Священник Илия Кочуров - Русский кантианец
Априорные синтетические суждения о природе возможны в том случае, если рассудок способен создавать из себя некоторые суждения и приписывать их природе как законы. В этом утверждении Канта нет нелепости, так как все видимое нами находится в пространстве и времени, а значит, все видимое подвластно рассудку. Учение о пространстве и времени – краеугольный камень в «Критике чистого разума».
А. И. Введенский заостряет внимание на очень важном моменте в философии Канта – на учении об объектировании объектов. Рассудок объектирует объекты (приписывает им объективное значение) при помощи априорных идей. Делает это рассудок через строго определенный синтез между интуициями (единичными представлениями). Кант выводит понятие категорий – некоторых априорных понятий, в которых мыслится синтез и через подведение под которые интуиции являются нам как объекты. Почему же объектирование совершается с необходимостью? Я всегда мыслится вместе с не-Я, потому и невозможно представить Я, взятое само по себе без чего-либо еще. Отсюда и синтез интуиций совершается с необходимостью[148].
Перечислив принципы, в которых высказывается синтез, мыслимый в категориях, Кант называет три постулата[149] эмпирического мышления:
а) в опыте возможно то, что не противоречит его формальным условиям, таким как пространство, время, закон противоречия;
б) действительно то, что составляет восприятие или связанное с ним;
в) необходимо то, что требуется общими условиями опыта.
Выяснив, как возможны априорные синтетические суждения в математике и естествознании, Кант приступает к вопросу о том, возможны ли они в метафизике. Он приходит к выводу, что метафизика как учение о сверхчувственном в виде науки невозможна, так как знание должно опираться на категории, но рассудок не имеет права приписывать какие-либо категории вещам в себе, так как категории имеют имманентное, а не трансцендентное значение. Априорные синтетические суждения должны быть обязательно реализованы, но мы не можем быть уверены в их реализации в отношении вещей в себе. Кант говорит, что вещи в себе не подчиняются категориям. Однако в этом утверждении А. И. Введенский находит ошибку: правильнее было бы, по мнению профессора, сказать, что нет ничего невозможного в том, что ни одна категория не подчиняет себе вещи в себе[150]. Итак, вещи в себе недоступны для достоверного знания, ему подвластна только область явлений. Но отбросить понятие вещей в себе нельзя, так как это значит сказать, что они не существуют (хотя если мы и отбросим от видимой вещи все субъективное, то останется нуль), а это тоже метафизика, ведь мы не можем знать – есть ли вещи в себе или их нет.
Почему же тогда ум человека впадает в ошибку признания возможности научной метафизики? Кант видит причину в невольном заблуждении ума, не умудренного критической теорией познания. Разум, умозаключая об опыте, примышляет к нему еще и такие объекты, которых не видит. И через это разум считает, что знает о метафизике нечто действительное.
Умозаключения бывают трех родов: категорические, гипотетические и разделительные. По аналогии с этим, считает Кант, и метафизика как наука преследует в своих рассуждениях раскрытие трех идей: идеи души, идеи мирового целого и идеи Бога. Соответственно, существуют и три раздела метафизики: рациональная психология, рациональная космология и рациональная теология. А. И. Введенский считает подобные рассуждения Канта односторонними, так как выходит, что метафизика всегда спиритуалистична[151], однако материализм и атомизм тоже относятся к метафизическим теориям. Несомненная же заслуга Канта, по мнению А. И. Введенского, заключается в указании на то, какая обязанность выпадает на долю философов, отрицающих возможность метафизики в виде науки.
Кант доказал несостоятельность той метафизики, которую считают наукой. Для этого он раскритиковал все три ее раздела. В рациональной психологии он вывел недоказуемость существования души и ее бессмертия. А. И. Введенский не видит в этом причины считать Канта материалистом. Против взглядов Канта в свое время была выставлена рациональная психология, потому он и критиковал ее, а не материализм. Впрочем, Кант уже доказал субъективность пространства, материализм же считает пространство объективным, а значит, автоматически подпадает под опровержение Канта. Из всего этого следует и недоказуемость дуализма[152], если следовать теории Канта, так как недоказуемы и душа, и материя.
