Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
Но вот вопрос: не считали ли себя Черчилли — и Спенсеры-Черчилли — кланом, укорененным в почве английской истории глубже, чем относительный новичок, Саксен-Кобургская династия? Он встает в связи с заключительными словами Черчилля, когда тот говорил королеве: «…поскольку я служил прадеду вашего величества, деду, отцу, а теперь и вам, я удостоен чести выразить сегодня нашу благодарность вам, мадам, за ваше королевское присутствие».
Это весьма любопытное высказывание, ведь Черчилль на самом деле присутствовал там как политик, а вовсе не потому, что «служил» поколениям королей. Но благодаря этой риторической хитрости создавалось впечатление, будто все монархи, которым он «служил», были чем-то эфемерным, а он оставался надежной опорой конституции.
Ни у кого нет особых сомнений, что королева Елизавета, хоть она и была молода и неопытна, это заметила и поняла. О ее личных мыслях по многим вопросам известно мало, но она всегда умела мощно и одновременно гибко защищать свой статус и достоинство, как и отстаивать превосходство монархии. Более того, на момент коронации ее молодость была созвучна недавно зародившейся новой действительности: это была эпоха развития реактивных авиапутешествий, открытия двойной спирали ДНК и покорения Эвереста. Черчилль же, несмотря на его необычайную физическую выносливость, уже был на склоне лет. И этот факт вскоре стал для его коллег еще более очевидным.
Прописываю вам шерри. Рассел Брэйн, 1953–1965 годы
[142]
Если смотреть на образ жизни Черчилля сквозь призму всего того, что сегодня считается преступлением против собственного здоровья: курение, злоупотребление спиртными напитками, жирная пища, отсутствие физических упражнений, — его долгая жизнь кажется почти непостижимой. Ничто не могло заставить Черчилля отказаться от радости выкурить четырнадцать сигар в день; шампанское, портвейн и виски он пил практически ежедневно и тоже с большим удовольствием. Такое впечатление, что его единственная уступка здоровому питанию заключалась в искренней любви к луковому супу.
На протяжении всей войны за здоровьем Черчилля внимательно и ненавязчиво наблюдал его личный врач лорд Моран: премьер-министру тогда было под шестьдесят, он не так давно перенес сильную пневмонию — по тем временам болезнь с высокой вероятностью летального исхода. Кроме того, много лет считалось, что во время войны Черчилль перенес инфаркт. Сегодня понятно, что это, возможно, не так. Симптомы, которые приковали его тогда к постели, вполне могли быть побочными эффектами и осложнениями после респираторного заболевания. Да и выздоровел он тогда на удивление быстро. Но в 1949 году у него точно был инсульт. К 1950-м, когда Черчиллю было под семьдесят, его здоровье по понятным причинам несколько пошатнулось. Скорее всего, одним из факторов, удерживавших его на плаву в тот сложный период, было длительное скверное самочувствие его преемника Энтони Идена, который страдал от проблем с желчными протоками.
В 1953 году пришла слава коронации: еще одна причина, по которой Черчилль так не хотел отдавать кому-либо ключи от кабинета на Даунинг-стрит, 10. Однако через какое-то время коллеги начали замечать, что его речь становится несколько невнятной…
«Я получил от [лорда] Морана загадочное сообщение, в котором он просил меня сходить вместе с ним к Черчиллю на Даунинг-стрит, 10, — писал лорд Рассел Брэйн. — Он никак не объяснил свою просьбу. Я в то время был председателем Объединенного комитета консультантов, который вел с правительством переговоры о заработной плате врачей; мы не раз обсуждали это с Мораном, имевшим, конечно, прямой доступ к Черчиллю. Итак, сначала я решил, что он нашел возможность обсудить этот вопрос с премьер-министром, но, приехав туда, обнаружил, что у Черчилля случился инсульт. В последнее время он чувствовал себя очень уставшим из-за хлопот с коронацией и необходимости выполнять огромную работу министра иностранных дел, да еще и явно перенапрягался из-за болезни Идена».
