел снов. А тут вдруг начало сниться это слово, длинное, как змея. Владимир чувствовал себя здоровым. Все строгие комиссии подтвердили: здоров. И центрифуга не давала более этой пугающей записи. Но медики – народ осторожный. Решили так: пока не найдется объяснения этому случаю, из группы отчислить, положить на исследование.
Отстать от группы, выбиться из колеи после трех лет тренировки, после поездки на космодром дублером Поповича! Может быть, кто-нибудь послабее махнул бы рукой – мало ли путей в жизни. Владимир решил не сдаваться. Он сам прочел десяток книг, говорил с медиками, настаивал на консультациях у специалистов по сердцу. Все подтвердили: здоров. А один совсем молодой медик сумел доказать: при определенных условиях тренировки, при особом напряжении организма в данный момент экстрасистолия закономерна. В сердце космонавта Комарова нет никаких болезненных изменений. Медики, посоветовавшись, решили вернуть Комарова в «класс космонавтов».
Дядя Комаров, дай автограф!
Человек победил в борьбе за свою судьбу. Он летит пилотом многоместного корабля. Старт через семь дней. Он, конечно, не может не думать об этом старте. Он держит в руке большое яблоко и, пока я записываю в блокнот, чертит ногтем на яблоке линию. Уснул сын. Спит Ирка, широко раскинув на одеяле руки. Стихают последние ночные шаги под окном. Через семь дней – старт. Перед тем как попрощаться, задаю космонавту несколько традиционных вопросов:
– Ваше самое большое желание сегодня?
– Лететь.
– Уже известно: на этот раз в корабле будут трое. Во всякой дороге важно иметь надежных спутников. Вы уверены в своих товарищах?
– Да, это надежные, хорошие люди. Они тренировались меньше, чем я, но, я думаю, в дальнейшем и не понадобятся столь длинные тренировки.
– За эти годы учебы и тренировок что было самым тяжелым?
– Ожидание.
– Я уже не первый раз провожаю космонавтов на старт. Удивляюсь спокойствию и хладнокровию. Я бы волновался – такое событие, да и риск есть, наверное…
– Конечно, есть. Даже на телеге есть доля риска: лошадь понесла, например… В нашем деле без риска нельзя. Я спокоен потому, что уверен: все сделано, все подготовлено очень тщательно, самого худшего не случится.
– Остается ли у вас дело, которое надо продолжить, вернувшись на Землю?
– А как же. Вот Ирка спит, Женька. Воспитывать надо. Думаю, и работы по специальности прибавится, а не убавится. Да мало ли у нас дел на Земле.
– И последний вопрос. В наступающем месяце мир будет жить двумя событиями. Вашим полетом и спортивными схватками в Токио. Не хотели бы вы перед стартом сказать что-либо спортсменам через «Комсомольскую правду»?
– С радостью. Как спортсмен я хорошо понимаю, сколько сил надо было затратить, чтобы дойти до такого почетного старта. Уже самый выход на олимпийские стадионы – большая честь для спортсмена. Мы все ждем победы на стадионах в Японии. Мы будем волноваться, будем ждать хороших вестей. Передайте ребятам: счастливых стартов, друзья! Космонавты жмут ваши руки, космонавты уверены в вашей победе.
Такой была встреча за семь дней перед стартом.
Последний разговор с Комаровым состоялся уже на космодроме:
– Чувствуете себя счастливым?
– Да. Последние дни, когда окончательно определился наш экипаж, много всего передумано. Над всеми чувствами преобладает, пожалуй, чувство ответственности и благодарности. Ответственность… Я думаю, много объяснять тут не надо: каждый полет – это венец усилий тысяч людей, за каждым полетом следит весь мир. Благодарность… Сбывается твоя мечта. Много людей за это надо благодарить. В эти дни по-особому чувствуешь себя гражданином великой страны. Я коммунист. Полет для меня, кроме всего, – партийное поручение. Я уверен, что не обману надежд партии… В такие дни чувствуешь себя должником перед всеми. Хочется как можно лучше исполнить долг.
Ученый
– Какой же он космонавт! Он на космонавта и не похож.
– Космонавт. Точно тебе говорю.
Это разговор двух девушек, наблюдающих за игрой в теннис на корте космодромного городка.
