Николай Долгополов - Легендарные разведчики
И я понял, что спасен. Вот кто мне был нужен.
Его звонок и приход не были чьим-то поручением. Владимир Барковский отыскал незнакомого журналиста в разнородной пишущей массе. Оценил. Не исключаю, что с кем-то посоветовался. И решил помочь.
Так мы стали встречаться. Не часто, однако регулярно. Сначала в редакции, но там отвлекали звонки, и мы договорились работать у меня дома. По выходным он в свои 75 лет играл в теннис на динамовских кортах на Петровке. А потом спешил ко мне со спортивной сумкой и парой ракеток в чехле. Это не было работой в прямом смысле слова. Скорее мы отправлялись в путешествие в его прошлое.
У него был свой взгляд на атомные события. Иногда он расходился с общепринятым, уже сложившимся и удобным. Часто я включал магнитофон. Порой он жестом просил перевести кнопку на «off», что означало — это не писать.
Его видение стало и моим. Естественным образом оно проявлялось и в статьях, книгах, потом фильмах и телепередачах. Начали раздаваться «недовольные» звонки от некоторых коллег Владимира Борисовича: вы видите события глазами Бар-ковского. А я был этому только рад.
Мы говорили часами. Не уставали. Ни разу не выпили ничего крепче чая. Никто нам не мешал: воскресенье — святой день. И однажды пришло ощущение, что я вижу этих людей — англичан, американцев, немца Фукса, наших. О наших Владимир Борисович рассказывал скупо. Даже о тех, кто к середине 1990-х уже ушел из жизни.
Никакой фамильярности — искреннее взаимоуважение: только Владимир Борисович. И в ответ Николай Михайлович.
Порой он деликатно обращался ко мне с небольшими просьбами. Кандидат наук Барковский писал статьи. Но не о разведке — о современном вооружении, о геополитике, о перспективах развития мировой науки. Он считал, что если сделать некоторые достижения ученых, работающих в военных сферах, открытыми, использовать в мирных отраслях, то научно-технический прогресс пойдет быстрее. Я же благодаря знакомствам в журналистской среде пристраивал его статьи в соответствующие, иногда сугубо специализированные, издания.
О себе Владимир Борисович рассказывать не любил. Поэтому мне приходилось клещами вытаскивать из него какие-то сведения о жизни в Великобритании во время войны или в США. «Не надо, не пришло время, еще живы родственники тех, кто нам помогал, не преувеличивайте мою роль…» — эти слова я слышал всякий раз, когда атомная тема касалась лично полковника.
Его дом поразил меня аккуратностью и аскетизмом. Квартира была бы идеальной съемочной площадкой для фильма о 1960-х годах. Мебель того времени, радиола, пластинки Фрэнка Синатры, привезенные еще тогда из Штатов. И много книг. Я заметил, что все мои герои из разведки — что легальной, что нелегальной — не были ни на йоту заражены вещизмом. Они все были люди идеи.
И один из них, уже будучи в преклонном возрасте — за восемьдесят, почти каждое утро ездил от станции метро «Сокол» в неблизкое Ясенево на работу. Полковнику Барковскому поручили написать истинную — без всяких политических прикрас — историю научно-технической внешней разведки. Увы, его книгам не суждено стать бестселлерами. На десятки, если не больше, лет многие их главы обречены на существование под грифом «Совершенно секретно». Но отыщется ли в мире государство без секретов?
В любой нормальной, уважающей себя стране самые талантливые ученые, конструкторы и другие специалисты привлечены в оборонную промышленность. Подходы к таким людям, естественно, затруднены. Общение с иностранцами им если не запрещено, то отслеживается местными спецслужбами. Эти люди — элита, их оберегают, защищают, подстраховывают, изолируют от назойливого любопытства. Ведь именно они вызывают интерес у научно-технических разведок других государств.
— Мы всегда очень пристально наблюдаем за теми, кого называем «вербовочным контингентом», то есть за кругом лиц, среди которых разведка может подобрать помощников, — рассказывал Барковский. — Чем выше место ученого в научной иерархии, тем труднее к нему вербовочный подход. Корифеи науки, а среди них раньше встречалось немало левых либералов, могли симпатизировать СССР, интересоваться нами и потому вроде бы идти на сближение. Но, как правило, контакты ограничивались праздной болтовней. Выдающиеся ученые очень ревностно относятся к собственному положению: не дай бог чем-то себя запятнать. От тех, кто занимается секретными исследованиями и знает цену своей деятельности, никакой отдачи ожидать не стоит. Инстинкт самосохранения у них гораздо сильнее мотивов сотрудничества. Поэтому мы старались выявить людей, работавших вместе с ними, около них, но близких нам по духу, идее. Может быть, в науке они и не хватали звезд с неба, зато непосредственно участвовали в исследованиях — теоретических и прикладных, наиболее важных и значительных.
— Владимир Борисович, атомная тема началась с возглавляемого Кимом Филби содружества. Кембриджская пятерка — классический и крупнейший, по крайней мере, из открытых миру триумфов советской внешней разведки. Ким Филби, Гай Берджесс, Дональд Маклин, Энтони Блант, а также недавно официально признанный пятым номером Джон Кернкросс. Однако если на публичную выдачу Кернкроссу почетного билета в этот развед-клуб ушло около полувека, то имени номер 6 не назовут уже никогда. Шестого, если он существовал, не вычислить. Первым еще в 1940-м атомную проблематику, случайно, так я думаю, затронул Маклин и передал информацию в Москву. Какова была реакция?
— Неизвестно. Архивные материалы не сохранились.
— Но приблизительно к ноябрю 1941 года Москва встрепенулась. По всем иностранным резидентурам разослали директиву: добывать любые сведения об атомном оружии! Срочно. И резидент Анатолий Горский дал задание всё тем же ребятам из «пятерки». Первым снова откликнулся Маклин: передал документы. Владимир Борисович, а вы общались с Филби, Маклином?
— Нет, это делал Горский. Я туда не вмешивался. Горский принес материалы, а в них — технические термины, выкладки и прочая чертовщина. И он мне говорит: «Ты инженер. Разберись. Подготовь для обзорной телеграммы». А там 60 страниц. Я всю ночь корпел, но обзор составил. Это было наше первое соприкосновение с атомной проблематикой. Должен признаться, я тогда не вполне понимал, с чем мы имеем дело. Для меня это была обычная техническая информация, как, скажем, радиолокация или реактивная авиация. Потом, когда я в проблему влез как следует и у меня появились специализированные источники, я стал вникать.
— Значит, с «пятеркой» вы в Англии непосредственно знакомы не были?
— Нет, никогда с ними там на связь не выходил.
