Варлаам Рыжаков - Скупые годы
За огородом глухо шумит лес.
Я останавливаюсь и боязливо прислушиваюсь.
Нет, здесь коров нет. На всякий случай несмело зову:
- Зорька, Зорька, Зорька.
"Му-у-у", - раздалось где-то в стороне, на картофельном поле. Я бегу туда.
- Зорька, Зорька, Зорька.
А откуда-то из темноты слышится еще один мальчишеский голос.
- Буренка, Буренка, Буренка, - жалобно тянет он.
"Му-у", - протяжно отвечает темнота.
Я спешу. Неожиданно падаю в овраг, с трудом пробираюсь сквозь заросли репейника и снова кричу:
- Зорька, Зорька, Зорька.
"Му-у-у", - откликается корова совсем рядом.
И тут же слышу:
- Это ты, Вова?
- Да, - отвечаю я, узнав по голосу одноклассника Тольку Храмова.
- На озимь беги, - советует он, - там какие-то две коровы ходят. А это моя.
- Вижу, что твоя, - недовольно бормочу я в ответ, хотя абсолютно ничего не вижу.
Поднимаюсь в гору на озимь. Впереди слышится разговор двух женщин.
Я останавливаюсь. Разговор приближается. Вдруг на горизонте, разрезая темноту, вспыхивает столб света.
"Прожектор", - не знаю почему обрадовался я. Второй, третий, четвертый, и вот уже их много. Переплетаясь, они шарят по темному небу, чего-то ищут, а меж них часто-часто, словно невидимые мыльные пузыри, сверкая, рвутся снаряды.
До слуха доносится далекий глухой взрыв. На горизонте появляется зарево пожара.
В небе еще больше светлых столбов, еще больше рвущихся снарядов.
И вдруг надо всем, распустившись букетом, нависают яркие факелы.
Снова далекий взрыв.
- Город бомбят, - вздыхают впереди меня женщины и торопятся нагнать ушедших в темноту коров. Одному мне становится страшно.
В воздухе однотонно гудят самолеты. По телу пробегает дрожь. Я повертываюсь и возвращаюсь домой.
Навстречу мне от деревни по двое, по трое и целыми ватагами несутся на гору встревоженные мальчишки и девчонки.
- Ты куда пропал, - словно из-под земли вырос передо мной запыхавшийся Витька, - я тебя искал, искал. У нас от папы письмо пришло. Бежим.
- Куда?
- Глядеть, как город бомбят.
- Нет, Витька, у нас коровы нет.
- Пришла, наверно, бежим, - уверенно проговорил Витька и потянул меня за рукав.
- Нет, надо домой сходить, узнать. Она блудня.
- Ну иди, только быстрее приходи, - и Витька нырнул в темноту.
Коровы не было. Заглянув во двор, я печально осмотрел пустой темный хлев и тяжело вошел в комнату.
- Пригнал? - обрадовалась мать.
- Нет, не нашел, - опуская голову, виновато ответил я и стал раздеваться.
Мать молча поставила на стол горячие щи.
Я поужинал и грустный забрался на печь, отвернулся к стене и попробовал заснуть, но все было напрасно.
Мать погасила свет, поглядела в окно, вздохнула и тоже легла. Потянулась томительная тишина. Даже сверчок, как нарочно, сегодня упорно молчал. Только где-то уныло скрипела калитка да ветер подозрительно обшаривал трубу.
Воображение рисовало передо мной мрачные картины. Я видел лязгающих зубами голодных волков. Как они осторожно подбираются к нашей корове ближе, ближе, - и, не желая видеть, что будет дальше, я нарочно стукнулся лбом об стенку. Почувствовал боль. Мысли рассеялись.
Но тут я услышал скрип кровати. Значит, мать тоже не спит. Мне захотелось ей что-нибудь сказать, утешить, но, как ни ломал голову, ничего утешительного придумать не мог.
Вдруг возле нашего дома раздалось громкое: "Му-у-у". Мы с матерью мигом сорвались с постелей и вместе подбежали к окну.
Перед ним стояла наша корова.
Мать торопливо зажгла свет, а я с фонарем, как был босиком и раздетый, выскочил открывать ворота. Корова с раздутым животом тяжело вошла во двор, беспокойно замычала.
- У, дуреха, - ласково упрекнул я ее и легонько похлопал по шее.
Мать вышла доить, а за ней, протирая глаза, просеменила проснувшаяся сестренка.
Тр-ру, тру-тру... - весело падали в светлый дойник белые струйки молока.
Корова спокойно стояла. Я, довольный, чесал ее шею. Она была рада, вытягивала вперед голову и косо поглядывала на мою сестренку, которая боязливо поглаживала ее ногу.
ГЛАВА 7
На другой день вечером я, Витька, Люська, Колька, Галька и коротышка Синичкин играли в прятки.
Прибежал запыхавшийся второклассник Вовка Петров и каким-то испуганным голосом прошептал:
- Ребята, опять город бомбят.
Встревоженные этим известием, мы бросили игру и, перегоняя друг друга, кинулись за деревню.
На горизонте над городом виднелось кровавое зарево пожара.
В небе, обшаривая звезды, плавали прожекторные лучи, рвались зенитные снаряды и одна за другой, словно раскаленные железные обрубки, мелькали какие-то красные пули.
- Это трассирующие, - проговорил Колька.
- А какие это, Кольк, трассирующие? - спросил Синичкин.
- Такие... какие. Трассирующие, - повторил Колька.
Люська засмеялась.
- Он и сам-то не знает.
- Чего не знаю? - обиделся Колька.
- Конечно, не знаешь.
- Нет, знаю.
В стороне от нас вспыхнула спичка.
Все притихли.
Человек в очках, опираясь на клюшку, раскуривал трубку.
- Это Григорий Иванович, - радостно прошептал Вовка. И мы мигом шумно обступили нашего доброго старого учителя начальной школы.
- Что это за красные пули? - спросила Люська.
- Красные?.. Присесть бы где, ребятишки.
- Мы, Григорь Иваныч, сейчас соломы принесем. Вот здесь омет есть.
- Нет, погодите. А далеко это?
- Нет, тут рядом.
- Тогда зачем же приносить? Идемте туда, там и посидим.
Интересный был учитель этот, Григорий Иванович.
Как и не учитель. Других преподавателей мы или боялись, или стеснялись, а его нет.
Он все перемены вместе с нами сидел в коридоре. Сидит и весело посмеивается на то, как мы возле его ног кучу малу устраиваем. Или игру нам какую-нибудь выдумает, а мы и рады стараться. А он ничего. Только улыбается да следит, как бы малышей не обидели или драки где не получилось.
А иногда в коридоре во время перемен стояла тишина. Весь класс, окружив Григория Ивановича, затаив дыхание, слушал какую-нибудь интересную сказку. А сказки у него были все хорошие. Кто-нибудь из ребятишек начнет эту же сказку говорить - не интересно. А Григорий Иванович рассказывает, так заслушаешься до того, что не заметишь даже, как рот от удивления откроешь.
Но особенно любил Григорий Иванович рассказывать нам о революции. О том, как он воевал с Колчаком, как бил Деникина, как бил бандитов разных и остался даже нераненый.
Рассказал Григорий Иванович нам и о том, как он приехал потом к нам в деревню и как его кулаки ударили ночью из-за угла ломом по голове за то, что он советовал людям в колхоз вступать.
- Думали убить, - грустно говорил он, - а я назло буржуям поправился. Только вот нога отнялась, и пришлось с тех пор ходить с клюшкой.
