Альфред Хаусмен - Избранные стихотворения

В тот час, когда валились неба своды
И колебались основанья гор,
Наемных этих войск погибли взводы,
Усердно выполняя договор.

Они плечами небо поддержали,
Остановили буйный сдвиг земли,
Что Бог покинул, честно отстояли
И за паек вселенную спасли.

Весь небосвод накренился огромный,
И содрогнулась земная твердь.
Вы не оставили труд свой наемный,
Приняли плату и приняли смерть.

Бог отступился. Вы не отступили.
Слово есть слово. И потому
Мир от погибели вы сохранили,
Наняты сходно в помощь ему.

О звуках гаснущего лета
И майской белизны,
О дивных песнях чародейки
Мне речи не нужны —
Мы с нею так давно знакомы
И так давно дружны.

Сосна роняет шишки в хвою
Близ сонного пруда,
Кукушка попусту считает
Грядущие года,
Цветок осенний просит верить,
Что позади беда.

Взгляни: сияют под лучами
На травах жемчуга,
И строгим строем под луною
Всю ночь стоят стога,
Пестреет вихрь листвою буков,
Раздетых донага!

Владей, как я владел порою, —
Отныне всё твое:
Холмы, и долы, и дорога,
И вязы вдоль нее, —
Край, где мой лес многоколонный
Прошепчет про житье.

И знай, что разума и сердца
Природа лишена,
Ей наши судьбы безразличны
И наши имена,
И чьи следы остались в росах —
Не ведает она.

Не говори мне, — слова излишни, —
О чем колдунья поет
Под сводами убеленного терна
Под отзвук сентябрьских нот, —
Мне ведомы все ее повадки,
Мы в дружбе не первый год.

На бурый мох у сонного плеса
Бросает шишку сосна;
Весь день кричит в никуда кукушка,
В долинных рощах — одна;
И радость странствий баюкает сердце,
Вычерпанное до дна.

Неверный отсвет роняет в травы
Изменчивая пора;
Призваны в строй под лунами жатвы,
Снопы стоят до утра;
И буки к зиме срывают одежды,
Пятная листвой ветра.

Прими в удел, как я, эту осень,
Всё, что без спора отдам, —
Страны, где вязы в полях, и дорога,
Блестя, уводит к холмам,
И шорохом полнятся чащи леса —
Многоколонный храм.

Ибо природа — бездумна, бездушна,
Ей ни к чему ответ,
Что за чужак, преступив границу,
В лугах оставит свой след;
Не спросит, с зарей рассыпая росы,
Мои они или нет.

Не говори, о чем колдунья
Поет, напев творя,
В цветеньи майском белоснежном,
В отавах сентября, —
Я знаю все ее повадки,
Не говори же зря.

Сосна роняет шишку наземь
Над тихою водой;
Весь день кукушки кукованью
Внимает лес густой;
И сердце смертное смущает
Бессмертник золотой.

Ложатся блеска переливы
На травянистый луг;
Или стоят снопы рядами
И свет луны вокруг;
Или, ветрам отдавший листья,
Ждет зиму мощный бук.

Оставь мне время года, сам же
Хоть всем владей в стране,
Где горный путь над долом вязов
Сверкает в вышине,
Где шорох колоннады леса,
Принадлежащей мне.

Ведь бессердечной и бесстрастной
Природе всё равно,
Не скажет луг, что в нем пришельцу
Ступать запрещено,
Иль поле росное под утро, —
Что не твое оно.

Раз вечером, после работы
Домой возвратившись с полей,
Сойдутся соседи. И кто-то
Вдруг вспомнит о флейте моей.
Лишь свет по лугам разольется,
Решатся за нею послать.
И флейта найдется,
И станут они танцевать.

И каждый почувствует счастье
Средь этих занятий простых —
И дедушка, глядя с участьем,
Как ветер кружит молодых,
И я, над землею поднявшись,
За музыкой вслед устремясь,
И день, задержавшись,
На звук ее оборотясь.

Взглянув, как танцор загорелый
С зазнобою пляшет своей,
Том Энни обнимет несмело
И тоже закружится с ней.
Глаза она тихо поднимет.
Как сладко обоим молчать!
И музыка с ними,
И флейте весь вечер звучать.

Вдали уже ночь. Нам же света
Довольно еще над землей.
Лучами равнина согрета,
Уснула, не тронута тьмой.
Но нет — зеленеющий клевер
Растаял средь быстрых теней.
И милый наш Север
Уже всё темней и темней.

Пусть тени еще торопливей,
Мне с флейтой не страшно моей.
Быстрей, веселее, счастливей
Танцуйте, кружитесь за ней.
Стемнеет — и вечер как не был,
Назавтра уйдете в поля,
А музыка в небо. И в землю я.

Когда юнцы с работы
Придут к закату дня,
Развлечься им охота —
И вот зовут меня,
Потанцевать желая
Вечернею порой.
И я играю
На флейте под луной.

В погожий вечер пляски —
Они нужны всем нам:
Парням даруют встряску
И бодрость — старикам.
На флейте я играю
Для пляшущих впотьмах,
И усыпляю
Я солнце в небесах.

Не сводят глаз танцоры
С возлюбленных своих,
И Энди пляшет с Дорой,
С Алисой пляшет Дик;
Девчата смотрят с лаской
В глаза своих парней,
И эта пляска
Чем дольше, тем бойчей.

Темнеют горы Венлок{4},
Свет — в Абдоне под Кли{5};
Меж ними тихо дремлет
Зеленый пласт земли.
Пока трава густая
себе хранит лучи,
Страна родная
Спит в сумрачной ночи.

Так сотни раз на флейте
Играл я ввечеру.
Что ж, оценить сумейте,
Друзья, мою игру.
И, что всего уместней,
У всех стезя своя:
Уйдет на воздух песня,
И в землю — я.

О, если Ты в сирийской спишь сени,
Не зная, что вотще окончил дни,
Не видя ни огня, ни темноты
Той злобы, что смирить пытался Ты,
Но лишь раздул огонь на угольках, —
Сын Человеческий, почий в веках.

Но если Ты покинул гроба тишь
И подле Вседержителя сидишь,
И помнишь Ты в обители высот,
Как лил Ты слезы и кровавый пот,
Как нес Ты крест и как Твой взор угас, —
Склони его с небес, спасая нас.

Ты, что в саду сирийском спишь безгласно,
Не ведая, что умер Ты напрасно,
И в страшном сне увидеть бы не мог
Ту ненависть, которую разжег,
Своей кончиной сжечь ее желая.
Так спи спокойно, зорь земных не зная!

Но если, с гроба откатив плиту,
Ты в горнюю вознесся высоту
И памятуешь в доле величавой
Страдания Свои, Свой пот кровавый,
Свои многострадальные пути,
Взгляни на нас, спаси и защити!

Если, не зная, что в смерти Твоей смысла нет,
Спишь Ты в Сирийском саду том две тысячи лет;
Если и в смертном своем Ты не видишь сне,
Как всё выше и выше, ночью и днем, в дыму и огне
Ненависть всходит, что хотел погасить Ты, но только раздул,
Что, если так? Сын Человеческий, спи, Ты надолго уснул.

Но если могила пуста и камень отброшен прочь,
Если сидишь одесную Отца, и вечная кончена ночь,
Если уксусный вкус еще помнит Твой рот,
Если помнишь Ты крест Свой и смертный пот,
Если помнишь тоску Свою в вечер последнего дня,
То склонись с небес, и увидь, и спаси меня.