Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Тёплым солнышком согрета,
Нежной думой создана,
Подошла, играя светом,
Синеглазая весна.

Душу тронула улыбкой,
Синим небом расцвела,
Крылья изогнула гибко
У немытого стекла.

И когда за плотной ставней
Шевельнулась тишина,
Проскользнула песней давней
Тихо-грустная весна.

А вдали, где чад лампадный
Душу-бурю обманул,
Кто-то грустный, кто-то жадный
Ищет девочку весну.

С тёмной думой о Падшем Ангеле,
Опуская в тоске ресницы,
Раскрываю его евангелие,
Его шепчущие страницы.

И у храма, где слёзы спрятаны,
Встану, робкая, за оградой.
Вознесу к нему мысли ладаном,
Тихо сердце зажгу лампадой.

Всё, что жадной тоской разрушено,
Всё, что было и отзвучало,
Всей души моей стоны душные
Положу к его пьедесталу.

И его, красивого, падшего,
Полюблю я ещё сильнее.
Трону струны его звучащие
И замолкну, благоговея.

Дрожащий сумрак бледен и угрюм.
Окно завешано.
В душе так много грубых, тёмных дум,
Одна — безгрешная.

Ворвавшегося воздуха струи
Скользнули в комнату.
Надломлены желания мои,
Одно — не тронуто.

Смеются ямбы брошенных стихов,
Жгут мысли праздные…
В моей душе так много звонких слов,
Ещё не сказанных.

Над маслинами месяц двурогий.
На шоссе — большие круги.
Затихают в дали дороги
Звонко щёлкающие шаги.

Чуть качаются звонкие прутья,
По-человечьи кричит сова.
Тихо звякает на распутье
Уходящий в ночь караван.

Бесшумно шагающие верблюды.
Тихий стон ботал и бубенцов…
С затаённым предчувствием чуда
Я взглянула в твоё лицо.

Я смотрела под маски смешливые,
В непритворную бледность лица.
Я смотрела в глаза молчаливые,
Узнавая тоску мертвеца.

Тихим взглядом, глухим и пронзающим,
Я смотрела в чужие глаза.
Я следила, как в сердце незнающем
Зажигалась, взметалась гроза.

Средь слепых я искала оракулов,
Средь могил находила живых.
Я поверила в душу других
Посмотрела в себя — и заплакала.

В своём чертоге позабытая,
Во мгле широкого окна.
Струится ночь в окно раскрытое,
В гостиной бьют часы. Одна.

И кисти рук бессильно падают,
В висках стучит и бьётся кровь…
Святой, мигающей лампадаю
Сгорела грешная любовь.

Грубой страсти тихая жертва,
Прозвучавшая грустной песней,
Да воскреснет она из мертвых,
Да воскреснет!

В жгучем вихре его дурмана,
Непорочная и святая,
Неразумная Донна-Анна,
Промелькнувшая грёзой мая.

Грубой страсти тихая жертва,
Непонятная, сокровенная…
Да воскреснет она из мертвых,
Благословенная!

Ты говоришь — не опошляй души.
Сама душа ведь, пошлая, трепещет.
А разум ждёт в тоскующей тиши.

На сердце холод, жуткий и зловещий,
И как не слушать шёпота земли?
На свете есть диковинные вещи.

Ползут в морском тумане корабли.
Зачем теперь на них смотреть украдкой,
Когда в душе все струны порвались?

Ты говоришь: там холодно и гадко.
Пусть так. Но это — тёмный храм.
Лампадами горят мои загадки.

Все чувства и мечты хранятся там.
Пусть нет сокровищ там. Без содроганья
Его ключей я никому не дам.

А я молчу, хочу великой дани
С земли, с травы, с деревьев и камней,
Где цвёл мой взгляд наивного незнанья.

Да, хорошо не знать. Души моей
Тогда бы яд не разделил так быстро.
Но как не знать тоску весенних дней,
Прильнув к земле, холодной и душистой.

Перед маленькой иконкой
Притаилась тишина.
Луч сверкающий и тонкий
Лёг на переплёт окна.

День мой — хоровод без песен,
Храм без восковой свечи.
Губы молятся: «Воскресе!
Подойди и научи!»

Но молюсь — у чьей иконы?
Даль тиха, душа пуста…
Мне остались только стоны
Не воскресшего Христа.

На реках Вавилонских мы сидели и плакали,
А у ног шелестели струи.
Мы повесили арфы свои — и плакали…
Аллилуйя!

Нам твердили: «Воспойте нам песни Сионские!»
Сердце жадно тоскует.
Как споём на чужбине мы песни Сионские?
Аллилуйя!

Как забудем тебя, о, Сионе возлюбленный?
Да погибнет, тоскуя,
Кто, утешась, забудет свой дом погубленный…
Аллилуйя!

О, блажен, кто младенца на камни холодные
Бросит в полночь глухую,
Кто всю душу расколет о камни холодные.
Аллилуйя!