Круг Ландау - Горобец Борис Соломонович
более основательной, хотя и неожиданной концепции — ненависти Коры Дробанцевой к Льву Ландау как мужу. Замечу, что довольно близко к подобному заключению подходит, по-видимому, и Э.Рындина, хотя она и выражается более мягко — все-таки близкая родственница Ландау (см. абзацы из ее статей, процитированные мной несколькими страницами выше).
Привожу обоснование выдвинутого мной предположения. Я думаю, что Кора вышла замуж за Ландау не по любви, а из вполне понятных социально-материальных соображений: ее возраст, положение разведенной женщины, выгодная партия. Не исключаю и того, что первая красавица Харькова и активная комсомолка могла выполнять задание органов взять под контроль профессора физики с международной известностью и иностранными связями. Человек организованный и с сильным характером, Кора поначалу думала, что быстро подомнет под себя странного профессора-девственника, влюбившегося в нее без памяти. (По словам одного из друзей Ландау его беда с женщинами была в том, что ему нравились официантки, а он нравился интеллигентным женщинам. Риторический вопрос: к какому типу скорее относилась Кора?)
Но вышло все наоборот. Оказалось, что профессор не просто болтает о своей теории свободной любви и брака, но и непреклонно проводит ее в практику. Более того — требует, чтобы и жена подчинялась этой практике. Ландау был таким с самого начала, он не хотел зла Коре и был искренен в своих поступках. Но она-то была человеком с обычной психологией и измениться не могла. А он требовал, подчинял своей воли, навязал ей «брачный договор» на основе этой теории.
Однако уйти от профессора Кора не решилась, скорее всего по тем же материально-социальным причинам. А если выполняла задание НКВД, то и не «советовали» уходить. (Зато не тронули после того, как арестовали профессора за «срыв оборонных исследований института», и даже ни разу не вызвали на допрос!) Его открытые и потому особенно циничные (с точки зрения обычных людей) измены, которыми он сам делился с ней в подробностях, страшно унижали человеческое и женское достоинство Коры. Заголовок и описания в статье О.Бакушинской: «Когда к академику Ландау приходила любовница, жена стелила ей постель» [1999] — соответствуют правде. Постепенно у Коры нарастала ненависть к своему знаменитому мужу. И ненависть требовала выхода.
В.Л. Гинзбург предполагает, что по темпераменту Кора была холодной женщиной, т. е. ей вряд ли нужны были любовники для секса [Гинзбург, 1999, рукопись]. И вот около нее появился известный в научном мире красавец Коля Л. Нужен он был ей только для того, чтобы попытаться как-то отомстить Ландау: может быть, он все-таки возревнует, увидев свою красавицу-жену в объятиях красавца-мужчины? Да и окружающие пусть видят королеву красоты с королем-красавцем: это ее маленький реванш. Но опять вышло все наоборот. Ландау не только не опомнился, но стал еще и похваляться перед другими людьми тем, какого «мальчика» отхватила себе его жена (см. выше рассказ Э.Рындиной [2004, № 7]). А «замечательные» письма ей от мужа с курортов с рассказами о девицах, которых профессор, по его словам, «осваивает»! Письма, которые Кора поместила в свою книгу, вероятно, действуя по теории Фрейда (цитаты из них см. в Гл. 9). Кора долго и безуспешно скандалила. Наконец, получила от мужа письмо с ультиматумом (см. выше) и опять вынуждена была смириться, приспосабливаться. Постепенно как-то пообвыкла. Но ненависть к мужу и, может быть, даже презрение и отвращение к нему как к мужчине остались навсегда. Подавляющее большинство людей Кору в этом понимают и сочувствуют: гений тоже должен держать себя более-менее в рамках той конкретной цивилизации, в которой ему выпало родиться и жить.
Автокатастрофа вскрыла нарыв, радикально изменила ситуацию. В первый момент все думали, что Ландау умрет. Попробуем рассуждать, представив себя в шкуре Коры.
Ее испугало только одно: как она сможет дальше существовать с сыном-школьником? На жалкую академическую пенсию по случаю потери кормильца и сколько-то тысяч скопленных рублей? А тут еще Лифшиц «лезет» со своим никому не нужным фондом — ведь ясно, что Ландау и так умирает. Никакого смысла нет к нему ходить — он все равно уже несколько дней без сознания, только деньги будут опять просить эти «общественники». На всякий случай все же лучше лечь в больницу самой. Муж умирает, и у меня, мол, потому плохо с сердцем.
