Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
“Жан и Жак” смогут удовлетворить самых требовательных реалистов. Вульгарные лица
этих сыновей пьяницы не выражают даже той инстинктивной прелести, которая присуща
всем детям. Спутанные волосы ужасны, даже у этих огромных ботинок какой-то ужасный
вид...”
Такое впечатление, что пишет не прожженный журналист, продажная тварь, а невинная
институтка, находящая в любой реальности неприличие. На современный взгляд мальчики
вполне трогательны, если не сусальны, и уж во всяком случае никакой дебильности не
просматривается. Ее детей можно спокойно отнести к очаровательным детям Бастьен-
Лепажа, некоторые рецензенты видят в ее живописи его мужскую руку, что, разумеется, раздражает Марию.
Вслед за этим у нее берет интервью корреспондент “Нового времени”, крупнейшей
русской газеты, издававшейся А.С. Сувориным. Это было 18 июля по новому стилю.
Изданный дневник не упоминает нам его имени, однако нам удалось восстановить, что это
был Дарий Ромуальдович Багницкий, писавший свои корреспонденции под псевдонимом
“Ричъ” или Р-ичъ”, что является сокращением его отчества “Ромуальдович”.
“Внимание! Дело идет об одном небольшом событии! Сегодня, в одиннадцать часов утра у
меня назначена аудиенция корреспонденту “Нового времени” (из Петербурга), который
письмом просил меня об этом. Это очень большая газета, и этот Б. (Багницкий - авт.) посылает туда, между прочим, этюды о наших парижских художниках, “ а так как вы
занимаете между ними видное место, надеюсь, вы мне позволите, и т.д.” (Запись от 18
июня 1882 года.)
Наконец случилось то, чего она ждала так долго, ради чего работала - приходит слава. Она
констатирует, что это только начало, но в то же время - заслуженная награда.
Статья “Русские художники в Париже. М.К. Башкирцева”, подписанная “Ричъ”,
появляется в “Новом времени” 18 июня 1883 года по старому стилю, то есть через
двенадцать дней. Это была первая достаточна подробная публикация о Марии
Башкирцевой в России. Она торжествует, понимая, что теперь о ней заговорят на родине.
Конечно, несколько конфузит, что написали, будто ей девятнадцать лет, но ведь большую
часть времени с Багницким говорили тетушка и Дина.
Главное, что “эффект в России будет велик”.
На фоне этого эффекта почти незаметно проходит смерть отца, о которой она узнает 11
июня 1883 года.
Глава двадцать четвертая
ПАРАД СМЕРТЕЙ.
ОТ СМЕРТИ ОТЦА ДО СМЕРТИ ТУРГЕНЕВА
“ Мой отец умер. Сегодня в десять часов пришла депеша. Тетя и Дина говорили там внизу, что мама должна возвратиться немедленно, не дожидаясь похорон. Я пришла к себе
наверх очень взволнованная, но не плакала. Только когда Розалия пришла показать мне
драпировку платья, я сказала ей: “ Не стоит теперь... Барин умер...” - и вдруг неудержимо
разрыдалась”.
Не стоит думать, что она так бесчувственна, теперь она корит себя, что не поехала с
матерью. Она записывает в дневник несколько добрых слов об отце, чтобы тут же забыть
его в череде собственных успехов и жизненных впечатлений. Ведь ее жизнь подчинена
теперь одной только цели и ради этой цели она готова забыть и наплевать на все: на
человеческие чувства, на здоровье, на жизнь и на смерть. Так впоследствии она наплюет и
на собственное здоровье, простудится и скоропостижно скончается.
Странно и довольно бесчувственно ведут себя тетя с Диной, обсуждающие, что матери
лучше поскорее вернуться, не дожидаясь такой формальности, как похороны. Для чего ей
вернуться? Естественно, чтобы присутствовать при триумфе и видеть собственными
глазами, как дочь ее получает награду. Как отмечает Башкирцева, ее тетя никогда не жила
для себя, кроме часов, проведенных за рулеткой в Бадене и Монако. Когда она пишет, что
тетя всегда жертвовала собой для других, это надо понимать только как жертву в
отношении самой Марии и больше никого. Мария для нее на первом месте, все остальное
мало значит. Так же, как для себя Мария всегда на первом месте. Здесь они с тетей
совпадают в своих предпочтениях. Не зря же Башкирцева называет тетю Надин своей
второй матерью.
Смерть отца мгновенно отходит для Марии на второй, на третий план, а на первый
выступает свалившаяся на нее известность. Она с мучительным нетерпением ждет статьи
в “Новом времени”, а вскоре наступает и день раздачи наград: ей присылают список с ее
именем в разделе живописи.
На следующий день она идет, чтобы получить награду из рук министра. Ее сопровождают
самые близкие, тетя Надин, Дина и Божидар. Мать по-прежнему в России, возможно,
улаживает дела по наследству. В 1900 году она числится среди землевладельцев как
наследница хутора Карамышкин, близ Кочубеевки. Вероятно, она наследница и той части
имения, что осталась после ее дочери.
Мария после вручения делает в своей дневнике блестящие зарисовки взволнованных
художников:
“Какой-то скульптор - видный детина, - взяв предназначенный ему маленький футляр, принялся тут же на месте открывать его, невольно улыбаясь счастливой детской улыбкой”.
Но главный вывод ее неизменен:
“О! В будущем году - завоевать медаль!.. И тогда все пойдет как в каком-то сне!.. Быть
предметом восторгов, торжествовать!”
Но она уже не такая восторженная, как в пятнадцать лет, опыт заставляет ее задуматься: получите вторую медаль, захотите большую; потом, разумеется, орден, ну, а потом? Что
потом? И тут волей неволей ее мысль возвращается к замужеству. В конце концов надо-
таки будет выйти замуж. Известность и замужество две вещи несовместные. “Знаменитые
женщины пугают людей обыкновенных, а гении редки...”
Результат размышлений таков: стать известной и выйти замуж за гения. Тогда только
можно успокоиться и попытаться быть счастливой. Вот уж действительно, с такими
запросами никогда ей не видеть простого женского счастья.
Как она анализирует свою несозданную живопись, так она начинает и анализировать свою
пока несостоявшуюся любовь.
“Романтична я в смешном смысле слова или действительно стою выше всего
обыкновенного, потому что чувства мои совпадают только с тем, что есть самого
возвышенного и чистого в литературе? Но в любви?.. Впрочем, я ведь никогда и не
испытывала ее, потому что все преходящие тщеславные увлечения нечего и считать. Я
