Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

Не только содержание его речей было мудрым и правильным; они еще и готовились с той бесконечной трудоспособностью и стараниями, которые считают гениальными. Таким же был и его внешний вид; его позы и жесты, использование разных приемов и уловок, помогавших ему добиться нужного результата: все, от флирта и уговоров до мощной пропаганды, блефа и запугивания, тщательно корректировалось с учетом конкретных потребностей. Назвать это актерской игрой было бы неверно. Актерство — режим бесконечно варьируемый и приспособляемый. Мы же говорим о трансформации, росте и постоянном изменении личности».

Лошади и скачки. Кристофер Сомс, 1947 год

[131]

«В Сандхерсте наибольшим удовольствием для меня были лошади, — писал Черчилль о своих юношеских годах. — Мы устраивали забеги “точка-точка” и даже “стипль-чез” (бег с препятствиями) в парке одного из дружелюбных к нам местных аристократов и весело носились по окрестностям верхом». Кроме того, Черчилль неплохо играл в поло, и можно было видеть его на лошади в бою в Судане.

Любовь ко всему связанному с конным спортом никогда его не покидала. Пребывание в политической оппозиции — дело традиционно унылое. Среди руин послевоенной Британии лошади были для Черчилля жизненно важной формой бегства от безрадостной действительности. Они наполняли яркими красками его жизнь — как и жизнь многих других британцев.

«Конь вырвался вперед на старте, — вспоминал Кристофер (позже лорд) Сомс. — Когда он победил, толпа приветствовала его ликованием. Все бросились вперед, чтобы увидеть его финиш, и устроили ему потрясающий прием». Речь о крупном сером скакуне по кличке Колонист II, которого Уинстон Черчилль приобрел по настоянию Сомса. Этот красавец-конь и его участие в скачках произвели на бывшего премьер-министра поистине омолаживающий эффект. Это был не единственный аспект, в котором Кристофер Сомс, зять Уинстона Черчилля, повлиял на своего знаменитого тестя.

Когда у Сомса завязался роман с младшей дочерью Черчилля Мэри, он был 27-летним офицером Колдстримской гвардии. Внешне он походил на комика Терри Томаса в молодости: те же зачесанные назад волосы, та же широкая улыбка. Он служил помощником военного атташе в Париже — образец европейской утонченности, — когда пост посла занимал старый друг Черчилля Дафф Купер (он жил там со своей женой леди Дианой). Это обстоятельство значительно облегчило Черчиллю задачу принятия очередного предполагаемого зятя (его вторая дочь Сара в 1945 году уже успела развестись с комиком Виком Оливером).

В 1947 году молодожены Мэри и Кристофер переехали на ферму по соседству с Чартвелл-хаусом, купленную для них Черчиллем, и без промедления приступили к сплочению семьи. Кроме любви к кентским пейзажам (и умения играть в джин-рамми на деньги), молодого офицера Сомса связывал с тестем еще один чрезвычайно важный фактор: любовь к лошадям. Довольно скоро сельский житель Сомс превратил Чартвелл в процветающее сельскохозяйственное предприятие (как мы увидим позже, там имелся даже бешеный бык) и был готов к небольшому расширению.

Однажды знакомый по скачкам рассказал Сомсу о замечательном жеребенке и в 1949 году убедил его — и его тестя — купить красавца за две тысячи фунтов стерлингов. Скоро Колонист II попал в заголовки газет. Еще до участия в скачках в специализированной прессе всех оповестили, что бывший премьер-министр перерегистрировал скаковые цвета своего покойного отца: ярко-розовый камзол с шоколадными рукавами и кепкой.

Клементину такое развитие событий в духе комедии положений одновременно привело в ужас и возмутило. И не ее одну. Некоторые коллеги Черчилля по парламентской фракции консерваторов тоже порядком нервничали — перед предстоящими-то выборами — по поводу того, что лидера тори в эту новую технократическую эпоху будут видеть бесстыдно предающимся аристократическим удовольствиям.

