Сара Корбетт - Дом в небе
– Ребенка нет, – сказал он.
– Аллаху Акбар, – вырвалось у меня, хотя по лицу Дональда было видно, что зря я это сказала. Нельзя благодарить Аллаха за отсутствие ребенка, потому что дети – это дар Божий, как бы там ни было.
Итак, я не беременна. Ложная тревога. Месячные не начинались из-за стресса, повлиявшего на работу гормонов.
Эта новость принесла мне облегчение, хотя и смешанное с разочарованием. Я не могла не почувствовать себя еще более одинокой. Где-то на заднем плане разочарования, как маленький жужжащий мотоцикл, маячило бледное воспоминание о сексе – чувственная роскошь, которая теперь казалась почти нереальной.
В первых числа октября закончился Рамадан. Наши тюремщики отмечали Ийд – праздник разговения. Они приготовили тушеную козлятину. Нам с Найджелом дали на двоих маленькую миску мяса, горсть липких фиников, тарелку печенья в сахарной глазури и даже несколько ирисок. У нас была одна ложка, которую Найджел из вежливости уступил мне. Козлятина была восхитительная – нежное отварное мясо с рисом и маслом. Но вскоре после еды у нас разболелись кишки. Мы по очереди бегали в туалет, страдая кроме прочего от головокружения и обезвоживания. Но ириски, оставлявшие сладкие лужицы на языке, мы съели все равно – мы не могли ждать, когда нам полегчает. Потом мы снова сели за нарды, стараясь не думать о том, что наш мир сузился до размеров обезболивающего в виде крохотного кубика.
Прошло пять недель. Однажды на шестой неделе я проснулась в бодром настроении.
– Сегодня будет хороший день, – сказала я Найджелу, когда нас разбудил первый крик муэдзина.
Он, как обычно, сделал вид, что не слышит меня.
Хороших дней у нас не бывало, но я чувствовала необходимость в надежде, хотя надеяться было все равно что бить кулаком в глухую стену, думая, что кто-то может откликнуться.
– Слушай, – сказала я как-то раз, – я не могу так долго молчать.
Мы лежали на своих матрасах, Найджел – отвернувшись к стене. Он не ответил, и это почти взбесило меня.
– Найдж, – продолжала я, – мы нужны друг другу. Мы должны разговаривать. Я просто схожу с ума, когда ты так молчишь.
Он перевернулся на другой бок и возмущенно спросил:
– Ты считаешь, что, если я буду говорить, тебе станет легче? Ты считаешь, я должен говорить, чтобы тебе было легче?
Мы были точно старые супруги, очень старые, давно надоевшие друг другу, но по привычке продолжающие жить вместе, как вздорные соседи. Еще тяжелее было оттого, что мы оба боялись прикосновений. Мы никогда не брались за руки, не говоря уже о том, чтобы обняться ради взаимной поддержки. Когда Найджел выходил молиться с мальчиками, он больше не выглядел испуганным и не торопился обратно после молитвы. Однажды я услышала его смех на веранде. Они все смеялись, все вместе.
Когда Найджел вернулся, я поинтересовалась, что их рассмешило.
– Ничего, – ответил он и устало закрыл глаза.
Найджел каждый день занимался с Джамалом английским, помогал учить слова. Они казались почти приятелями, Джамал и Найджел, в то время как Абдулла – мой наставник – становился все несноснее. Всякий раз, протягивая руку, чтобы перевернуть страницу или указать мне что-то в тексте, он будто случайно поглаживал мне колено или плечо.
Однажды Джамал принес нам тарелку жареной рыбы, подарок от Дональда, который ел на веранде с мальчиками. Поставив тарелку на пол, Джамал попробовал пошутить. Он взглянул на меня с улыбкой и надул щеки – мол, если я съем все одна, то меня раздует.
Найджел тут же расхохотался.
– Амина толстая, – произнес он, подчеркивая слово тем же тоном, каким читал Джамалу английские слова. – Да, толстая.
Джамал захихикал. Найджел захохотал еще громче.
Его жестокость ошеломила меня. Я побежала в туалет и захлопнула дверь. Мне было плевать на мнение Найджела о моей фигуре, на эту шутку, но он заискивал перед ними. Неужели он переметнется? Оказывается, я не могу его развеселить, а мальчики могут.
Вернувшись к себе на матрас, я мысленно составила список всех слабостей Найджела, я припомнила все его промахи. Потом я составила второй список, с помощью которого защищала себя от его нападок, опровергала все его обвинения. Я представила, что мы ссоримся и даже деремся. Мы орали друг на друга, пока не выпустили весь пар. После чего мы бросились друг другу в объятия и разрыдались. На самом деле ни Найджел, ни я не вставали с матраса. Все произошло без единого слова, без единой слезы. Но мне стало немного легче.
На второй месяц начались переезды. Нас возили из Электрического в другой дом неподалеку, потом обратно, и так несколько раз. Наконец, мы все-таки остались в новом доме.
Переезды происходили ночью. Нас заталкивали в «судзуки» Ахмеда. Мальчики закутывались в платки, обвешивались автоматными рожками и садились сзади. Стволы их автоматов заполняли все пространство у нас над головами. Вторым рейсом перевозили Абди и двоих других. По дороге мы не встречали ни души.
В коридоре Электрического Дома я иногда мельком видела пленных сомалийцев – обросших, больных, подавленных, – когда кто-то возвращался из туалета. Я часто слышала, как они молятся в своей комнате. Насколько я могла понять, там было абсолютно темно. Порой Абди читал Коран, сидя на пороге, где было немного светлее. Несколько раз я отваживалась подать ему знак, безмолвно спрашивая: «О'кей?» Он безнадежно качал головой и клал руку на живот. Наверное, это означало, что он голоден, что их плохо кормят.
Ранее, еще в Электрическом Доме, нас вывели во двор, где ждали Ахмед, Ромео, Дональд и Адам с видеокамерой на штативе. Лица у всех были закрыты. Потрясая автоматами, они велели нам опуститься на колени и расхваливать ислам, пока они снимают нас на камеру. Якобы это должно подвигнуть наши правительства заплатить выкуп. Называть конкретную сумму нам не велели, но я много раз слышала от них, что они хотят полтора миллиона за одного и три за двоих. Так в барах, где я работала официанткой, заявляли напитки дня.
Они сделали много дублей, заставляя нас повторять снова и снова. Видео предназначалось для показа по телевидению. Я попыталась представить, что увидят мои родные. Они увидят меня и Найджела, стоящих на коленях в окружении вооруженных до зубов головорезов. Они увидят мою бледность и слезы в глазах – потому что свои контактные линзы, за неимением специального раствора, я споласкиваю сырой водой из ведра. Я постаралась расправить плечи, хотя Ахмед приказ смотреть вниз на землю. Своему голосу я пыталась придать твердость – в надежде, что мои родители поймут, что я не сдаюсь.
