Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
И целого мира мало. Генри Уоллес, май 1943 года
[110]
Был ли во время войны момент, когда Черчилль с болью в сердце осознал, что его любимая Британская империя не переживет этого конфликта? Чувствовал ли он когда-нибудь, разговаривая с президентом Рузвельтом, что американский политический истеблишмент наблюдает за ним холодными глазами и планирует, что настанет время, когда США покончат с этой империей и используют большую часть ее влияния и стратегического богатства для достижения собственных целей? Предполагал ли, что в послевоенные годы Великобритания будет выполнять указания США? Его визит в Белый дом в 1943 году включал встречу с вице-президентом Рузвельта Генри Уоллесом, который позже в деталях описал имперские взгляды Черчилля в своем дневнике.
Генри Уоллес писал об обеде в Белом доме:
«[Черчилль] яснее, чем на субботнем обеде, дал понять: он ожидает, что Англия и США будут управлять миром и кадровые организации, созданные для победы в войне, продолжат работу и после наступления мира. Они будут управлять миром по взаимному соглашению, несмотря на существование верховного и трех региональных советов.
Я прямо сказал: на мой взгляд, концепция англосаксонского превосходства, присущая подходу Черчилля, оскорбительна для многих народов мира, как и для многих людей в США. Черчилль к тому времени уже выпил довольно много виски, что, впрочем, не повлияло на ясность его мышления, но, возможно, сделало его более откровенным. Он сказал, что незачем извиняться за англосаксонское превосходство, ведь мы действительно превосходим всех остальных; что у нас, британцев и американцев, есть общее наследие, которое создавалось веками в Англии и усовершенствовано нашей конституцией. Будучи наполовину американцем, он чувствовал, что его призвание — выполнять функцию объединения двух великих англосаксонских цивилизаций и тем самым доносить до остального мира великое благо свободы».
Не так давно возникли жаркие споры по поводу одного комментария на сайте собора Святого Павла, в котором Уинстон Черчилль описывался как противоречивая фигура и назывался «сторонником превосходства белой расы». Многие сочли это обвинение клеветой. Вполне возможно, что на той встрече с Генри Уоллесом Черчилль говорил о политическом — а не расовом — превосходстве и имел в виду традиции и институты, а не особенности рас. Но факт остается фактом: от его высказываний об Индии содрогались даже его близкие друзья; Черчилль никогда не забывал прекрасных викторианских закатов. Однако в те грозные военные времена политики Белого дома явно создали собственный нарратив: США — светлая страна свободы и равенства, устремленная в будущее, которая с точки зрения морали стоит намного выше Британской империи, она движется вперед рука об руку с Британией не столько как с партнером, сколько как с просителем (однако об их расизме почему-то никто не говорит).
Львы и девственницы. Энтони Иден, июль 1943 года
[111]
«Сэр, мой долг сообщить вам, что тунисская кампания окончена, — написал Черчиллю генерал Александер. — Всякое сопротивление противника подавлено. Мы хозяева берегов Северной Африки».
Победа 8-й армии над немецкими войсками в пустыне стала поворотным моментом войны. Теперь союзники могли подумать о Сицилии и фашистской Италии Муссолини. Черчилль в США выступил перед Конгрессом. Его взгляд был твердо устремлен в победоносное будущее: он говорил о планах высадки союзных войск в Европе в 1944 году и об опасностях, которые ждали союзников в войне с Японией на Востоке. Пришло время выступить перед британскими и американскими войсками в Тунисе.
«Они были расслаблены и счастливы своей победой, — вспоминал Энтони Иден, министр иностранных дел, — и имели на это полное право». По словам Идена, это относилось и к Уинстону Черчиллю. Те дни «были для него самыми счастливыми на этой войне», а задача младшего по возрасту (и гораздо более эффектного) Идена заключалась в том, чтобы колесить с ним по Тунису и сопровождать его во время инспекции войск.
На полях сражений в пустынях они выглядели довольно комично и по-британски нелепо: Иден в строгом двубортном костюме, волосы развеваются на теплом ветру; Черчилль в ярко-белом костюме и топи (один из вариантов пробкового шлема).
Хотя поездка премьер-министра в войска была засекречена, продюсер кинохроники Pathé News не упустил возможности зафиксировать всеобщее ликование солдат. Черчилль запечатлен в хронике обращающимся к шеренгам военных. Потом слово взял Иден, который «сказал им больше добрых слов», пока, как выразился ведущий, Черчилль «кивал в знак согласия».
Это был момент полной гармонии между Черчиллем и человеком, которому давно обещали его работу. Премьер-министр много раз говорил Идену, что не станет «играть в Ллойда Джорджа» и, когда война закончится, он уйдет, оставив Идена лидером партии консерваторов и, если пожелают избиратели, премьер-министром. Иден будет слышать это еще много раз (аж до 1955 года). Эти двое могли часами пылко спорить на любую тему, но без злопамятности и недоброжелательности. В конце одной такой дискуссии на Даунинг-стрит Черчилль извинился, Иден извинился в ответ. «Ну вы даете, — произнес Черчилль, — это было жестко».
Тот солнечный день в древнем Карфагене стал одним из самых поразительно театральных моментов войны Уинстона Черчилля. Все происходило в полуразрушенном древнеримском амфитеатре. Скамьи заполнены примерно тремя тысячами британских и американских солдат. Черчиллю не потребовался микрофон: благодаря акустике его голос идеально разносился под палящим тунисским солнцем.
Он сказал, что это был «большой шаг по направлению к миру, дому и славе». После этих слов солдаты, размахивая головными уборами, трижды прокричали приветствие. Черчилль в ответ нацепил свою топи на трость, поднял и потряс ею.
Позже Черчилль — после короткой встречи со своим сыном-солдатом Рэндольфом, который вскоре высадился с парашютным десантом в Югославии, — в беседе с Иденом и генералами Аланом Бруком и Гастингсом Исмеем сказал о той речи в амфитеатре: «Я говорил там, где воздух разрывали крики христианских девственниц, пожираемых рычащими львами. Но я не лев и уж точно не девственница!»
Шандигафф для старого дитяти. Леди Диана Купер, Алжир, 1944 год
[112]
В 1944 году Даффа Купера назначили представителем Великобритании во Французском комитете национального освобождения в Алжире, и они с женой Дианой поселились там на несколько месяцев. Они прибыли туда в январе, и их приветствовали Черчилль, который опять приехал в Северную Африку и которого Диана называла «полковником», и его дочь Сара (она недавно развелась с Виком Оливером). Черчилль только что встречался с генералом де Голлем на саммите в Марракеше. Теперь он намеревался насладиться несколькими деньками в лучах палящего зимнего африканского солнца. Диана Купер ярко запечатлела те дни в своих письмах.
«И вот я здесь, над глубоким романтическим ущельем, где Альф бежит, поток священный [113], — пишет Диана Купер, цитируя стихотворение Сэмюэла Кольриджа. — Восхитительно жарко: на небе ни облачка. Мы только что потрясающе пообедали al fresco [114] — ветчина и цыпленок под майонезом, фрукты с gateaux [115], запивали шандигаффом (лагером и имбирным элем. — С. М.). Это был чудеснейший entr’acte [116] в мрачности и страшной нищете Алжира».
