Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Твои стихи — подарок разума,
Мои — скользящий день за днём,
Быть может, всё узнаем сразу мы,
Всё непонятное поймём.

Всё то, что жуткими минутами
Нам накоплял упрямый рок,
Все нити длинные распутаем
Незабываемых тревог.

И станет жизнь совсем утонченной,
Но даже с матовых вершин
Того, что как-то не закончено,
Мы никогда не довершим.

Твои стихи — подарок разума,
Мои — скользящий день за днём.
И то, что кем-то не досказано,
Мы никогда не назовём.

У меня в комнате совсем темно,
Тускло светит маленькое окно.
Рисунков обой не различает глаз,
Хотя ещё только второй час.

В окошке — крыши и чердаки,
Символы бедности и тоски.
Страшно на улицу смотреть вниз,
И стонет колокол на Сен-Сюльпис.

И под низким, нависшим потолком
Я сижу и думаю всё об одном —
И в стекло стучит тёмный дождь,
Издевается: «Ничего, подождёшь!»

В комнате, на шестом этаже,
Я — недоумевающая — настороже…
Я — знающая, что не одна,
Зацветающая, как весна.

Мысли тонут в матовом тумане.
День за днём проходит, как в бреду.
Нет конца беспомощным скитаньям,
Никуда, должно быть, не приду.

День за днём, неделя за неделей…
За окошком очертанья крыш,
Улицы, как тёмные ущелья,
Старый, заколдованный Париж.

По ночам — разгул, свистки и крики,
Сердце замирает и дрожит.
Тянется по лестнице безликий,
Медленно считая этажи.

И глотая запылённый воздух,
С напряжённой мыслью о тебе,
Я гадаю здесь по мутным звёздам
О своей изломанной судьбе.

Днём туман, внимательный и серый,
Жизнь ясна, безвинна и проста.
На стене — премудрая химера
И изображение Христа.

А на башне старого собора
Мощной болью вздрагивает медь.
Кажется, что скоро — слишком скоро —
Я смогу покорно умереть.

Я пуглива, как тень на пороге
Осторожно раскрытых дверей.
Я прожгла напряжённой тревогой
Много ярких и солнечных дней.

Оплету себя вдумчивой грустью,
Буду долго и страшно больна,
Полюблю эту горечь предчувствий
И тревожные ночи без сна.

И когда-нибудь, страшно сутулясь,
В час, когда умирают дома,
Я уйду по расщелинам улиц
В лиловатый вечерний туман.

Где я буду в тот матовый вечер?
Кто мне скажет, что я умерла?
Кто затеплит высокие свечи
И завесит мои зеркала?

Так исполнится чьё-то проклятье,
И не день — и не месяц — не год —
Будет мир сочетанием пятен
И зияньем зловещих пустот.

Тебе — без корысти и лести,
Тебе, мой единственный друг,
За наше весёлое «вместе»,
За цепкость протянутых рук.

За дождик, ленивый и мелкий,
И чёрные своды мостов,
За переведённые стрелки
Безумных, как сердце, часов.

Тебе — мои дни, мои ночи
В весеннем, звенящем хмелю,
И горечь рифмованных строчек,
И жадное слово «люблю».

И в жизни тревожно-суровой,
Склоняясь в неравной борьбе,
Последнее — нежное — слово,
Последнее слово — тебе.

Занавески на окнах. Герань.
Неизбежные вспышки герани.
В предрассветную, мглистую рань
Тонут улицы, в сером тумане.

День скользит за бессмысленным днём,
За неделей — бесследно — неделя.
Канарейка за тёмным окном
Заливается жалобной трелью.

Резкий ветер в седой вышине
Бьётся в стёкла, мешая забыться.
Иногда проступают в окне
Неприметные, стёртые лица.

А в бистро нарастающий хмель
Заметает покорные стоны.
И над входом в убогий отель
В тёмной нише смеётся Мадонна…

Заставить сердце быть сухим, как камень,
Всё позабыть и разучиться петь,
Глядеть на мир застывшими глазами —
Ведь это же не значит — умереть.

Стереть своё лицо, совсем стереться,
Сойти на нет, смирить безумный бег,
И всё-таки, пока трепещет сердце,
Ещё достойно имя — человек.

Руки крестом на груди.
Полузакрыты глаза.
Что там ещё впереди?
Солнце? Безбурность? Гроза?

Снится лазоревый сон,
Снится, что я не одна.
В матовой пене времён —
Сон, тишина и весна.

Больше не будет утрат,
Всё для тебя сберегу,
Верно, скривится с утра
Тонкая линия губ.

Не уходи, подожди.
Знаешь, что будет потом? —
И неспроста на груди
Слабые руки крестом.