Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

«Премьер-министр был рад узнать, что государственные школы находятся в фокусе нашего внимания, — писал Чутер Эде в дневнике. — Он хотел, чтобы 60–70 процентов мест были заполнены детьми-стипендиатами, не только по итогам экзаменов, но и по рекомендациям округов и крупных городов». Тут же он привел заявление Черчилля, что «“мы должны укреплять правящий класс” — хотя он [Черчилль] не любил слово “класс”».

Далее Черчилль (в пересказе Чутер Эде) сказал следующее: «Мы должны отбирать учеников не по случайному признаку рождения и богатства, а по случайности — ведь это тоже случайность — способностей. Большие города должны с гордостью искать среди своих жителей способную молодежь и отправлять ее в Хейлибери, Харроу и Итон».

Любой социалист, услышав, что надо укреплять и поддерживать правящую элиту, содрогнулся бы от отвращения. Но Чутер Эде не мог не признать, что фундаментальная идея — государственные школы должны быть открыты для талантливых детей любого происхождения, а не оставаться заповедником наследуемых привилегий — высказана консервативным премьер-министром, которого самого можно было назвать апогеем наследственных привилегий, что было весьма неожиданно и любопытно. Этот же премьер-министр считал необходимым отказаться в образовании от чисто механической зубрежки и вместо этого показывать детям фильмы и шоу с волшебным фонарем, чтобы разжечь их воображение.

Кошмар на кровати с балдахином. Дуайт Дэвид Эйзенхауэр, лето 1942 года

[107]

Молодой солдат Дуайт Дэвид «Айк» Эйзенхауэр рвался на поля сражений во Франции начиная с 1917 года, как только Америка вступила в Первую мировую войну, однако из-за бесконечных задержек и проволочек он получил приказ об отправке на фронт за неделю до подписания перемирия. В межвоенные годы Эйзенхауэр оставался в армии. В 1930-х он набирался опыта, работая с филиппинским правительством и помогая филиппинцам строить собственные вооруженные силы. Его особый, гениальный и остроумный оптимизм в итоге сделал его президентом США. Он оставался на этом посту в 1950-е, и некоторые считают это время «золотым веком» страны.

В 1941 году США вступили во Вторую мировую войну, и вскоре Эйзенхауэр отправился в Великобританию, сначала в качестве командующего европейским театром военных действий. Там он очень скоро подпал под очарование стиля руководства Уинстона Черчилля.

«Айка восхитили застольные представления Черчилля, — писал биограф Эйзенхауэра Пирс Брендон. — Особенно его битва с супом: в нее он явно вкладывал всю ярость, которую питал по отношению к своим генералам. Премьер-министр склонился над тарелкой, быстро работая ложкой, и суп исчезал с “хриплым бульканьем”; когда Айк потом попытался воспроизвести эти звуки для своего [друга], он “едва не задохнулся”».

Однако поздние посиделки очень утомляли Эйзенхауэра. «Черчилль с одинаковым неустанным упорством приводил аргументы, убеждая Айка в своей точке зрения, буквально по любому вопросу — от греческой классики до Дональда Дака. Когда премьер-министр уже ближе к рассвету радушно провожал [его] после этих марафонов до двери, Айк… чуть ли не бежал к выходу, опасаясь очередной прощальной речи, которая могла затянуться на добрые полчаса, а то и дольше».

Оставалась проблема традиций английской сельской местности. Однажды Эйзенхауэр получил приглашение провести уик-энд с Черчиллем в Бакингемшире. «Гостить в Чекерс-хаусе, в загородной резиденции премьер-министра, было для Айка еще большим испытанием, ведь там он попал в то, что сам назвал “чертовым карцером”. Однажды Айк после долгих мучений умудрился наконец заснуть в своей огромной дубовой кровати с балдахином в комнате, которую, как ему с гордостью сообщили, когда-то занимал сам Кромвель, а посреди ночи проснулся от кошмара, в котором его душили. Дело в том, что [его ординарец] забыл упаковать пижаму, и Айку пришлось спать в одной из просторных ночных рубашек премьер-министра, которая, обмотавшись вокруг шеи, превратилась в настоящую удавку».

