Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
Позже и без того явно чрезмерное очарование Оливье Черчиллем усилилось после приглашения на «ужин» в лондонский дом в Кенсингтоне, в Гайд-парк Гейт.
«Меню для ужина оказалось обильным, больше похожим на обед, требующим полного набора алкоголя: красного и белого вин, шампанского и портвейна. Когда подали портвейн, дамы под предводительством Клемми оставили мужчин одних. Мы втроем вернулись к столу и расселись, и мне показалось, что я ненадолго вернулся в старые добрые дни школы Харроу; Черчилль с каким-то юношеским энтузиазмом восхищался Вивьен: “Клянусь Юпитером, — сказал он, — ей-богу, она…” (Далее последовало жаргонное словечко, обозначающее высшую степень женской привлекательности; по-видимому, родом из Ирландии. — С. М.)
Потом он пододвинул ко мне графин с виски — и я, слегка содрогнувшись от смешения такого количества напитков, послушно налил себе: какого черта, живем один раз. Я подтолкнул графин Сомсу и потянулся за водой. Сомс передал графин Уинстону, который налил себе виски, а когда он тянулся за сифоном с содовой, я… ох уж эта моя ужасная, рождаемая неуверенностью в себе тяга к подшучиванию: “Простите, сэр, а вы не пробовали виски с простой водой? Как по мне, эта газировка на следующее утро ползет вверх по затылку”. — “Ну, раз вы так говорите…” — произнес он со своим обычным вежливым интересом и послушно налил в стакан простой воды.
Когда пришло время для следующего раунда виски, он автоматически потянулся за содовой — и я, конечно, не смог опять не влезть с тем же своим проклятым шутливым тоном: “О, сэр, кажется, вы кое о чем забыли”. — “Что вы, я помню и уверен, что вы совершенно правы; но, кажется, мне все же больше по душе моя маленькая…”» (Логично предположить, что последовавший далее жаргонный неологизм авторства Черчилля обозначал шипучку. — С. М.)
С этой историей ярко контрастирует рассказ молодого актера Ричарда Бёртона, у которого, судя по всему, на подобные телячьи нежности развилась аллергия. Впрочем, его воспоминания о Черчилле и отношение к этому человеку в разные годы довольно сильно разнятся. Их первая встреча — опять, кстати, давали Шекспира — удивительно схожа с историей Оливье. Возможно, это случилось с Бёртоном, а Оливье потом что-то напутал? Кто знает. Единственное, что можно сказать наверняка, — с обоими актерами такого случиться не могло.
Итак, Бёртон утверждал, что в 1953 году, когда он играл свою эпическую роль Гамлета в театре «Олд Вик», однажды вечером менеджер сказал ему, что «старик» в здании. «Стариком в Англии могли называть только одного человека», — вспоминал Бёртон. И действительно, в первом ряду сидел Уинстон Черчилль. И Бёртон, как и Оливье до него, произнося свою роль, услышал странный «рокочущий» звук. Он быстро понял, что Черчилль вместе с ним читает слова Гамлета.
В бёртоновской версии актер попытался как-то прекратить это безобразие. «Я говорил быстрее, медленнее, уходил в сторону, — вспоминал он. — Но старик всегда догонял». В те времена было принято сокращать слишком длинный оригинал «Гамлета», выбрасывая целые куски. Бёртон понимал, что Черчилль это замечает, поскольку в такие моменты с его места слышался приглушенный голос, декламировавший пропущенные строки. Эти купюры, судя по всему, здорово его злили.
Затем, в конце одного из актов, Бёртон, глядя из-за кулис, увидел, что Черчилль собрался уходить. «Всё, мы потеряли старика», — подумал он и удалился к себе в гримерку. И вдруг дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Черчилль, который поклонился ему, словно «придворный елизаветинской эпохи», и поприветствовал словами «мой дорогой лорд Гамлет». А затем попросился в туалет.
Точное повторение одной и той же ситуации представляется нам даже менее примечательным, чем идея о том, что Черчилль мог держать в голове целые трагедии Шекспира и декламировать их не подглядывая. Возможно, это самый маловероятный аспект того странного эпизода.
Позже, когда Бёртона наняли читать закадровый текст в «Годы доблести» — это американский телевизионный документальный сериал, основанный на мемуарах Черчилля; кое-где Бёртон должен был имитировать голос премьер-министра, — он узнал, что произошло все по просьбе самого Черчилля. «Заберите этого парня из “Олд Вик”», — передали ему команду «старика».
Лет через девять после смерти Черчилля Бёртон сыграл его в роскошном телефильме под названием «Черчилль», тоже основанном на мемуарах Черчилля 1930-х годов. В статье, написанной впоследствии Бёртоном для New York Times, его добродушная сдержанность в отношении бывшего премьер-министра по какой-то непостижимой причине превратилась в сильнейшую ненависть. «Черчилль и ему подобные… на протяжении всей истории шли по бесконечным коридорам власти, — писал он. — Может, сэр Уинстон Черчилль и был гением, я не знаю, но он определенно был одним из немногих людей — вместе с Пикассо и Камю, — которые при личной встрече напугали меня чуть не до потери речи».
В другом СМИ — на этот раз, видимо для равновесия, в американском журнале TV Guide — он добавляет, что встреча с Черчиллем была для него «словно удар в сердце… мой и его классы ненавидят друг друга до точки безумного кипения». Хорошо еще, что это в свое время не побудило его запретить Черчиллю воспользоваться туалетом.
Политика — дело семейное. Кларисса Спенсер-Черчилль, 1952 год
[140]
Этот роман стал неожиданностью для всего мира, в том числе, по-видимому, и для Уинстона Черчилля. В 1952 году человек, которому он неоднократно сулил собственный пост, внезапно объявил, что намерен жениться на его племяннице.
Энтони Иден уже был женат — и развелся. Его новая будущая жена Кларисса Спенсер-Черчилль, на несколько лет младше него, сделала на редкость разноплановую карьеру (особенно с учетом времени, когда женщин выдавливали с рабочих мест, занятых ими во время войны, и настойчиво побуждали возвращаться к домашнему хозяйству, на кухни и к детям). Кларисса, дочь брата Черчилля Джека, преподавала философию в Оксфорде, где привлекла пристальное внимание русско-английского философа Исайи Берлина и английского философа-неопозитивиста Альфреда Джулса Айера. В 1930-е она часто гостила в Чартвелл-хаусе, где, как позже вспоминала, Черчилль то и дело, напустив на себя вид пророка, предрекал, что «нас всех отравят газом». Всю войну она занималась дешифрованием телеграмм в подвале возле Министерства иностранных дел. Кларисса вела довольно стильную жизнь в комнате на одном из верхних этажей Дорчестера (во времена бомбардировок Лондона они пользовались куда меньшим спросом).
После войны она работала в издательской сфере с Джорджем Вайденфельдом, а затем в кинематографе со старым другом Черчилля Александром Кордой. Эта женщина была частью социального круга, включавшего Лорда Бернерса и Ивлина Во, воплощением уверенной в себе, интеллектуальной утонченности, а также обладательницей красоты, которая делала ее в высшей степени привлекательным объектом для светской хроники.
Случайная встреча с Энтони Иденом — и то, что назвали бурным романом, — вынесла Клариссу в совершенно иной космос, заставивший ее пожертвовать интеллектуальной независимостью, к которой она давно привыкла. Жена высокопоставленного политика в те времена обязана была служить ему опорой и украшением — этакая улучшенная версия идеализированной домохозяйки 1950-х.
Черчилль, победив на выборах 1951 года, давно чувствовал, как в затылок ему дышит Иден. Нетерпение и желание последнего получить наконец обещанный приз было вполне понятным. Но тут произошло то, из-за чего знаменитая преемственность тори стала выглядеть почти династической: наследник места Черчилля женился на его родственнице; семейная линия протянулась на Даунинг-стрит. Их бракосочетание производило довольно любопытное впечатление: из-за развода Идена брак пришлось регистрировать в ЗАГСе, к тому же церемония проходила на Даунинг-стрит, и на ней было широко представлено семейство Уинстона Черчилля.
