Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Догорая, лампады меркли,
В темноте уставая мерцать.
Вы вошли в полутёмную церковь,
Чтобы шёлковым платьем шуршать.

Вы вздыхали, и губы шептали
У загадочных строгих икон,
Для того чтобы все увидали
Ваш красивый земной поклон.

И какая бездна проклятий,
Едкой злобы и гнусных фраз
В этом скромном опущенном взгляде
Ваших светлых мигающих глаз!

Не хочу с вами рядом стоять я.
Ваш изящный, покорный вид,
Ваше тёмно-шуршащее платье
Не по-Божьему говорит
Ваша свечка перед распятьем
Неправдивым огнём горит.

Меня гнетут пустые дни
Под серым дождевым навесом,
И тайно мысль меня манит
В туман таинственного леса,

Где блещет ярко, как свеча,
Сверкающей луны осколок,
Где чёрной бахромой торчат
Зубчатые верхушки ёлок,

Где златоглавый монастырь
Весь полон светлым перезвоном,
Туда, где стонет птица Вирь,
Сливаясь с ворохом зелёным,

Где в зачарованных снегах
Стоит изба на курьих ножках
И дремлет старая Яга
У освещённого окошка,

А на заборе черепа
Глядятся в ночь огнём палящим,
И чуть заметная тропа
Неотвратимо манит в чащу.

А дальше — тихие скиты
И перезвоны колоколен,
Где не боятся темноты,
Где день печален и безболен…

Там, не считая тихих дней,
Забыть себя, забыть о мире,
И слушать древний звон церквей,
И шум сосны, и песни Вири.

Бери меня! Целуй! Замучай!
Смотри в глаза, смотри смелей!
О, позабудь тот странный случай
Уже давно минувших дней.

Раздень меня! Что хочешь, делай.
Я для тебя добра и зла.
Я душу вырвала из тела,
Безумьем совесть залила.

Лишь полюби меня раздетой,
Униженной и смятой тут.
А после не глумись над этой,
Над самой лучшей из минут.

С Новым Годом, дожди и туманы,
Опостылевший, мокрый Сфаят!
С Новым Годом, далёкие страны,
Где найду я потерянный клад.

Пусть и вся наша скучная повесть
Станет яркой, как день, с этих пор.
С Новым Годом, проклятая совесть,
Неотвязный педант-гувернёр!

За тяжёлой занавеской
Хорошо грустить.
Машинально арабески
На столе чертить.

Думать, что на вольной воле
Шумно и светло,
Что бушует ветер в поле
И стучит в стекло.

Тихий дождь тоску наводит
Скучен сон бытья…
Друг мой, в жизни всё проходит,
И любовь моя.

Ты, как призрак, встала предо мной,
Я сквозь сон тебя лишь угадала.
Белая, с мигающей свечой,
Надо мной ты, тихая, стояла.

Крепкий сон и крепкая тоска —
Всё слилось с твоей улыбкой милой.
Я спала. И бледная рука
Надо мной задумчиво крестила.

Старая, как мир, старушка,
День-деньской с утра ворчит,
Косо смотрит на игрушки,
На весёлые лучи.

Звонкий шум ей режет ухо,
Яркий свет глаза слепит.
Смотрит холодно и сухо,
Неохотно говорит.

Надоел ей мир лукавый,
Опостылела земля.
Ноют хрупкие суставы,
Кости старые болят.

Лишь порой сверкнёт, как знамя,
Как неотвратимый бред,
Что за хмурыми плечами
Только восемнадцать лет.

Но сильны, сильны отравы,
Вечно стар ленивый взгляд.
Ах, болят, болят суставы,
Кости старые болят.

Как тяжесть страшного недуга,
Тоска всё шире и темней.
Тебя, неведомого друга,
Опять я видела во сне.

Пусть страшен день и ночь тревожна,
Ведь в жизни — пусто и темно,
Душа, в тоске о невозможном,
Всё чаще просится на дно.

И всё сильнее запах тленья
От комьев вспаханной земли.
И, как безумные виденья,
В даль уползают корабли.

И всё мучительней и чаще
Я вижу чувственные сны…
Ты будешь мне вином пьянящим,
Дурманным воздухом весны.

Так что ж? Люби, целуй, замучай,
Сотри в моих глазах испуг,
И будь мне радостью певучей,
Загадочный далёкий друг!

О том, что было, и о том, что будет,
Я долго думаю, пока не сплю.
Я верю: где-то есть другие люди,
Которых я уж и сейчас люблю.

И жизнь мне даст красивые созвучья,
Слова, ещё которых в мире нет,
И самый робкий день мой будет лучше
Всех самых длинных и тревожных лет.

И в мыслях о грядущем, о Париже,
Душа цветёт и кровь стучит больней…
Вот почему я ничего не вижу
За вереницей однозвучных дней…