Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Запись очень многозначительная. Начнем с того, что приезжают не молодые соседки, а соседи. Соседки — это для запутывания следов. Соседи же — это молодые князья Кочубеи. Молодая хищница Башкирцева давно, с момента посещения Диканьки, нацелилась на богатых наследников, даже никогда их не видев. Да и какая разница, какие они из себя эти ребята, если они несметно богаты (раз в сто богаче Башкирцевых), молоды и не женаты. «Согласитесь, что это было бы превосходно», выйти замуж за одного из них, но это «слишком невероятно». Она прекрасно осознает разницу в социальном положении и все же, как говорят: попытка — не пытка! За двадцать франков гадалка расскажет и пообещает ей все, что она хочет, гадалка хорошо понимает, что каждая девушка хочет богатого жениха и не скупится для клиентки на посулы: счастье в замужестве, много денег и путешествия!
Она срывается и едет в Россию, за счастьем и большими деньгами, как гонялись всегда за деньгами ее мать и тетя. Тетя Надин, провожающая ее, похоже, уже никогда не ступит ногой на русскую землю, ее на всю жизнь напугали процессом, и потому остается на границе, встречает Марию брат Поль, раздобревший русский помещик. На станциях она делает эскизы, читает Теофиля Готье, уж не его ли книгу о России, смею предположить, потому что собственная страна для нее не более знакома, чем Испании или Италия, и ее приходится изучать по французским путеводителям. Эту книгу Теофиль Готье составил из собственных корреспонденций, посылавшихся в парижскую газету «Moniteur Universel» в 1858–1859, а также в 1861 году, и изданную книгой в 1867-м. Может быть, она читает в поезде о «Пятничных вечерах», которые устраивало в Петербурге общество художников. На один из таких вечеров Теофиля Готье пригласил директор Рисовальной школы г-н Львов.
«В Санкт-Петербурге есть нечто вроде клуба под названием «Пятничные вечера». Это общество состоит их художников, которые собираются по пятницам, о чем и говорит название. Клуб этот не имеет постоянного помещения, и каждый из его членов поочередно принимает своих собратьев у себя дома…
На длинном столе расставлены колпачки ламп, разложены веленевая бумага или торшон, картоны, карандаши, пастель, акварель, сепи, туши и, как сказал бы господин Скриб, все, что нужно для рисования. У каждого члена общества есть свое место за столом, и он должен за вечер сделать рисунок, набросок, сепию, эскиз и оставить свое произведение в собственность обществу. Продажей своих произведений или разыгрыванием их в лотерее собираются средства в помощь бедствующим художникам или тем из них, кто испытывает временные затруднения. Сигареты и папиросы (так называют сигареты в Санкт-Петербурге), словно стрелы из колчанов, торчат из расставленных между пюпитрами рожков резного дерева или глазурованной глины, и каждый художник, не прерывая работы, берет гаванскую сигару или папиросу, и клубы дыма тотчас обволакивают его пейзаж или фигуру. Ходят по рукам стаканы чаю с печеньем. Небольшими глотками отпивается чай, художники за беседой отдыхают. Те, кто не чувствует себя в ударе, ходят, рассматривая работы других, и часто возвращаются на свои места, под впечатлением увиденного как бы озаренные внезапным светом.
К часу ночи подается легкий ужин, царит самая искренняя сердечность, разговор оживляют споры об искусстве, рассказы о путешествиях, остроумные парадоксы, легкомысленные шутки, вызывающие всеобщий неудержимый смех, устные карикатуры, более удачные, нежели бывают в комедиях, тайну коих открывает художнику постоянное наблюдение природы. Затем все расходятся, создав каждый хорошее произведение, а иногда и шедевр и развлекшись от души, что тоже является редчайшим удовольствием. Я очень хотел бы увидеть подобное общество в Париже, где художники в основном видятся редко и знают друг о друге исключительно как о соперниках».
Я думаю, что Готье суров по отношению к собственным художникам, но не заметить насколько художественная жизнь богата в России он не мог. Тут стоит отметить, что в петербургской Рисовальной школе, в которой учились такие художники, как Крамской, Репин, уже с 1850-х годов было и женское отделение, там преподавали лучшие русские художники. Внутренний вид женского отделения в 1855 году нам оставила художница Е. Н. Хилкова (1827–1876). Знаете ли вы такую? Если сравнить «Мастерскую Жулиана» Башкирцевой и картину Хилковой, надо признать в Башкирцевой более сильное творческое начало. Живописно и композиционно ее картина решена лучше, но все-таки между ними есть временная разница в двадцать пять лет; живопись за это время сделала качественный скачок. Если картина Хилковой тяготеет к двадцатым-тридцатым годам 19 века, хотя и написана в 50-х, то в картине Башкирцевой чувствуется даже дыхание импрессионистов (раннего Мане), хотя она и не была в то время знакома с его живописью. Но на чисто бытовом уровне надо заметить, что условия для занятий живописью у петербургских дам были несравненно лучше, чем в Париже.
Но вернемся к нашей героине, ибо ее сейчас волнует не рисунок, не живопись, а вопросы матримониальные. Ее задача — «сорвать банк». Почти сразу после приезда Башкирцевой в Гавронцы, ее кузен, князь Мишка Эристов (в дневнике она так и пишет «Мишка»), привозит к завтраку двух молодых князей Кочубеев, Виктора и Василия. Сыновья у князя Сергея Викторовича носят родовые имена, старший — имя своего деда, Виктора Павловича Кочубея, крупного государственного деятеля при трех царях, другой — имя пращура Василия Леонтьевича, основателя династии, знаменитого обличителя предателя Мазепы.
«Старший, Виктор, стройный брюнет, с большим, немного толстым орлиным носом и довольно толстыми губами; у него аристократическая осанка, и он довольно симпатичен. Младший, Василий, такого же высокого роста, гораздо толще брата, очень белокурый, краснощекий и с плутоватыми глазами; он имеет вид человека живого, воинственного, сообщительного, грубого и… пошлого». (Запись от 19 октября 1882 года.)
Все было замечательно, на ней были детские башмаки из темно-красной кожи, белое, шерстяное, коротенькое и очень простенькое платье, но тут случилось происшествие, обыкновенное в России, но шокировавшее русскую мадемуазель. Княжеский кучер напился и Василий, младшенький Кочубей, избил его кулаками и сапогами со шпорами. Она тут же делает выбор в пользу старшего, но уже не питает особых надежд, оценивая себя, как светскую женщину, ничуть не привлекательнее многих женщин их круга. А может быть, она начинает догадываться, что «не по Сеньке шапка».
Уже через день, самые худшие ее предположения сбываются, князья прислали сказать, что не смогут принять участие в охоте на волков, так как отозваны в другое имение. «Папа позеленел, а мама покраснела».