Бульдог и медведь. Иосиф Сталин, август 1942 года

[108]

Утром 22 июня 1941 года ленинградцы, как и жители ряда других городов и деревень СССР, не поверили своим ушам, услышав из репродукторов известие о начале немецкого вторжения. Вскоре прозвучали далекие ужасные раскаты, которые, увы, окажутся отнюдь не громовыми. Пакт Молотова — Риббентропа был нарушен. Гитлер напал на Советский Союз. Операция называлась «План “Барбаросса”». В далекой Англии Черчилль — ненависть которого к большевизму за последние несколько лет немного смягчилась из соображений прагматизма — выступил по радио. «Дело каждого русского, который сражается за свой дом и очаг, — это дело всех свободных людей и народов во всех частях земного шара», — заявил он. Великобритания и СССР были союзниками. В условиях убийственного наступления нацистов (только блокада Ленинграда привела к гибели более миллиона людей) Иосиф Сталин хотел, чтобы Британия — а затем и США — открыли против гитлеровской коалиции второй фронт. Когда они с Черчиллем впервые встретились в Москве в августе 1942 года, борьба за власть была напряженной и носила личный характер.

«Иногда они оба были очень резки, — писал дипломат сэр Арчибальд Кларк Керр о первых встречах Черчилля и Сталина, — как будто каждый постоянно искал возможность грубостью нанести ущерб другому. Я думаю, оба в этом преуспевали и вмятины были глубоки».

В среду, 12 августа 1942 года, Черчилль вылетел из Тегерана в Москву, самолет бороздил небо над бескрайними колхозными полями. Для Черчилля это по-прежнему было «угрюмое, зловещее» коммунистическое государство. Но речь шла о дипломатии, и ему предстояла нелегкая задача: сообщить Сталину, что союзники пока не готовы высадиться во Франции. Взамен он собирался попытаться «продать» советскому лидеру операцию «Факел», предполагавшую высадку союзников в Северной Африке: считалось, что войска в Средиземноморье ослабят ось Германии с Италией. На первом же ужине Черчилль вытащил лист бумаги, нарисовал на нем крокодила и показал рисунок Сталину. Так он пытался объяснить без переводчиков стратегию союзников: сначала нападать, целясь в мягкий живот монстра, и только потом атаковать со стороны его твердой зубастой пасти.

Черчилль и его окружение остановились на государственной даче № 7, которая, предположительно, прослушивалась советскими спецслужбами. Все важные разговоры велись на улице либо возле включенного крана. На первый взгляд встреча лидеров прошла хорошо. Но на следующий день Сталин был в ярости: он заявил, что, отказавшись открыть второй фронт в Европе, Черчилль и британцы проявили трусость. По словам полковника Яна Джейкоба, который присутствовал на той очередной встрече, далее последовал обмен очень неприятными фразами, Черчилль угодил в эпицентр дипломатического кошмара. Можно только себе представить, какое напряжение ощущали тогда переводчики.

Сталин заявил: «…мы идем на большие жертвы. На фронте мы теряем ежедневно десять тысяч человек… Русские не жалуются на жертвы, которые они приносят, но их масштаб должен быть признан».

Черчилль ответил, что завидует силе воли советских людей и «надеется, очень скоро мы покажем своими делами, что демократии не вялы и не трусливы и они тоже готовы проливать свою кровь». Кроме того он заметил, что «наличие океанов и необходимость ходить по ним на кораблях — это факторы, в которых вряд ли можно нас [Британию] укорить».

Дальше — больше. Черчилль упрекнул Сталина за то, что «в его позиции не звучит товарищеских нот», и отметил, насколько хорошо он знает, через что проходят советские граждане: «мы сами воевали в одиночку целый год… Он проделал долгий путь в надежде получить руку товарищества, ему будут верить, как другу… и ему горько, поскольку русские не верят, что британцы делают ради общего дела все возможное».