Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
Этот список — увидь его в те времена люди, жившие на продовольственные талоны в серой, безбанановой Британии, — вызвал бы общенациональное цунами слюноотделения. Но таков был мир Черчилля: его излишества часто были бессознательными. Вот еще одна весьма красочная деталь:
«Мы прилетели сюда на прекрасном самолете полковника. Полет занял четыре часа, и я его выдержала. В воздухе нам подавали вдоволь шампанского, и трое очаровательных молодых джентльменов были к нашим услугам.
Сама вечеринка — чистый цирк. Происходит все во дворце наслаждений какой-то миллионерши, повсюду мрамор и апельсиновые деревья, фонтаны и плитка… На вилле имеется большая дешифровальная установка, на которой работают девушки-операторы из женского добровольческого корпуса; картографический зал, множество секретарей; ваш старый доктор йоменов [117], лорд Моран.
Жена полковника и его дочь Сара (она служит в женском добровольческом корпусе) встретили нас на аэродроме и доставили во дворец наслаждений на американской машине с огромной белой звездой на камуфлированном боку».
Далее идет бессмертное описание самого Черчилля: «Там нас ждал наш старый дитя в своем комбинезоне, десятигаллонной ковбойской шляпе и ужасно рваном восточном халате, пышущий здоровьем, бодрый и в отличном настроении…»
Черчилль, хоть по виду и не скажешь, за месяц до этого перенес сильнейшую пневмонию в Тунисе. Он заболел во время поездки по Средиземноморскому театру военных действий с посещением войск и военных баз. Теперь в Алжире его сопровождал личный врач лорд Моран. Диана Купер следила за ним тревожным взглядом, убежденная, как и многие другие, что премьер-министр перенес тогда сердечный приступ.
«Позже, после [военного] смотра, который продолжался весь день и показался мне довольно изнурительным для Уинстона, у нас состоялся восьмой и последний пикник. Мы отправились на него восемью машинами с белыми звездами на боках и водителями-американцами (весь город под контролем исключительно американцев), по два-три гостя в каждой. Нас сопровождали несколько [охранников], а также был фургон, груженный разными яствами, напитками, подушками, столами, стульями и пуфами. Наша авангардная группа выдвинулась на час раньше основных сил, чтобы провести рекогносцировку и выбрать поляну в нескольких милях отсюда, безветренную, сравнительно плодородную и зеленую, по возможности с источником воды.
Мы проехали по стране миль восемьдесят [118]… тут очень красиво, все оливково-зеленое, плодородное, с городами, обнесенными стенами и укрепленными касбами [119]. Мы поднялись в знаменитое ущелье… там и решили погулять в свое удовольствие… и тут, словно по велению джинна, кто-то намешал коктейлей, разложил ковры и подушки; появились столы и фуршетные стойки. Когда мы закончили приготовления, прибыла основная компания.
Полковник тут же уселся в удобное кресло, под ноги ему постелили коврик, на колени положили подушку, которая служила и столом, и подставкой для книг и т. д. Далее последовала тревожаще бесконечная череда бокалов виски и бренди, каждый раз предваряемыми шутками, обращенными либо к Эдварду, в прошлом бармену из Америки, либо к лорду Морану в форме просьбы о врачебной консультации. Я ни разу не слышала, чтобы лорд доктор что-нибудь ответил; возможно, он знал, что возражать бессмысленно.
Потреблено много виски и бренди, хорошего мяса, салата и “маленьких белолицых тарталеток” (по выражению Уинстона)».
Черчиллю под палящим солнцем пришла в голову идея: он настоял на том, что должен спуститься по склону ущелья, встать на один из огромных валунов внизу и полюбоваться оттуда видом на равнины. Доктор Моран взволновался и сказал, что это не очень хорошая идея. Черчилль явно не собирался слушать доктора. Он начал спускаться под присмотром своего верного телохранителя инспектора Томпсона. В итоге премьер-министр добился своего и залез на валун, но люди, которые ждали его наверху, смотря на все это, не могли не думать о том, что спуститься-то туда — дело нехитрое. Удастся ли почти семидесятилетнему мужчине, только после серьезной болезни, да еще в страшную жару, подняться назад?