Исследуя рациональную космологию, Кант выводит 4 антиномии[153]относительно 4-х главных вопросов мирового целого. Тезис и антитезис каждой антиномии, по мнению Канта, одинаково легко доказуемы. Причиной этого является то, что в тезисах мы смотрим на вещи в себе, а в антитезисах – на явления. А. И. Введенский видит в этом ошибку, так как получается, что в метафизике возможны доказательства, а вещи в себе познаваемы.
Во времена Канта рациональная теология была направлена на рассмотрение вопросов о Боге, главным образом о Его существовании. При этом все рассуждения велись схоластично и наукообразно, независимо от духа Откровения. Кант разбивает все существовавшие тогда доказательства бытия Божия и говорит, что в Бога можно только верить. Почему же Кант не подвергает опровержению атеизм? А. И. Введенский считает, что этого он не делает, возможно, потому, что у атеизма нет своих доказательств. Атеизм ошибочно из недоказуемости бытия Божия заключает Его небытие.
Итак, Кант доказал неопровержимость и недоказуемость любых положений метафизики. Она невозможна в виде знания. Однако без метафизики невозможно цельное мировоззрение. Метафизика должна входить в него в качестве веры, но быть не просто верой, а весьма прочно обоснованной. То есть человеку необходимо решить для себя: какая метафизика для него лучше других? Этому вопросу посвящены две работы Канта: «Основоположения к метафизике нравов» и «Критика практического разума». К ним-то и обращается А. И. Введенский.
В этих произведениях Кант вполне однозначно высказывает мысль о том, что лучшим основанием для правильных и прочных метафизических суждений является признание безусловной обязательности нравственного долга. Отталкиваясь от этой посылки, Кант предлагает построить и всю метафизическую систему. Методом будет служить нахождение и определение тех метафизических положений, без которых невозможно признание безусловной обязательности нравственного долга. Из этих положений и должна составиться метафизика, в которую логически обязан будет верить каждый признающий обязательность нравственного долга человек. Такую метафизику Кант называет «морально обоснованной верой». А. И. Введенский предлагает назвать ее «критической метафизикой». Но эта метафизика все же остается верой, а не знанием, так как абсолютную обязательность нравственного долга нельзя ни доказать, ни опровергнуть. В отличие от законов природы нравственный закон дает повеление, т. е. является императивом[154]. Существуют и другие императивы, например юридические законы, законы благоразумия, законы искусства и т. п. Но они имеют условный характер, так как направлены на уменьшение неудовольствия и увеличение удовольствия. Нравственный же закон имеет безусловный характер. «Он требует, например, какого-нибудь поступка, независимо от того, будет ли этот поступок полезен или вреден, приятен или неприятен для того, кто его совершает», – говорит А. И. Введенский[155]. То есть нравственный закон – это категорический императив. Кант называет нравственный закон априорным синтетическим суждением, так как он имеет общеобязательное значение – а это признак априорности. Синтетический характер виден из того, что понятие безусловной обязательности, которое нравственный закон присоединяет к человеку, не содержится в понятии человека. Это же говорит об автономном характере нравственного закона: он не навязывается человеку извне, а диктуется непосредственно изнутри.
От рассмотрения этих положений А. И. Введенский переходит к изучению содержания нравственного закона. Кант дает две формулы, считая их при этом эквивалентными. Первая заключается в том, что нравственный закон носит формальный характер, так как не может предписывать ничего эмпирически определенного. Он повелевает поступать всегда независимо от соображений об удовольствии или неудовольствии, но руководствуясь исключительно чувством уважения к самому нравственному закону. Поэтому он требует лишь того, чтобы наши поступки имели законосообразную форму: поступать всегда нужно так, чтобы то правило, которым руководствуется человек при совершении поступка (максима поступка[156]), могло бы сделаться всеобщим правилом для всех людей, могло бы действовать во всех как закон природы. А. И. Введенский отмечает, что комментаторы Канта удачно называют иногда эту формулу «законом законосообразности»[157]. Кант считал, что в этой формуле суммируются все требования нравственного закона.