Однако когда Колонист II начал один за другим выигрывать забеги — к бурному восторгу как букмекеров, так и игроков, — другие коллеги Черчилля, судя по всему, узрели в этом моменте некий политический капитал, очень полезный в послевоенном мире, в остальном довольно сером и безрадостном. «Консерваторы и Колонист!» — таким был один из предложенных для предвыборной кампании плакатов. На другом написали: «Винни побеждает!»

Колонист II одержал серию из тринадцати побед, существенно улучшив финансовое положение семейства Черчиллей. Дальновидный Кристофер Сомс — видя как материальную выгоду, так и огромное удовольствие, которое скачки приносили его пожилому тестю, — взялся за создание конного завода (не в Чартвелле). Там проходили выездку ухоженные скаковые лошади с именами вроде Вена и Цилиндр, а Черчилля — что неслыханно для послевоенного времени — избрали в члены «Жокейского клуба».

Стоит отметить, что впереди Кристофера Сомса ждала более серьезная и солидная карьера — сначала в политике, а затем в дипломатии. Одно время — в начале 1950-х — он постоянно находился на Даунинг-стрит в качестве помощника Черчилля, став при этом членом его семьи, причем довольно любопытным образом. Как мы увидим позже, эта роль поразительно расширится, когда Черчилль будет вынужден на время отойти от дел из-за серьезной болезни. Но статус Сомса рос и креп и независимо от тестя; этому человеку предстояло сделать поистине выдающуюся карьеру.

Спустя много лет, в речи, произнесенной в 1975 году — через два года после присоединения Британии к Общему рынку, — лорд Сомс, тогда уже посол Великобритании в Париже, в числе прочего сказал о своем тесте и его мечте об объединенной Европе. Сомс и сам горячо верил в эту новую европейскую систему, в которой суверенитеты объединяются, но во многом сохраняют свою идентичность. В той речи он даже процитировал слова Черчилля: «Да поднимется Европа!» Однако по сей день неясно, как бы Уинстон Черчилль отнесся к более тесным связям стран (за рамками Общего рынка) и к тому, что Европейский союз в итоге превратился в одну из множества болевых точек в изнуряющих дебатах по поводу Брекзита.

Каковы бы ни были глубинные намерения Черчилля относительно интеграции Британии в надъевропейскую структуру, в послевоенные годы его чувственно-эстетическое обожание континентальной Европы смогло наконец выйти на волю. Он, например, питал большую слабость к югу Франции и особенно к роскоши «Отеля де Пари» в Монте-Карло, в княжестве Монако. Но еще более притягательными были перспективы долгосрочного отдыха на великолепных виллах, причем практически даром.

«Я не должен! Я обещал Клемми!» Лорд Бивербрук, 1949 год

[132]

Дом словно парил на скалистом выступе, окруженном синевой океана и насыщенными розовыми, фиолетовыми и малиновыми тонами бугенвиллий. Вилла называлась «Ла Каппончина» и располагалась на Французской Ривьере — в Кап-Д’Ай, неподалеку от Монте-Карло. Принадлежала она лорду Бивербруку, министру по делам авиастроения в годы войны и владельцу чрезвычайно популярной в то время газеты Daily Express. Они с Черчиллем знали друг друга около сорока лет.

«Ла Каппончина» представляла собой образец континентальной роскоши, удивительной для многих читателей Бивербрука (известно, что в 1948 году фильм Пауэлла и Прессбургера «Красные башмачки» завораживал британцев не только душераздирающей мелодрамой из балетного мира, но и роскошными локациями Ривьеры в ярких красках цветной пленки Technicolor). Бивербрук часто приглашал Черчилля к себе на время отпуска, и тот никогда не отказывался принимать от него такую щедрость, как, впрочем, и от других своих состоятельных друзей. Его старый друг Сомерсет Моэм описал Монте-Карло как «солнечное место для сомнительных людей», но Черчилль всегда тянулся к этому блеску, словно ослепленный ярким пламенем мотылек. Один из таких случаев имел место в 1949 году, во времена, когда Черчилль был лидером оппозиции, а правительство Эттли столкнулось с последствиями серьезной девальвации фунта стерлингов.