«Я считала, что если найти веревку или ремень, протянуть ему за спиной и чтобы двое мужчин шли впереди и тянули за концы, то это будет лучше, чем просто тащить его за руки, — писала Купер. — Я не смогла найти ничего более подходящего, чем длинная скатерть; я свернула ее в жгут и спустилась с ней вниз. И все вышло отлично! Он совсем не думал о том, что выглядит смешно (одно из его удивительных качеств), поэтому оперся спиной на льняной жгут. Парни потащили нашего спасителя наверх, а старик Моран в перерывах проверял его пульс. Продолжать восхождение позволялось только после того, как доктор подтверждал, что подъем не сказывается на его сердце».
«В пылающих недрах звезд». Нильс Бор, 1944 год
[120]
После Дня Д в июне 1944 года и вторжения союзников в оккупированную Германией Европу война против Гитлера перешла к завершающему этапу, хотя вермахт и продолжал ожесточенно сопротивляться. Лондон по-прежнему подвергался ударам нового нацистского чудо-оружия, его разрушали сначала ракетами «Фау-1», а затем «Фау-2». Но реальное будущее войны теперь оказалось в руках физиков. В суровых пустынях Лос-Аламос штата Нью-Мексико в условиях строжайшей секретности шла работа над атомной бомбой, но, скорее всего, ни Черчилль, ни Рузвельт на тот момент не понимали в полной мере, что ядерная война — это не просто более масштабный взрыв, но совсем иная философия и мораль в целом. Именно тогда физик Нильс Бор — он получил Нобелевскую премию за прорыв в квантовой теории и атомных структурах, а его вклад в «Манхэттенский проект» (так называют серию экспериментов с ядерными взрывами в Лос-Аламосе) сыграл решающую роль в наступлении нового ядерного века — обратился к Черчиллю с просьбой.
«Не стану утомлять вас техническими подробностями, — писал Бор Черчиллю в мае 1944 года после личного визита к премьер-министру, — но нынешняя ситуация несравнима с ситуацией алхимиков давних времен, блуждавших во тьме в тщетных попытках добыть золото».
Они встретились за несколько недель до этого письма на Даунинг-стрит, 10: величественный старец Викторианской эпохи и ученый, воплощающий в жизнь фантазии Герберта Уэллса. Встреча, организованная при посредничестве Фредерика Линдеманна (тогда уже лорда Черуэлла), прошла не слишком удачно. Бор не славился талантом объяснять научные принципы обывателям без глубоких научных знаний, а Черчилль — несмотря на его давнюю любовь к футуристической научной фантастике — не умел воспринимать объяснения, напичканные научными терминами. Пока Бор что-то говорил «тихим» голосом, премьер-министр проявлял все большее нетерпение и все сильнее мучился вопросом, почему бы его собеседнику не выражать свои мысли проще и лаконичнее.
Однако Бор явился на Даунинг-стрит с жизненно важной миссией: рассказать премьер-министру о масштабном и поистине ужасающем потенциале новой эпохи ядерного оружия. Был у его миссии и политический аспект: физик хотел уговорить премьер-министра поделиться атомными секретами Британии со всем миром (да, да, даже с Советским Союзом). Ведь если какая-то одна страна или блок будет обладать монополией на такое вооружение, это выпустит на волю апокалиптическое зло и даже может привести к гибели всю человеческую цивилизацию. Но разве мог он донести эту мысль за получасовую встречу, часть которой «съела» перепалка Черчилля с лордом Черуэллом?
Нет, не мог. Когда его уже выпроваживали из кабинета, Бор в отчаянии попросил у премьер-министра позволения прислать ему письменные объяснения. «Я сочту великой честью получить от вас письмо, — ответил Черчилль. — Но только не о политике». Похоже, у него сложилось впечатление, что физик пришел к нему исключительно для обсуждения идеологических вопросов. Позже Бор признался: «Мы просто говорили с ним на разных языках».
