Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Ни радости многоголосой,
Ни песен, ни звенящих строк.
Ажурный дым от папиросы
В нависший низко потолок..

А за окном — густые дымы
Слетают с закоптелых труб.
Как хорошо шептать: «любимый»
Одним движеньем сжатых губ.

Мечты растут, горят и тают,
Уже твои, а не мои,
И жизнь, до ужаса простая, —
Не выбита из колеи.

Не назовёшь её ошибкой,
Всё знает место, срок и цель.
Самоуверенна улыбка
На неулыбчивом лице.

Ночами не пугают грозы,
Тревожно тени не шуршат.
Могучим, сладостным наркозом
Уже отравлена душа.

Надо было зачем-то вставать,
Одеваться, идти, торопиться,
И ронять, по привычке, слова,
И склонять, по привычке, ресницы.

Погружаться на самое дно
Никому не нужных вопросов,
Неохотно глотать вино,
С отвращеньем курить папиросы.

А вернувшись домой — опять
Захотеть одного: забыться.
И во сне без конца вспоминать
Никогда не любимые лица.

И скользят однозвучные дни,
Замирая в покорной скуке,
Над любовью, над счастьем — взгляни —
Непривычно заломлены руки.

Этим дням нет конца, нет числа,
Дням без солнца, без мысли даже.
Я, должно быть, давно умерла,
И никто мне об этом не скажет.

Молчанье громким словом не нарушу.
Какой упрёк я обращу тебе?
Сама я стала сдержанней и суше,
Сама я стала резче и грубей.

Меня жалеть, а не бранить. Жива
Во мне непобеждённая усталость,
И с губ твоих срываются слова,
Так не похожие на жалость.

Пора, пора, мой нежный друг,
Мой тихий друг — пора.
Здесь только крест из цепких рук
Над «завтра» и «вчера».

Здесь только матовый рассвет —
(Который день подряд),
И бред, неповторимый бред,
И тонкий, сладкий яд.

И утром, чуть сверкнёт заря,
Кричит на башне медь,
Что больше нечего терять,
И нечего жалеть.

Пусть гордо лжёт её набат
Над площадью пустой.
Но взгляд твой, неподвижный взгляд,
Уже совсем не твой.

Пора, пора! Как пуст наш дом,
Безмолвны вечера,
И руки сложены крестом
Над «завтра» и «вчера».

И вновь над площадью с утра
Кричит, рыдая, медь,
Что нет ни «завтра», ни «вчера»,
Что нечего жалеть.

Есть только боль тупых утрат,
Пустые вечера,
И взгляд — недвижный взгляд с утра,
И грустное — пора!

Я накопила приметы —
Много тревожных примет:
Будет холодное лето,
Матовый, облачный свет.

Будут задорные блески
В землю опущенных глаз,
Ветер запутает дерзко
Смысл незаконченных фраз.

Не повторённые встречи,
Не утаённая грусть,
Слабые, узкие плечи
Примут непрошенный груз.

В новой, приниженной жизни,
В неумолимой борьбе
Будут рассказы о ближних
И никогда о себе.

Длинные, цепкие руки
Сдавят до боли виски.
Мир потускнеет от скуки
И небывалой тоски.

Встанут забытые лица,
Кто и зачем — не пойму.
Дом, где так трудно забыться,
Станет похож на тюрьму.

Будут бессонные ночи —
Много тревожных ночей —
И неразборчивый почерк
При осторожной свече…

В полдень томленья и лени,
Как и в былые года,
Вдаль от парижских строений
Будут скользить поезда.

И на поляне в Медоне
У белоствольных берёз
Сердце впервые застонет
От накопившихся слёз.

Горечь, обиды и цепи.
Кто их сумеет нести!
И не услышанный лепет:
«Было. Не будет. Прости!»

Воздух светлый и пряный. Осталась ли
В этом сердце былая весна?
Я опять говорю об усталости,
Я опять безнадёжно больна.

Дни и ночи мои исковерканы,
Застывает бессильная кровь.
Разобью своё круглое зеркало
И осколками брошу в любовь.

Прихотливая жизнь обошла меня,
Я сама (но об этом молчи!)
Озарю себя маленьким пламенем
Одинокой и бледной свечи.

Сохрани мои горькие бредни,
Как бесценный подарок прими.
В тот безумный. Постыдный. Последний,
Так случайно загаданный миг.

Всё прости, всё, что будет и было,
Сам ведь знаешь, что скоро уйду,
Иссякает последняя сила,
Как вода в обмелевшем пруду.

Я уйду — навсегда, без возврата —
От тебя, от родных, от друзей.
Вспомнишь: красные перья заката
И отчаянье серых камней.

Ты останешься — друг суеверный,
Неуверенный, бледный, ничей —
Чтобы плакать за тёмной вечерней
И бояться бессонных ночей.

И, слоняясь путями ночными,
В мёртвой схватке с печальной судьбой,
Сохрани моё горькое имя,
Как последнюю, вечную боль.