Николай Рыбкин - Записки космического контрразведчика
Один из взрослых рыбаков потом рассказал нашим родителям, собравшим нас оглушенных и контуженных там же, на месте:
— Сижу я в челноке на другом берегу, ловлю голавля, вижу, пацаны чего-то там возятся и.... вдруг как... грохнет. Из земли вырвалось дерево и с корнями летит прямо в мою сторону. Накрыло меня ветками, и тишина. Подплыл к месту взрыва, а там эти «засранцы» валяются.
Слава богу, отделались так, что кроме контузий только одному старшему парню посекло крупным песком лицо. Все-таки ребята действовали умело, но бесшабашно. Это я стал понимать уже позже, когда изучал взрывное дело в горном техникуме... Почему именно горный техникум? Так выбор-то у меня был невелик, и все ребята у нас говорили о своем будущем жизненном пути так: «А куда, если вокруг все шахтеры и металлурги?»
Восьмилетку я закончил в 1961 году — правда, именно тогда, еще до окончания школы, произошло несколько памятных событий.
Завершались весенние каникулы, и я решил навестить школу, чтобы узнать расписание последней четверти. Покрутившись в коридорах, вышел к спортгородку. Там собрались знакомые девчонки, и я, оказавшись у большого дерева, на котором уже не один раз делал разные «акробатические» трюки, решил сделать переворот в упор с прыжка. Ну, в общем, если говорить прямо, решил выпендриться. И лихо прыгнул. Однако не рассчитал, что мои пальцы не охватывают ветку и...
полетел спиной вперед и головой вниз. Больно приземлился, лихо вскочил и только тогда заметил, что правая рука сломана чуть выше кисти и повисла в неестественном положении.
В поселковой поликлинике мне наложили шину и повезли в шахтерскую больницу, где как раз в это время принимали пострадавших после обвала шахтеров. Врач, быстро осмотрев меня и выслушав мою историю, сказал с матерком:
— Лазят б... где попало, а тут рабочий люд нужно спасать! Сиди, не ной и жди.
Я, тихо постанывая, сидел и ждал. Когда пришла моя очередь, я уже плакал. Уверенными движениями хирург поставил кости моей руки на место и наложил лангет, после чего меня отправили в палату, где стонали и плакали от боли взрослые люди. К этому времени ко мне добрались отец с мамой. Пока мама причитала и гладила мою глупую голову, отец распечатал бутылку красного вина, налил в стакан и добавил: «Ну, слава богу, обошлось!» Мы с ним выпили по 250 граммов и я уснул. На следующий день меня забрали домой, пообещав ежедневно показывать врачу.
В школе я чувствовал себя героем и тихо писал левой рукой.
А совсем скоро на всю страну и весь мир разнеслась весть о полете Юрия Гагарина. Для всех был величайший праздник и подъем настроения. Ну, как же — мы первые, мы сильные, мы все можем! Радуясь, как и все, я все же грустил о том, что со сломанной рукой для меня дорога в космос заказана. Тогда, в 1961-м я и подумать не мог, что в 1976 году окажусь в Звездном городке, но не в качестве кандидата на полет... Этот городок станет моим любимым и родным домом, неотъемлемой частью моей жизни.
На шахте угольной
Быстро пролетели четыре года учебы в техникуме. Впрочем, кроме теоретической учебы были еще и практика в проходческой бригаде, и работа в забое, и в должности горного мастера, когда ты отвечаешь за безопасность всей смены... Скажу откровенно: работа на шахте — это очень тяжело. Ведь как бы я ни занимался спортом вообще и вольной борьбой в частности, работа в забое — это нечто выходящее за рамки. Там, в бригаде, на большой глубине я вполне осознал, что стахановцы — это действительно настоящие герои. Несмотря на наличие угольных комбайнов, отбойных молотков и другой техники, физического труда на шахтах было очень много.
Впервые спустившись в забой в семнадцать лет, я едва отрабатывал смену в 6 часов, вместе с бригадой выдавая много тонн на гора. Слегка помывшись в бане — причем волосы, брови и ресницы, как правило, сразу не промывались, — мы быстро заходили в столовую и частенько для разминки выпивали по 250 граммов «беленькой». Закусив традиционной котлетой, стаканом томатного сока, варенным вкрутую яйцом и, в лучшем случае, винегретом, шли кто домой, кто в общагу.
Падали на кровать, обязательным атрибутом которой была красная наволочка, потому как белая быстро становилась черной, и просыпались только к новой смене. Бригада шла на рекорд, и все очень спешили. Все хотели, чтобы росла добыча, а потому частенько забывали о технике безопасности. Наказание не заставило себя долго ждать — несвоевременный крепеж послужил причиной обвала, и нас потом долго доставали горноспасатели. Но, слава богу, всех живыми, хотя многие получили серьезные травмы. Досталось «коржом» и мне, отчего долго болели рука и лопатка.
Это сейчас мы часто становимся свидетелями горняцких трагедий и знаем об их жертвах. Раньше такая информация особенно не распространялась, хотя случалось подобное не реже. Мама узнала о моих приключениях значительно позже, когда я приехал домой, и она заметила у меня на висках немного седых волос. Да, опасно — зато были и деньги. Даже мы, молодые пацаны, по тем временам — это были 1963-1965 годы — могли позволить себе многое. Ну, например, с одной получки купить мотоцикл и сразу несколько костюмов...
Между тем я прекрасно понимал, что впереди меня ждут большие перемены.
«У летчиков погоны не видны»
11 ноября 1965 года неожиданно, как гром среди ясного неба, пришла повестка о призыве. А далее — как в песне: «Были сборы недолги...» И вскоре уже эшелон парней из Донбасса отправился в долгий путь к сибирскому городу Канску Красноярского края. По дороге мы узнали, что будем целый год учиться в ШМАСе — школе младших авиационных специалистов на стрелков-радистов и затем летать на самолетах Ту-16, М-3 и Ту-95Е.
Старые, когда-то «колчаковские» казармы приняли нас на двухъярусные койки. Целыми днями из радиоточек лилась морзянка, и мы, вначале ничего не понимая, постепенно учились различать все точки-тире и записывать радиограммы. Чтобы не скучать и не расслабляться в свободное время, я поставил себе задачу — за год научиться ходить на руках так, чтобы обойти круг по стадиону. С этой целью я бросил курить и упрямо шел к поставленной цели. В конце концов, результат был достигнут еще до того, как большинство из нас стало радистами 3-го класса и парашютистами...
После окончания школы и десятидневного отпуска, уже в декабре 1966 года, я прибыл в авиационный полк, стоявший в белорусском городе Бобруйске.
Конечно, то, что меня ждало, было сказкой, по сравнению с годом в ШМАСе. Это и летное обмундирование, и планшет с картами, и летная реактивная норма в столовой. Ну, в общем, душа пела:
Нынче я стрелок-радист, хоть в душе пилот
