Сара Корбетт - Дом в небе
Пошла третья неделя нашего заточения, и я, изучая новый язык и религию, радовалась тому, что мне есть чем занять время. Когда мы с Найджелом оставались одни, мы сравнивали свои выписки из Корана. Найджелу особенно нравились правила, которые Аллах установил насчет обещаний и клятв. Если ты дал клятву именем Аллаха, ты обязан ее исполнить. Найджел хотел заставить главарей поклясться, что они нас освободят.
Мальчики, собравшись во дворе группой, читали молитвы даже вне расписания. Их голоса сливались в один продолжительный гул. Интересно, как им удается так долго не отвлекаться? – удивлялась я. Неужели они действительно имеют глубокую веру? Я ожидала, что молитвой руководит кто-то из старших – капитан или Али, – но оказалось, что маленький кроткий Хассам, чуть ли не самый младший. Хассаму было шестнадцать лет. Джамал пояснил, что отец Хассама – имам в мечети, и потому он много знает из Корана, и его выбрали для ведения молитвы. Он стоит впереди, лицом к Мекке, и читает на память молитву, а они все стоят рядами позади него. Я видела сквозь щель в туалете, как он примеряет на себя роль старшего. Он пел молитвы громким чистым голосом, жестами подчеркивая вступление для остальных.
Я и Найджел тоже должны были молиться в нашей комнате. Найджелу полагалось стоять впереди меня, потому что он мужчина и потому что главный. Часто Джамал приглашал его молиться вместе со всеми во дворе. Найджел, понятно, не мог отказаться, и уходил, бросив на меня виноватый взгляд. Меня как женщину они бы никогда не пригласили присоединиться к ним. Я не могла лишний раз глотнуть свежего воздуха, как Найджел, но зато, оставшись одна, могла пренебречь молитвой. Я знала, что никто не побеспокоит меня до конца молитвы, и была рада просто сидеть, уставившись в стену.
– Нет, это нехорошо, – сказал Дональд Трамп однажды вечером, когда зашел к нам в комнату и увидел наши грязные матрасы и черную плесень на задней стене. – Нельзя держать тут людей! – с притворным возмущением воскликнул он и отшвырнул ползущего по полу таракана. На нем была длинная розовая рубашка с длинными рукавами и мешковатые штаны длиной чуть выше лодыжек – согласно хадису, – чтобы штанины не касались земли.
Дональд один из главарей шайки – в этом не было сомнений. Каждые пять-шесть дней он привозил ребятам деньги и еду. Али куда-то исчез. На самом деле Дональда звали Мохаммед, но один Мохаммед тут уже был. Кроме того, он держал общак и был более других похож на цивилизованного человека. Он неплохо говорил по-английски – часто заходил к нам поболтать и травил байки о своих путешествиях по Европе. Рассказывал, что жил в Германии, пел серенады итальянскому оливковому маслу, утверждая, что это самое вкусное масло в мире. Дональд многое знал и видел и хотел, чтобы мы его за это ценили, чтобы выделяли его среди прочих бандитов. В тот вечер он снова заявился, принес нам по банке теплой колы. Он опустился на корточки у стены и сказал:
– Знаете, эти люди, они необразованные. Им нужны только деньги.
– У нас нет денег, – ответила я, глядя в его жирное лицо, освещенное светом электрической лампочки. – Нет у нас денег. – И стала медленно цедить кока-колу, словно это коктейль.
Дональд высоко поднял и резко опустил плечи.
– Будь моя воля, вы были бы свободны в течение недели, – улыбнулся он, – нет, в течение часа.
Я не верила ему.
К середине сентября мы без малого четыре недели провели в неволе. Шел Рамадан, священный месяц, когда положено особо заботиться о чистоте помыслов и упражняться в терпении. Мы стали чаще молиться. С восхода до заката солнца все постились, но для нас это не имело значения, поскольку мы и так ели всего два раза в день. Утром, пока не рассвело, Хассам или Джамал приносили нам завтрак – рыбные консервы и пакет с какими-то булочками, отдаленно напоминающими мини-хот-дог, но в мусульманской стране, где действует запрет на свинину, в тесто клали что-то другое. Впрочем, это нас не интересовало. Мы ели без аппетита равно утром и вечером. Днем мы ничего не ели и не пили.
Я грезила о шоколаде. Жуть как хотелось хоть маленький кусочек. Порой, когда Найджел лежал в полудреме на своем матрасе, я рассказывала ему сказки собственного сочинения со счастливым концом, в которых я находила целый фунт горького шоколада или большую гору М&М и съедала все за один присест. Я спрашивала у него: «Что бы ты предпочел: кусок шоколадного торта или сандэ с горячим ирисом? Сандэ или Hershey's Kisses?» Он не отвечал, но я не допытывалась. И обмахивала себя от жары ладонью.
В моей версии рая текли карамельные реки и была вечная прохлада. А между тем пот день и ночь струился мне в бюстгальтер, маринуя мои груди, отчего кожа становилась пористой и жесткой. Найджел перенял привычку сомалийцев носить мужскую юбку вместо брюк – так было прохладнее. Я сменила абайю на длинное бесформенное платье из красного полиэстера, которое мне принес Дональд. Джинсы я больше не надевала, но заставить себя отказаться от бюстгальтера не могла – у меня было чувство, что это хоть слабая, но защита.
Дональд всякий раз спрашивал, что нам купить на рынке. В один из его приходов я вручила ему целый список, составленный заранее. Тут я дала волю фантазии – среди прочего я указала мыло, аспирин, шоколадки, велосипед-тренажер, ватные палочки для ушей и телевизор.
Дональд с озадаченным выражением смотрел в список, пока я, водя карандашом по строчкам, отчетливо читала вслух каждое слово:
– …тре-на-жер.
– Ах да, да, я знаю, – сказал он, не желая терять лицо и признаваться, что он не понимает.
– Можно ли найти это на рынке, Мохаммед? Не все, но хоть что-то?
– Да-да, думаю, можно.
Несколько дней спустя он принес нам мыло, упаковку огромных пилюль ацетаминофена, пакет ватных палочек и маленькие ножницы, чтобы Найджел мог подстригать бороду. Еще я попросила у Дональда новый бюстгальтер и книги на английском. Книг нам не хватало больше всего, потому что от голода сохнет не только тело, но и мозг.
Был еще один вопрос, который мне требовалось обсудить с Дональдом. У меня все внутренности сводило от одной мысли, что придется обращаться к нему по такому поводу, но ничего другого не оставалось. Дело в том, что у меня была двухнедельная задержка месячных. Интрижка с американским шефом бюро в Багдаде, слабость, которую я позволила себе, думая немного развеяться и скрасить одиночество, вышла мне боком в самое неподходящее время! Я никогда не была беременной и не знала, каково это. Может быть, ноющая боль в бедрах – это один из симптомов? Может быть, льющий с меня ручьями пот – это не следствие жары, а признак того, что внутри меня растет новая жизнь, еще один маленький заложник? Я не знала, что и думать, но молчать было нельзя.