Вдруг сообщение — муж очнулся. Надо срочно менять стратегию — все брать на себя, остальных вышвырнуть, отсечь в первую очередь главного активиста — Лифшица. Опять ему больше всех надо, все бегает, хлопочет… Но час расплаты настал! Муж слаб, скорее всего, останется инвалидом. Больше не побегает за юбками! И вообще теперь он будет зависеть только от нее (этот момент уловил В.Л. Гинзбург). Но, главное, что сохранится его зарплата заведующего отделом, 600 рублей, и еще академические 500 рублей в месяц, да плюс гонорары за книги… А тут подкатила и Ленинская премия (апрель 1962 г.), а за ней совсем уж неожиданно — Нобелевская (октябрь 1962). А муж по-прежнему слаб, работать не может, хлопот с ним очень много. Но это ничего, даже лучше, чем раньше — все видят, что теперь не она в рабской зависимости от него, а он. Вот она, полная его покорность, зависимость от нее, вожделенная абсолютная власть! И денег тоже очень много. Как все повернулось! «Да я вас всех! Тех, кто мне стоял поперек!..». Вот и все причины. А книга Коры — их печатное воплощение, «мщение смертной руки», по выражению Виславы Шимборской, имеющей в виду руку писателя.
Когда я поделился приведенной гипотезой с двумя своими товарищами, первыми прочитавшими мою книгу (А.А. Рогожиным и Д.А. Компанейцем), то, согласившись с ней, оба, независимо сказали одно и то же: следы ненависти Коры к Ландау должны сохраниться в ее книге, их можно найти, если внимательно читать. У каждой лжи должна быть своя маскировка, из-под которой торчат ноги и уши. А Кора — литератор неискусный. Действительно, в книге Коры слишком уж вульгарным выглядит бесконечное щебетание: «Даунька, Заинька и т. д.». Что же она не приехала хотя бы раз взглянуть на «Зайку — Даулечку», когда он умирал в первый месяц? Повторяя Станиславского, хочется сказать про этого «Зайку»: «Не верю!» Ненависть в прошлом к Ландау маскируется неумеренными искусственными словоизвержениями любви к нему «для истории». И опять ее нетрудно понять. Надо было маскировать перед современниками и потомками свои истинные чувства к мужу-Нобелевскому лауреату, с кем и за чей счет она прожила полвека.
И еще. Если женщина искренне любит мужа как мужчину (т. е. не из-за денег и высокого положения в обществе), то она не будет публиковать его писем с шокирующими подробностями, в которых он именно ей описывает, как «осваивает» других дам на курортах [Ландау-Дробанцева, 2000. С. 109–114; цитаты см. в Гл. 8]. Истинно любящая женщина не стала бы писать об этом, так как это моральное извращение представляет их обоих в крайне негативном виде. А вот жена, имитирующая любовь, может захотеть исповедаться в записках о том, как она «любила и страдала», чтобы массовый читатель проникся к ней сочувствием. Пусть знают, с каким субъектом ей пришлось жить.
Но вернемся к более узкой теме ненависти Коры к Лифшицу, которая была производной от ее глухой ненависти к Ландау.
По словам писателя Голованова, беседовавшего с физиками, дежурившими в больнице, «более всех лечением Дау занимался Лифшиц, которого Кора ненавидела, <…> и понимала, что если Ландау придет в сознание, то Лифшиц на правах старого друга откроет ему глаза на Кору» [«Комсомольская правда», 2 марта 2000]. И Кора упросила врача И.Е. Беляеву, прикрепленного к семье Ландау (супругу профессора А.Ф. Беляева из Института химфизики) положить ее в академическую больницу. (Это рассказывала моей матери сама врач.)
Когда больной Ландау обрел сознание, то он постепенно стал все хуже и хуже относиться к Лифшицу. Считается, что именно Кора виновна в этом, что она успешно дискредитировала Лифшица в глазах Ландау, воспользовавшись его болезнью и снижением способности к критическому анализу дезинформации. Думаю, что это не так. В.Л. Гинзбург прав, что самому Е.М. Лифшицу так было легче объяснять их разрыв с Ландау. Но в этой упрощенной версии не учитывается на ступивший у Ландау комплекс неполноценности вследствие потери им функций непререкаемого лидера. Очернение же Лифшица Корой просто усиливало его ревность к соавтору, оставшемуся в строю. Обратимся теперь к тем вещам и событиям, которые Кора использовала, для того чтобы оговорить Лифшица.