Доктор Брэйн был выдающимся неврологом, признанным экспертом по мозгу (а также живым воплощением номинативного детерминизма [143]). В тот летний день 1953 года он встречался с Черчиллем не впервые: примерно четырьмя годами ранее лорд Моран уговорил его съездить вместе с ним в Чартвелл, после того как Черчилль перенес менее обширный и более мягкий инсульт. Тогда визит Брэйна держали в строжайшем секрете: никто не должен был знать о проблемах со здоровьем у Черчилля (частично из-за опасений самого Черчилля, что его по этой причине попросят уйти в отставку). В тот приезд, в 1949 году, лорда Брэйна потрясла энергичность его нового пациента. Когда он явился, Черчилль лежал в постели, одетый в шелковую куртку восточного покроя; рядом на тумбочке стоял графин виски, а на полу возле кровати — маленькое белое ведерко. К счастью, оказалось, что туда он стряхивал сигарный пепел.
Потом — вероятно, чтобы произвести впечатление на нового невролога — Черчилль вдруг спрыгнул с кровати, приземлившись на босые ноги. Брэйн вспоминал:
«Моран рекомендовал ему отказаться от слишком горячей ванны, и [Черчилль] сказал мне: “Я принимаю ванну дважды в день. Мне это очень нравится; ванна для меня значит не меньше, чем еда”. Он как раз собирался делать это в очередной раз, и ему как раз приготовили ванну, и он настоял, чтобы мы вместе пошли и пощупали воду, которая, однако, как он вынужден был признать, оказалась прохладнее обычного.
Все это время он был в своей нелепой маленькой пижамной куртке и короткой ночной рубашке, ноги от середины бедра голые. “Доктор, вы должны посмотреть, как я хожу”, — сказал он и исполнил что-то вроде “гусиного шага”, а затем какое-то время постоял с закрытыми глазами, чтобы показать, что отлично держит равновесие. Он настаивал, чтобы мы все вместе выпили, но Моран хотел непременно уехать до ужина, на который были приглашены герцог и герцогиня Вестминстерские, а по политическим соображениям нужно было, чтобы никто не знал, что я приезжал осмотреть Черчилля.
Однако Черчилль добился своего. “Я диагностирую, что вы с удовольствием выпьете немного шерри!” Мы торопливо проглотили по стаканчику шерри и ушли, оставив его плескаться в ванне. Как раз в этот момент прибыли герцог и герцогиня Вестминстерские, и нам с Мораном пришлось прятаться в комнате секретаря».
В последующие четыре года Черчилль еще раз брал на себя бремя должности, причем в момент, когда во всем мире все больше ощущалась новая напряженность холодной войны. Британские войска участвовали в сражениях корейской войны. Берлин, территория Восточной Германии, теперь контролируемая Советским Союзом, не так давно был заблокирован Сталиным. Плюс к этому Советы провели успешные испытания атомной бомбы в бескрайних степях Казахстана. Черчилль всегда культивировал в себе умение брать ответственность, но мир, который ему когда-то удалось понять и постичь, стремительно становился непознаваемым. На тот момент ему было семьдесят восемь.
О своем следующем посещении Даунинг-стрит в июне 1953 года доктор Брэйн вспоминал так:
«Накануне утром Моран зашел к нему в рамках рутинного визита и подумал, что речь его звучит несколько невнятно. Вечером [Черчилль] председательствовал на ужине, устроенном для итальянского премьер-министра. В конце он произнес речь, и она снова была довольно невнятной. Черчилль довольно шатко стоял на ногах, пришлось ему помогать при выходе из помещения.
Спал он неплохо, но утром 24 июня Моран, зайдя к нему, обнаружил, что речь по-прежнему невнятна. Однако затем [Черчилль] проводил заседание Кабинета министров, которое длилось часа два. Он чувствовал себя очень уставшим, проблемы с его речью заметили коллеги. Днем он лег вздремнуть, а потом, по словам его секретарши, его лицо слегка перекосилось влево. Это было заметно, когда он говорил и улыбался, речь казалась невнятной, но никаких признаков афазии на тот момент не обнаружилось. Была небольшая слабость в левой нижней части лица при произвольной и эмоциональной мимике, язык слегка сместился влево. Слабость конечностей отсутствовала, как и изменения в чувствительности членов, но левый сухожильный рефлекс был разгибательным, а правый — сгибательным.
Когда он ходил по комнате, шаткость казалась едва заметна. Он сказал, что голова у него не болит, но такое чувство, будто в ней есть что-то постороннее. Ему прописали нитроглицерин вечером и утром».
