Варлаам Рыжаков - Скупые годы
Но особенно любил Григорий Иванович рассказывать нам о революции. О том, как он воевал с Колчаком, как бил Деникина, как бил бандитов разных и остался даже нераненый.
Рассказал Григорий Иванович нам и о том, как он приехал потом к нам в деревню и как его кулаки ударили ночью из-за угла ломом по голове за то, что он советовал людям в колхоз вступать.
- Думали убить, - грустно говорил он, - а я назло буржуям поправился. Только вот нога отнялась, и пришлось с тех пор ходить с клюшкой.
Поле вокруг омета неожиданно для нас оказалось только что вспаханным.
Ноги глубоко тонули в мягкой земле.
Шли медленно.
Григорий Иванович часто останавливался и устало ронял:
- Эк, чертяка, куда завели. Я и вправду подумал, что рядом.
- Так это же, Григорь Иваныч, совсем близко, - оправдывался за всех Витька, - только идем мы тихо, вот и далеко.
Наконец из темноты перед нами выплыл приземистый омет.
Облегченно вздохнув, Григорий Иванович сел, а мы, кто как смог, привалившись друг к другу, разместились возле него.
- Ну так, - проговорил учитель, когда шорох и возня утихли, - теперь поговорим о красных пулях. Называются они трассирующие, а слово это произошло от слова "трасса", то есть путь, дорога. Вот и выходит, что эти пули указывают зенитчикам путь к вражескому самолету.
У-у-у, - приближаясь к нам, протяжно завыл в воздухе немецкий бомбардировщик.
Все тревожно прислушались.
Прерывистый стонущий гул низко прошел над нами и быстро удалился в сторону города, над которым по-прежнему виднелось зарево, плавали лучи прожекторов и рвались снаряды. Потянулось томительное молчание.
Каждый думал о чем-то своем. А мне было как-то грустно, чего-то жалко и тоскливо.
Вдруг голос учителя.
- Хотите, ребята, я вам сказку о шестнадцати братьях расскажу? медленно проговорил он.
Мы встрепенулись, теснее прижались друг к другу и сразу повеселели.
Из темноты, словно далекие громовые раскаты, послышались тяжелые глухие взрывы.
- Бомбят, проклятые, - уронил Григорий Иванович.
Вдруг кто-то ткнул меня в бок и отрывисто прошептал: "Смотри".
Над городом в перекрестке прожекторов, желая вырваться из светлой полосы, метался из стороны в сторону фашистский самолет. Вокруг него, совсем рядом, рвались зенитные снаряды, но не попадали в цель.
- Бей его, гада, бей! - не вытерпев, закричал Колька Чернов.
Но самолет неожиданно скрылся в темноте.
- Ну, уж не смогли, - грустно упрекнул Витька зенитчиков и, обиженный, упал на солому, но тут же вскочил.
Сбоку от лучей прожекторов в темном небе вдруг что-то ярко вспыхнуло.
- Горит! - закричали разом несколько голосов.
Я зачем-то метнулся вперед. С кем-то столкнулся и, отлетев в сторону, ткнулся головой в колкую солому, да так и застыл.
Подбитый немецкий самолет, пылая огнем, кидаясь то вверх, то вниз, с пронзительным воем мчался прямо на нас. Съежившись, я невольно закрыл глаза.
Где-то далеко в стороне раздался взрыв.
Я вскочил и бросился бежать, но, услышав позади себя хохот, опомнился и остановился, осмотрелся.
Кругом по-прежнему было темно и тихо. Как будто ничего не случилось.
Недоумевая и негодуя на себя, я тревожно стоял на месте, не зная, что делать.
Где-то далеко замычала корова.
Послышался голос Витьки.
- Вовка, пошли домой! - кричал он.
Я не отозвался.
Витька свистнул и крикнул еще громче.
- Идем, - ответил ему Колька Чернов. - Он с перепугу так пустился, что, наверно, давно дома.
Кто-то засмеялся.
- А ты не испугался? - защищая меня, спросил Витька.
- А то испугался.
- А то нет... Какой храбрец нашелся. Когда с тужиловскими на реке разодрались - кто первый убежал? Ты. А Вовка остался.
- Тоже мне... не испугался.
Голоса удалились.
Витька снова свистел и звал меня, но я медленно, молча шел сзади.
На сердце у меня было нехорошо, тяжело.
Я слышал, как учитель, постукивая клюшкой, что-то рассказывал. Все смеялись, а у меня на глаза навертывались слезы.
Никем не замеченный, я возвратился домой и забрался в постель. Спал плохо. Утром проснулся с больной головой и, отказавшись от завтрака, отправился в школу.
Как обычно, зашел за Витькой.
В деревне в этот день был митинг.
Приехавший из района представитель говорил, чтобы колхозники были внимательны, осторожны и всяких подозрительных людей отсылали в район.
Оказывается, летчик сбитого вчера немецкого самолета спасся и скрылся в лесу. Для меня это известие оказалось настоящим бедствием. Ребята смеялись над моей трусостью и кричали:
- Эй, Вовка, летчика-то поймал?
Я злился.
Я не считал себя трусом и всячески пытался показать свою храбрость. Лез без причины в драку, колотил малышей, которые смеялись надо мной, и терпеливо сносил за это щелчки от взрослых.
Но все было напрасно. Чем больше я злился, чем больше дрался, доказывая свою смелость, тем больше надо мной смеялись и называли трусом.
ГЛАВА 8
Наконец я устал отбиваться от насмешливых выкриков, перестал обращать на них внимание и скоро про мою трусость стали забывать.
Я по-прежнему спокойно ходил в школу.
Учителей не хватало. Некоторые уроки срывались, и мы занимались под руководством старосты класса или дежурного и, конечно, делали кто что хотел: кидались бумагой, рассказывали сказки, читали газеты или играли в жмурки.
Иногда такие уроки заменялись физкультурой. Но скоро физкультуру из школьного расписания вычеркнули и ввели военную подготовку. Учителем прислали высоченного, худощавого, раненного в руку офицера. Он привез с собой настоящий пулемет, автомат, несколько боевых винтовок и многое множество черных деревянных гранат.
Этому мы обрадовались. И правда - что физкультура? Бегай, прыгай развивайся. Мы и так развиваемся дома. Пилим дрова, носим воду, катаемся на коньках. А когда проспим, несемся на занятия так, что все внутренности в животе чуть не отрываются. Вот тебе и физкультура. А военное дело другое.
Но скоро мы и в военном деле разочаровались. Военрук, вместо того чтобы учить нас воевать, заставлял вертеться направо, налево, шагать и ползать на животе.
Такая война нам не особенно нравилась.
Но военрук Василий Петрович был все-таки хороший. Он понимал наши желания и много рассказывал нам не по уроку, а о настоящей войне, о настоящих фрицах и все успокаивал:
- Погодите, дойдем и мы до настоящего учения.
И мы терпеливо ждали.
А время шло. Наступили осенние холода. Газеты приносили с фронта тревожные вести.
Немцы подходили к Москве.
Город бомбили почти каждую ночь.
По большой Казанской дороге, проходившей недалеко от нас, беспрерывно двигались вереницы груженых машин.
