Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Окончив Минскую гимназию, а затем посещая Петербургский и Юрьевский университеты, Здзеховский близко столкнулся с русской жизнью, с русской культурой. В наших романтиках, славянофилах, религиозных мыслителях поляк Здзеховский открыл общее со своими романтиками-мессионистами.
Первым сильным влиянием, под знаком которого прошла юность Здзеховского, был Лермонтов. Русским поэтом-мыслителем был навеян первый капитальный труд «Байрон и его эпоха», создавший Здзеховскому известность.
Выросший среди материалистически настроенного общества, Здзеховский один из первых пошел самостоятельной дорогой на поиски утерянной благодати духа. Попутчиками ему были русские идеалисты - Толстой, Вл. Соловьев, Е. Трубецкой, Мережковский. Анализ и генеалогию доктрин Л. Толстого и Вл. Соловьева он дал в труде «Пессимизм, романтизм и основы христианства», рядом с другими портретами великих писателей и философов немецких, английских и французских. Тут, усугубляя анализ романтизма, Здзеховский открыл в нем творческое религиозное начало. Романтизм для его проницательного взгляда превратился из литературного исторического эпизода в мост, переброшенный из средних веков к новому возрождению духа. Материалом для исследований служили Здзеховскому мессианство польских романтиков и русские литературные и философские течения, связанные с славянофильством. Ими он пытался объяснить эпоху романтизма, соединившего пристрастие к средневековому мистицизму с увлечением духом Востока.
Но был тут у Здзеховского и свой жизненный опыт.
В последней книге «Пред лицом конца», которую он называет своим завещанием, Здзеховский рассказывает об одной пасхальной ночи, проведенной им в Петербурге. Ночь эта объяснила ему многое в самой сокровенной сущности русского духа.
«Однажды я провел в Петербурге Пасху, - рассказывает Здзеховский. - Пасхальное богослужение совершается там, как и везде в России, во всех церквях одновременно, поздно вечером. Вместе с боем часов в полночь все колокола всех церквей объявляют людям радостную весть; радость входит во все сердца - и, со словами Христос Воскресе, соединяются в братском поцелуе все, даже те, кого разделяют условия жизни: господа со слугами, начальник с подчиненными, богатые с нищими - и хоть длится это коротко, но красота минуты оставляет след в каждой душе, которой доступно прекрасное. Не забуду впечатления, которое на фоне ночи, звучащей голосами колоколов, восходящими к небу, освещенной разложенными на улицах и площадях кострами, охватило меня тогда счастьем и чувством торжества жизни над противостоящими силами тьмы и смерти. Теперь я понимаю, что в такие минуты чудное видение воскресшего и преображенного человечества сходило на тех благороднейших сыновей России, ее мыслителей и поэтов, в творчестве которых отразилась мысль христианского Востока».
«Источником всего богатства России есть религия, - делает отсюда вывод Здзеховский, - сущность этой религии - радость воскресения, которая звучит во всей жизни церкви, в ее чаяниях и надеждах, в ее молитвах и песнопениях... Христос Воскресе! - слова эти кратко выражают дух православия».
Идя по этому пути, Здзеховский пришел к той же идее, на которой строилось творчество Д.С. Мережковского, - к жажде преображения жизни человеческого общества религией. Политика, общественная и личная жизнь должны быть освящены, проникнуты, преображены христианством.
Все близко знавшие Здзеховского преклонялись пред его рыцарством, духовным горением, незнанием компромиссов с совестью, бесстрашием, когда дело шло о справедливости или защите угнетенных. Горение это заражало окружающих, создавая личное обаяние Здзеховского. Его считали народною совестью, человеком необычайной воли и возвышенного духа. Возьмем некрологи и статьи, в необычном количестве появившиеся в польских газетах, самых различных направлений. В них, безо всякого ложного пафоса, Здзеховского называют «последним крестовым рыцарем», «апостолом справедливости и правды», «великим умершим», «народною совестью». А. Гжимали-Седлецкий в «Курьере Варшавском» пишет: «в этом слабом теле, как бы высохшем в огне энтузиазма, жила природа рыцаря. Даже академические по существу труды Здзеховского полны чувством и жаждою борьбы. Не было его книги, не было его статьи, не было такого в его речи слова, которое бы не боролось страстно за правду... До возмущения, до страдания, до гневного взрыва его доводили беззаконие, несправедливость, насилие над кем-нибудь... Тогда силы его выступлений не останавливали никакие соображения о личной невыгоде, а бури его убеждений не останавливал никакой самый могущественный противник».
