Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
Даже в таком состоянии, по сути, недееспособный Черчилль не мог не угостить невролога монологом о текущей геополитике.
«Когда осмотр был окончен, Черчилль прочел мне лекцию о внешней политике. Он сказал, что с тех пор, как исполняет обязанности министра иностранных дел вместо хворающего Идена, наше влияние в мире укрепилось. Дальше он сообщил, что не всегда соглашается с Иденом — только в девяти случаях из десяти, — но с Нагибом (тогдашним президентом Египта. — С. М.) он был жестче, тот видел, что мы говорим о деле. Нам нужна была возможность быстро утихомиривать Египет, но мы не могли позволить себе держать там восемьдесят тысяч человек. Египет этого не стоил: его стратегическое значение было гораздо меньшим. Потом еще Корея — это ужас. Сначала все шло хорошо. “Я протянул лапу — в частном порядке — русским и предположил, что пришло время заканчивать в Пханмунджоме (корейской деревне, где американцы и китайцы вели переговоры о прекращении войны. — С. М.), и американцы вроде уже согласились, а потом этот гад, Ли Сын Ман (президент Южной Кореи. — С. М.), злонамеренно все испортил”».
В общем, железная решимость Черчилля контролировать всех и всё не знала границ. Однако было очевидно, что он не может и впредь продолжать вести себя так, будто с ним ничего не случилось. После столь серьезного инсульта в таком почтенном возрасте это попросту довело бы его до могилы.
Произошедшее дальше по сей день кажется чем-то поистине выдающимся: речь идет о добровольном соглашении на полную блокировку в прессе какой-либо информации и новостей о здоровье премьер-министра. Сегодня такое попросту невозможно представить.
Черчилля перевезли в Чартвелл. Врачи наблюдали за его выздоровлением. Иден тем временем по-прежнему был очень болен, и повседневное государственное управление тайно осуществлялось Р. А. Батлером, Джоком Колвиллом и, что особенно примечательно, зятем Черчилля Кристофером Сомсом, который недавно стал депутатом. Несомненно, династические инстинкты Уинстона Черчилля во всех отношениях сравнимы с аналогичными инстинктами любого королевского дома.
Кризис продолжался, хотя доктор Брэйн и восхищался стойкостью пациента. Двадцать шестого июня, через три дня после инсульта, невролог прибыл в Кент на рандеву с лордом Мораном в Чартвелл-хаусе.
«Он явно деградировал. Его речь стала более дизартричной, левая рука еще слабее, походка более неустойчива. Временами он задыхался и закашливался при глотании. Левая рука стала совсем неуклюжей, но хватка кисти все еще крепкая, в локте и плече движение хорошее. Главная слабость — в мелких мышцах левой кисти. Совсем небольшая слабость в левой нижней конечности, но он все равно имеет тенденцию при ходьбе западать влево. При уколе булавкой нарушения чувствительности не наблюдается, как и постуральной регуляции. Сухожильные рефлексы с левой стороны лучше, чем с правой, и, как и раньше, левый рефлекс разгибательный, а правый — сгибательный».
Но если плоть была слаба, то разум Черчилля оставался напряженным и бдительным.
«[Черчилль] заметил, что утратил эмоциональный контроль. Он сказал, что “всегда был довольно стойким”, но теперь ситуация резко ухудшилась. Он, например, мог расплакаться, если его что-то трогало, скажем стихи. Он прочитал мне отрывок из статьи в The Times, в котором говорилось, что в советской прессе ему уделяется больше внимания, чем Сталину, и это заставило его всхлипывать.
Я хорошо помню, как он поднялся с постели в своей куцей ночной рубашке и ковылял взад-вперед по комнате со своими гемиплегическими левой рукой и ногой, чтобы показать мне, на что он способен, а потом повел меня смотреть свой пруд с рыбами».
Далее была еще одна лекция на тему международной политики — и захватывающий взгляд в будущее, напомнивший о его оптимизме в отношении технического прогресса:
«[Черчилль] сказал, что, если найти способ смягчить напряжение между СССР и западными державами, предоставив Советскому Союзу гарантии невозможности агрессии, мировое производство может быть за несколько лет удвоено, и люди получат то, что им нужно больше всего на свете: больший досуг (сказано это было на редкость уверенно). Они могли бы интенсивно трудиться четыре дня в неделю, а остальные три дня наслаждаться отдыхом и любимыми творческими занятиями».
Это заявление поистине поразительно. Черчилль — последний из записанных в анналы человечества, кого хочется ассоциировать с человеколюбивыми идеями «баланса работы и личной жизни». Мало кто назвал бы его пропагандистом четырехдневной рабочей недели.
