Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
картину на новом месте, взгроможденной куда-то наверх, над большой картиной,
изображающей тюльпаны самых ослепительных раскрасок и подписанной художником
девятого класса. Так становится возможным предположение, что ярлык с надписью
“Почетный отзыв” прикреплен к “Ирме”. Бегу туда. Ничуть не бывало. Иду, наконец, к
своей дурацкой пастели и нахожу его там. Я подбегаю к Жулиану и в течении целого
получаса торчу подле него, едва шевеля губами. Просто хоть плачь! Он тоже, кажется, порядком-таки удивлен. С самого открытия Салона, с той минуты, как были замечены мои
работы, о пастели и речи не было, а относительно картины он был уверен, что ее поместят
где-нибудь в первом ряду.
Отзыв за пастель - это идиотство! Но это еще куда ни шло! Но взгромоздить на такое
место мою картину! Эта мысль заставляет меня плакать, совершенно одной, в своей
комнате и с пером в руке”.
Начнем с того, что с самого начала был разговор только о пастели. Тони Робер-Флери в
записке с заседания жюри еще 30 марта пишет ей, что “головка-пастель имела истинный
успех”, с чем ее и поздравляет. К тому же она сама пишет в дневнике, что всего две
пастели были приняты с № 1, в том числе одна ее. Просто Мария тщеславна без меры, маленький успех ей не нужен, пастель она считает низшим жанром. Она думала получить
медаль за живопись, а раз не получилось, значит, во всем виноваты учителя, которые не
так, как нужно, ее поддерживают. “Я, конечно, - пишет она, - вполне допускаю, что
истинный талант должен пробить себе дорогу совершенно самостоятельно... Но для
начала нужно, чтобы человеку повезло, чтобы его не захлестнула встречная волна... Когда
ученик что-нибудь обещает, учитель должен некоторое время подержать его голову над
водой: если он удержится - он что-нибудь из себя представляет, если нет - ему же хуже”.
Ведь Кабанель поддерживал своего ученика Бастьен-Лепажа, напоминает она. Вероятно, ей известно, что Александр Кабанель, к тому времени уже давно член Французского
института, руководил одной из мастерских и очень поощрял в своих учениках
самостоятельность и проблески таланта.
Она, разумеется, не справедлива. Ее поддерживают сверх меры, вспомним, как трудно
было кого-нибудь пробить в Салон и что значило просто выставиться в нем. Не говоря уж
о том, чтобы получить этот самый злополучный, как она считала, “Почетный отзыв”,
который мгновенно дал свои результаты: именно после этого отзыва ее заметили, о ней
стали писать, она оказалась на пороге настоящей известности и славы, к ней пришел
корреспондент самой большой русской газеты “Новое время”.
Но ей мало, мало, мало! Другие могут удовольствоваться и простым упоминанием их
имени в газете, а ей мало даже почетного отзыва. Нужна была медаль и только медаль!
Она искренне уверена, что только она и была достойна медали. Она поносит в своем
неизданном дневнике всех выставлявшихся в Салоне знаменитостей: Каролюс-Дюрана,
Жервекса, Казена, Сен-Марсо, не избегает ее критики даже “гений” Бастьен-Лепаж,
которому по ее мнению, так не хватает ее советов. Она пишет гневные письма Роберу-
Флери, упрекая его в том, что он не поддержал ее на жюри. Робер-Флери говорит ей, что
все посчитали ее богатой иностранкой, которую совершенно не обязательно
поддерживать, ибо она и так все имеет. Кстати, того же мнения о жюри, придерживался и
писатель Франсуа Коппе, написавший по просьбе матери Марии предисловие к каталогу
картин ее посмертной выставки.
Табличку с отзывом, или, как, Башкирцева его называет, “разлюбезный ярлык”, украл с
выставки ее друг Божидар. Она же привязала ярлык к хвосту своей собаки Коко и, добро
бы она это сделала, как говорится, для домашнего пользования, пошутили в семейном
кругу и забыли, нет, она рассказывает об этом направо и налево, посвящает в эту историю
своих товарок из мастерской, которые, уже со своими, не думаю, что для нее лестными, комментариями, разносят по Парижу.
Колетт Конье приводит слова Эдмона Гонкура, опубликованные только в полном
Монакском издании его дневников, который описал этот случай со слов Клер Канробер:
“Сегодня вечером (дело происходит у принцессы Матильды - авт.) дочь Канробера
рассказывала о Башкирцевой, которую знала по Академии Жулиана. Она представила ее
как существо способное, но совершенно невыносимое из-за непомерного тщеславия,
превосходящее все представимое. Она была свидетелем гнева Башкирцевой, когда та,
ожидая получить на выставке медаль, получила только отзыв. Тогда она заставила своего
дружка, потомка сербских королей, снять его и привязала к хвосту собаки”.
Клер Канробер, - это та самая Клара, неоднократно упоминаемая в дневнике, дочь
известного маршала Франсуа Канробера (1809-1895), бывшего одно время главным
военачальником над французской армией под Севастополем в 1855 году и произведенного
за это в маршалы. Кроме того, он с самого начала поддерживал принца Луи Наполеона, будучи с 1850 г. его адъютантом, и с тех пор, как тот был провозглашен императором
французов под именем Наполеона III-го, Канробер был до конца Империи в
исключительном фаворе. Впрочем, он не утратил своего веса и при Третьей Республике, оставался сенатором, главой партии бонапартистов.
Его дочь Клер Канробер, была соученицей Марии по мастерской Жулиана, дружила с
Башкирцевой, если вообще кого-нибудь можно считать за подругу у такой эгоцентричной
особы. Да и сама Клер Канробер считает, что у Марии не может быть подруги, потому что
у нее нет маленьких тайн, которыми делятся с подругами.
- Вы слишком хорошая, - говорит она Башкирцевой. - Вам нечего скрывать...
Однако шутку с почетным отзывом она быстро пересказывает всему Парижу, что ждало
бы и все “маленькие тайны” Марии. Эта шутка потом дорого обойдется Марии: на своем
последнем Салоне в 1884 году она ничего не получит - академики не прощают обид. Сама
Клер Канробер, кстати, впоследствии вышла замуж, став мадам де Навоселль, и занятия
живописью, как баловство незамужней девушки, забросила.
Пресса, как во все времена, отличается непониманием. Журналист из “Либерте” по поводу
“Жана и Жака” пишет слова, которые теперь, спустя век, продолжают удивлять своим
идиотизмом:
“Жан и Жак” смогут удовлетворить самых требовательных реалистов. Вульгарные лица