«Мариан Здзеховский, - пишет В. Харькевич в “Слове”, - занимал в польском народе положение исключительное, особое, предназначенное только ему одному. Это был не только ученый, не только прекрасный писатель, мастер слова; не только передовой представитель польской культуры, не только человек безукоризненной честности, справедливости и благородства, это был человек, воплощавший в себе народную совесть».
Все эти определения можно заменить и объяснить одним: Здзеховский был человеком духовным. Это его свойство толкнуло его на путь религиозных исканий, осветило перед ним новым светом историю романтизма, возродило в нем идеалы польских романтиков-мессианистов, открыло его глазам и тайники русского духа.
Война, а за нею русская революция и новая послевоенная Европа - болезненно переживались Здзеховским. Многое приводило его в негодование. С особою болью он принял к сердцу то, что происходило в России. Для него не было сомнения в антихристианской природе большевизма, и он не мог понять, как христианские народы Европы могут находиться в дружественных отношениях с правительством, заклейменным печатью Дьявола; как в самой подсоветской России могут безропотно, рабски ему подчиняться свободные в духе наука и искусство. Всё, что было в его силах и возможностях, Здзеховский делал для того, чтобы открыть глаза Западу на истинную бесовскую природу большевизма. Но с годами он чувствовал себя всё более одиноким в новом мире. То, что происходило вокруг, казалось ему, воспитанному на идее прогресса, поворотом назад, в варварские века. Он начинал отдаваться печальным, апокалипсическим размышлениям о будущем Европы.
Но и тут руководящей силой для него была религия.
В одной из первых своих книг, «Пессимизм, романтизм и основы христианства», Здзеховский останавливал внимание на «дыхании Индии», индусской религиозной философии, которую воспринимал через Шопенгауэра как «глубочайший пессимизм». Это пессимистическое начало он считал полезным для христианства: углубляющим и укрепляющим религиозное мировоззрение. Мир лежит во зле, но через горечь познания зла человек получает силу, необходимую для борьбы с ним, и силу любви к познанию Бога. Теория эта дала Здзеховскому имя «великого пессимиста».
Интересно проследить ее углубление по последним книгам Здзеховского. В очерках о послевоенной Европе - «Европа, Россия, Азия», писанных в 1922 г., он находит выход из окружающей тьмы в божественном начале личности. Утопии, в которые еще 30 лет тому назад верило человечество, - о золотом веке и земле обетованной - потерпели крушение. Что же, тем лучше. Точку опоры мы должны перенести с мечтаний о будущем земном рае «на настоящее, на душу, на ее абсолютное, божественное начало».
Так Здзеховский приходит к старой христианской мысли, которую с такой последовательностью исповедовал Толстой.
Последним словом Здзеховского, произнесенным им между забытьем и беспамятством агонии, было: «счастье».
С этим словом умер «великий пессимист», польский богоискатель, нашедший и претворивший в своей жизни - Бога.
Меч, 1938, № 41, 16 октября, стр.6. Подп.: Г. Николаев. Статья перепеч.: Г.Николаев (Л.Гомолицкий), «Мариан Здзеховский и русские богоискатели», Новая Польша, 2008, № 10, стр.28-30. Ср.: «Кончина проф. Мариана Здзеховского»,Меч, 1938, № 40, 9 октября, стр.5.
Толстой и «декаденты»
40-45 лет тому назад - 1893-98 годы: переломные в истории русской поэзии. Нарождается символизм, умирает гражданская поэзия.
Только что вышли «Символы» Д.С. Мережковского. Брюсов приветствует новый год в своем дневнике (начинающемся знаменитой фразой: «в лавке купил калоши, перчатки, Лермонтова»)[583]:
«Привет тебе, Новый год! Последний год второго десятка моей жизни, последний год гимназии». И дальше следует программа года: «выступи на литературном поприще, блистательно кончи гимназию, приведи в порядок все свои убеждения» и т.д.[584]
Весной того же года Брюсов признавался - «теперь я - декадент»[585]. А осенью умер Плещеев, последний представитель гражданской поэзии - петрашевец, вместе с Достоевским ожидавший смертной казни; певец уныния, учитель Надсона. Брюсов был на его похоронах и нес гроб. Сама жизнь забавлялась символикой.