Как бы там ни было, выздоровление началось, и восстановление шло удивительно быстро, благодаря чему к сентябрю Черчилль был в Балморалском замке с королевой, а сразу после этого вернулся в свой кабинет. Все это время он был весьма активен и ощущал себя в центре событий. Однако Британия, которую он знал, быстро менялась. По силам ли было пожилому империалисту не просто приспособиться к переменам, но и понять и принять новую действительность и новое поколение?
Старик и чудовище. Принц Чарльз и Кристофер Лонг, оба пяти лет от роду, 1953 год
[144]
Сохранилось много замечательных фотографий, где пожилой (и выздоравливающий) Уинстон Черчилль изображен с малышами, которые на него с восторгом смотрят, а то и (как в случае с его прекрасной внучкой Эммой Сомс) висят на нем в буквальном смысле слова. Далее описаны два примера его встреч с совсем еще юными умами в период, когда он приходил в себя после инсульта 1953 года. Так эти события отложились в памяти малышей.
До наших дней дошла короткая катушка цветной пленки начала 1950-х. Целлулоидные материалы тех дней придают синим и красным оттенкам необычную интенсивность. На пленке королевская семья: недавно коронованная королева Елизавета, ее муж принц Филипп, королева-мать, а также Уинстон и Клементина Черчилли. Они в поместье Балморал на северо-востоке Шотландии. Сразу видно, что погода ужасная, промозглая; Черчилль кутается в большое серое пальто, на нем серая фетровая шляпа. Он сидит на берегу озера, Клементина чуть позади, на кочке. Небо загораживают могучие горы. Черчилль машет каким-то куском коряги. Есть один мимолетный кадр — к нему подходит маленький мальчик в синем дождевике.
Черчилль улыбается и что-то говорит малышу, но фильм немой, слов мы не слышим. Это принц Чарльз, теперь король Великобритании Карл III. Десятилетия спустя он вспоминал, что ему тогда сказал 78-летний премьер-министр. Он сказал, что «ждет Лох-несское чудовище». Больше всего поражает, насколько привычной и естественной частью жизни королевы Елизаветы был Уинстон Черчилль — старик у озера, который сидел там, когда она сама была совсем маленькой. Он кажется таким же неизменным элементом пейзажа, как окружающие озеро горы.
По возвращении в Чартвелл жизнь Черчилля насыщена встречами с внуками и их маленькими друзьями. Судя по всему, он чувствовал себя с детьми непринужденно — полная противоположность его отцу, холодному и безразличному.
Еще один человек, Кристофер Лонг, живший неподалеку, так вспоминает свою детскую встречу с Черчиллем:
«В великолепный солнечный день в начале 1950-х, вскоре после коронации королевы Елизаветы II, мы, с дюжину детей, праздновали пятый день рождения нашего друга Николаса Сомса на ферме Чартвелл, где он и его сестра Эмма жили со своими родителями, Мэри и Кристофером Сомсами. Обязательный на таких мероприятиях фокусник уже ушел. Теперь на лужайке перед французскими окнами няни устраивали такие же обязательные скачки в мешках и гонки с яйцом на ложке, предшествовавшие ритуальному чаепитию в честь дня рождения с тортом и желе.
Я по какой-то причине отказался присоединиться к остальным в этих играх и вместо этого весь день проторчал в гостиной, карабкаясь вверх-вниз по милому старику в кресле, который, казалось, был создан специально для этой цели. Он был ужасно древним, но, к его чести надо сказать, было у него несколько на редкость притягательных штуковин, в том числе, например, интересные золотые часы на цепочке, тянувшейся через весь его живот, и сигара, кончик которой нужно было отрезать специальным резаком. И ему, по моему настоянию, приходилось делать это довольно часто.
Однако, к его меньшей чести и к моему великому разочарованию, этот человек слыхом не слыхивал о книжке “Паровозик Томас”, которую преподобный Одри написал специально для “Кристофера” (как я предполагал, для меня, ведь я тогда не знал, что речь шла о его внуке, моем тезке). Зато когда я попросил его рассказать мне что-нибудь о поездах — тогда меня интересовала только эта тема, — мой древний друг на ходу придумал очень достойную историю об опасном побеге откуда-то куда-то на поезде.
После чая разразилась неизбежная шумная анархия: дети носились, а их измученные няни с нетерпением ждали, когда их разберут мамы. К этому времени я опять вернулся к своему другу в кресле, который теперь потягивал из стакана виски. Помню, как в проеме двери на возвышении в конце гостиной появились моя мать с Мэри Сомс. Она лучезарно улыбнулась и в ужасно раздражающей манере, свойственной всем мамам, выразила моему пожилому другу надежду, что я не слишком ему докучал.
“О нет, совсем нет, — заверил ее сэр Уинстон Черчилль. — Он пробыл здесь весь день. Забавный малыш”».
