Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

Вот что писали в одном из репортажей:

Толпа эта — если считать рассказ журналиста достоверным — выглядела довольно сюрреалистично. Там были «юные француженки в красивых платьях, парни в тирольских кожаных шортах, шотландские скауты в килтах и молодые американцы в джинсах». Присутствие каждой из этих групп рождает ряд вопросов, на которые нет ответов.

И все же из этой толпы «раздались аплодисменты и приветственные крики в адрес миссис Уинстон Черчилль, когда та подъезжала к дому 10 на Даунинг-стрит в черной машине, откуда стали вытаскивать корзины с цветами и фруктами… Торт заказывала сама миссис Уинстон Черчилль… Премьер-министр будет одним из главных свидетелей на церемонии в ЗАГСе в Кэкстон-холле, в той же комнате, где он ранее выступал в аналогичном качестве на бракосочетании своего сына Рэндольфа… После церемонии около двадцати человек станут гостями премьер-министра и миссис Черчилль на небольшом семейном званом обеде на Даунинг-стрит, 10».

Любопытно, что клан Черчиллей опять каким-то непостижимым образом поставил в центр события себя, а вовсе не будущего премьер-министра и его счастливую невесту. Этим духом тайной династической конкуренции пропитаны и сложные отношения Черчилля с королевской семьей.

Королева и я. Елизавета II, 1953 год

[141]

Преждевременная кончина короля Георга VI в феврале 1952 года стала для Уинстона Черчилля шоком — и еще одной причиной, почему он не мог представить себе своего ухода с поста премьер-министра. Кроме его желания находиться в авангарде предстоящей коронации Елизаветы II — ей было тогда всего двадцать пять, — он чувствовал, что именно он обязан передать ей факел преемственности власти.

«При приближении видишь грязную торговую реку, — вспоминала ее величество королева после поездки с Черчиллем на корабле по трудяге Темзе, когда возвращалась из тура по странам Содружества в 1954 году. — …А он [Черчилль] описывал ее как серебряную нить, пронизывающую всю историю Британии». Как она отметила, он смотрел на вещи «романтично и восторженно; но кое-кто, возможно, воспринимал их слишком уж приземленно и банально».

Отношения Черчилля с Елизаветой II много лет изображали как своего рода пьесу «Пигмалион» из королевской жизни: Черчилль в роли профессора Хиггинса, а Елизавета — в роли Элизы Дулиттл. Старик, умудренный опытом и знаниями, обучает молодую, неопытную женщину бесчисленным премудростям британской конституции. Однако по некоторым отдельным вспышкам-воспоминаниям четко видно, что в деле адаптации древних традиций к современным целям она всегда на шаг опережала его. Союз их, судя по всему, был насыщен не только юмором, но и реальной политикой.

Впервые они встретились в сентябре 1928 года, когда королева была еще маленькой девочкой: Черчилль приезжал в замок Балморал. Он написал об этом Клементине, намеренно называя малышку будущим королевским титулом, как будто примеряя его к ней в будущем. «Здесь вообще никого нет, кроме семьи, дома и королевы Елизаветы — двух лет от роду. Последняя — тот еще персонаж. У нее властный вид и задумчивость, поразительные для маленького ребенка».

В дальнейшем кризис отречения 1936 года, судя по всему, смягчил откровенно средневековую веру Черчилля в нерушимость монархических традиций. После проблем с Эдуардом VIII он понял, что для защиты короны этого недостаточно; что голова, которая корону носит, должна еще и хорошо работать — только такой монарх будет достойным номинальным главой для многочисленных подданных по всему миру. Монархия не просто передается через помазание и молитвы в Вестминстерском аббатстве; это искусство, ремесло, которому нужно учиться. Первые встречи Черчилля с принцессой — а затем королевой — Елизаветой иногда описывают как серию нотаций и лекций. Однако пока Черчилль наблюдал за ней, она наблюдала за ним.

Летом 1951 года был очаровательный эпизод, когда принцесса Елизавета посетила избирательный округ Черчилля. Они встретились в недавно открывшемся «Гранж Фарм Центре» в Чигвелле. Это было молодежное мероприятие: бывшую ферму переделали в своего рода лагерь отдыха для бойскаутов и герл-гайд с шале и общежитиями в характерном для 1950-х прямолинейном стиле. Принцесса, одетая в длинное пальто и шляпу клоше, как ни странно, выглядела тогда несколько старше, чем при восхождении на трон. Черчилль же, выступавший перед собравшимися со сцепленными за спиной руками, в галстуке-бабочке и жилете, светился от удовольствия.

Когда в 1952 году пришло известие о смерти Георга, Черчилль на мгновение засомневался. Он тогда разрыдался и сказал о Елизавете так: «Я почти не знаю ее. И ведь она всего лишь ребенок». Впрочем, он быстро взял себя в руки и скоро уже приветствовал скорбящую дочь, срочно вернувшуюся из Кении. В аэропорту он глубоко поклонился новой королеве.

В те времена, как и сейчас, премьер-министр имел еженедельную аудиенцию у монарха в Букингемском дворце. По словам неизменного верного секретаря Черчилля Джока Колвилла, «аудиенции с Черчиллем приносили королеве больше радости и удовольствия, чем встречи с любым из его преемников». (Впрочем, разве можно это измерить? Другие источники, например, предполагают, что на самом деле ее любимцем был остроумный и веселый премьер-министр от лейбористов Гарольд Вильсон; и компания его преемника от той же партии Джеймса Каллагана также считалась крайне желательной.) Как бы там ни было, личный секретарь королевы сэр «Томми» Ласселс вспоминал, что аудиенции с Черчиллем то и дело перемежались «взрывами смеха» и сам он частенько выходил оттуда, «вытирая глаза». Но не это было главным. Черчилль всегда понимал, что он наставник, а королева очень быстро и успешно входит в курс дела. Он был великим старцем Викторианской эпохи, а она — представителем новой, елизаветинской.

Незадолго до своей коронации в 1953 году королева, Черчилль и все премьер-министры Содружества собрались на церемониальный обед в древних серых стенах Вестминстер-холла в парламентском поместье. Именно на том обеде Черчилль изложил свои поразительно патриархальные взгляды на новую эпоху:

Однако, когда он произносил эти слова, присутствовавшие, включая ее величество, еще очень хорошо помнили о короле, который ошибся всего семнадцатью годами ранее. А Черчилль продолжал: