Александр Ширвиндт - Проходные дворы биографии
Долетел благополучно – впервые летели человек десять наших девок – охали, ахали, готовили пакеты (болтало солидно). Ремез[45] спал и синел, синел, так что к концу Вока Ларионов решил, что он кончился – разбудили – жив. «Ты бледна, моя Луиза!» – сказал Вокуля, на что Оскар Ремез снова впал в забытье, и из самолета его уже выносили. Ганка Матвеева пела надрывным голосом фальшивые напевы, остальные тихо блевали.
Прилетели в Мин. Воды. Сели в автобус – в Кисловодск. По дороге заехали на место дуэли Лермонтова – там окончательно выяснилось, что Лермонтов был характером страшнее ужаса и в конце концов его пришибли.
Живем в Кисловодске в деревянном сарайчике – точь-в-точь в таком, как мы жили в Сочи, помнишь? Весь верх наш – два малюсеньких пенала по две комнаты. В одном пенале одна комнатушка Нонки, другая – Ворошилова[46], Ремеза. Две комнатушки в другом пенале: одна – Ганки с Вокой, другая – наша с Юркой (он еще не прилетел из Сталинграда, ждем).
Весь перелет играл с Карновичем[47] в очко – тряски не заметил, ибо проигрывал 2 рубля.
Воздух здесь удивительный. Городок безумно похож на Сочи – Гагры, все время ждешь, что за поворотом покажутся кусочки моря, они не показываются, и становится непонятно, зачем здесь дикое количество людишек кишмя кишат. Нарзаны бесплатные – всюду, но не очень вкусные, негазированные.
Играем почти все время «Опасный возраст» – надоели все
друг другу дико, – держу себя в руках, чтобы не материться беспрестанно.
Лазил два раза в горы. Один раз забрался рано утром на самый верх, на «большое седло» – красота оттуда необычайная, и все до ужаса мелко и гадко внизу, где людишки.
Эльбрус виден: до страшного величественен и горд – ветер и солнце.
Вчера мне показалось по телефону, что ты как-то неопределенно сказала мне о здоровье стариков – скрываешь что-нибудь?
Хочу домой! Жди меня очень!
Твой
* * *Письмо Наталии Николаевны
Без даты
Начало письма не сохранилось.
…Только что приехали. Ездили с Юликом Шварцбреймом[48] на Юго-Запад – на свой участок посмотреть. Потом по всем магазинам – искали подарок Мезенцеву[49]. Устали ужасно, хоть и на «Волге».
Вчера по телевизору показывали Джину Лоллобриджиду – хороша до безумия! Сегодня с утра все о ней только и говорили. А сейчас ехали мимо гостиницы «Москва», смотрим – толпища народу (в Москве сейчас два международных кинофестиваля, читал?) и от подъезда отъезжает черная «Волга» и едет рядом с нами. Мы смотрим, а там сидит Джина – мы ее даже успели снять.
Почему ты не позвонил сегодня? Я ждала и даже чуточку волновалась.
Киса, я тебя люблю прямо до тошноты! А ты?
Твоя
20 июля 1961Прошел день рождения!
Давно не было так грустно и одиноко. И народ пришел, и пили за тебя и за стариков, и стол вкусный сделали Ганка с Нонкой, а тоска, тоска накопилась еще с утра и по приближении к ночи ухандокала меня совершенно.
Получил твою посылку, умница моя, радость моя, – все ахали, охали, одну сигарету курили по кругу, делая вид, что понимают что-нибудь в табаках, умиленно смотрели на сногсшибательную упаковку и славили тебя как жену, а меня как мужа.
Силы мои, Кисонька, на исходе: 28-го – премьера «Чемодана», запарка страшная, сроки дикие – я и не подозревал, как трудно ставить спектакль. А мне очень важно, независимо от дальнейшего, иметь режиссерскую работу за плечами, а при Штейне-постановщике у меня складывается довольно удачно.
Не представляю, как буду сниматься и работать, – так хочется отдохнуть и разрядиться. Надеюсь, что пара-другая деньков на даче у меня выкроится – ты будешь со мной?
Вчера сидели долго – пили, ругались за искусство. Нервы у всех на пределе – кидаются с оскалом друг на друга беспрестанно.
Были у меня: Игорь Шувалов (муж Струновой), Танька Назарова с Симкой (помреж), Неля Гошева, Державин, Инка Кмит и Ритка Лифанова. Подарки брал алкоголем и цветами – подарили карты филадельфийские и игру настольную «Скачки» – играем с Юрой круглосуточно.
Танька с Симкой содрали со стены афишу «Атаман Кодр» – висит над кроватью, а наша хозяйка, у которой в этот день был день рождения внука Миши, принесла мне вафли – одну пачку из трех, которые родители Мишки прислали ему из Москвы. Когда я вскрыл пачку, там была записочка: «Кушай, родной птенчик!» Я так до сих пор не знаю, это Мишке записка от родителей или мне от хозяйки.
Вчера была гроза – их в Кисловодске вообще не бывает. А в Москве?
Любить меня до тошноты запрещаю – тошнить тебе не от кого – убью!
Вчера был в бане – Нонка погнала – хозяйка сменила белье, и далее тянуть было уже невозможно.
Девять дней пролетят – должны пролететь – быстро, и муж, сын и отец прилетит к вам на крыльях любви (ТУ-104Б), а лету здесь два часа. Я скоро, скоро.
Жди.
Муж
(Целую туда же.)
23 июля 1961Кисонька моя! Ты еще не забыла, как я выгляжу внешне, и мой внутренний облик – красивый, интеллектуально привлекательный, обаятельный и незаурядный – не исчез из твоего воображения? Видишь ли ты сны со мной в главной роли? Или у тебя на сны уже пробуются другие мужчины – усатые и сослуживистые, нахальные и уверенные в своем архитектурном превосходстве надо мной? Не надоело ли тебе тянуть лямку главы семьи? И можно ли мне рассчитывать на тебя как на жену, подругу, мать моего ребенка и хозяйку своего очага? Могу ли я оставшуюся неделю (7 дней) думать об этом, настраивать себя на это, ждать этого, чтобы не встретить на аэродроме холодные глаза и вынужденную, в силу узаконенных браком обстоятельств, улыбку? Наступило ли у тебя обновление чувств после долгой разлуки (это очень модная история) или ты просто забыла меня (что на практике случается чаще)?
Два телефонных разговора вселяют в меня подозрения – холодный тон, раздражение чем-то, минимум ласки и полное отсутствие поцелуев. Писем после дня рождения тоже нет – симптомы страшные, а в последних 5 письмах бесконечные поездки с Юликом вашим под прикрытием Мезенцевского юбилея. А теперь по какому поводу вы катаетесь? Не сметь! Убью!
Сегодня встал очень рано (в 7 часов) и полез на самый верх – посмотрел Эльбрус при раннем солнце – розовый, в дымке и таинственный, похожий на твою грудь, только хуже, но такой же далекий и недосягаемый. Ветер, солнце, хочется кричать и звать, ты слышала? 23-го в 8 утра я звал тебя с предгорий Кавказа, звал громко, ты не могла не услышать, если бы все время прислушивалась ко мне. Я тебя уже давно не слышу – ты не зовешь меня. Я знаю, когда ты зовешь. Я могу проснуться среди ночи, сказать: «Кися, я слышу тебя. Мне тоже плохо. Спи спокойно, я скоро приеду». Так было в Сталинграде. И сейчас я напряженно вслушиваюсь в эфир, но мой интуитивный радиоприемник жалобно пищит: бегал по пустым волнам, где встречается много людских любящих сердец и где я не могу поймать тебя. На какой ты волне, Кися? Ты настроена на мою волну? Может быть, тебя кто-нибудь заглушает?
Я сижу под яблоней в нашем садике. Юрка спит перед вечерним спектаклем, Ганка плохо себя чувствует, Вока в Пятигорске на «Колесе», Нонка с Риткой Струновой о чем-то шепчутся в пенале. Ворошилов, мрачный и скептический, рисует на коробке из-под сигарет какую-то фиговину. Хозяйка наша развешивает подушечьи пододеяльники (забыл, как зовут их). Мне грустно и немного пусто от сознания неизвестности и непокоя будущего – я хочу немного ласки и покоя, счастья хочу, ладно?
Письма из Минска, Львова и Донецка,1962 год
Кися родная!
Сижу, кашляю, соплю – разболелся намертво, а полежать некогда, надо играть. Два дня подряд «Завязанные», потом два дня подряд «Центр»[50]. Ужас.
Вчера целый день шел снег, с диким ветром. Играем в Доме офицеров и в русском театре. «С завязанными глазами» прошли прилично для этого спектакля. Что представляет из себя город, понять еще не мог. Но ощущение тоскливое. Возможно, из-за погоды.
Живем с Юркой во вшивой гостинице «Беларусь». Номеришко поганый, ванны нет, душ с горячей водой только днем.
Приехали с Вокулей Ларионовым в Минск в 6 утра – снег валил сплошной стеной. Встречали нас на каком-то хлебном фургоне. Все наши посылки стали мокнуть и разлезаться моментально – еле добрались до гостиницы.
Утром в театре на доске вывесили список людей, могущих за 1 р. 50 приобрести у нас посылки. Без четвертинки или наличных посылок не выдаем.
Очень не люблю болеть и, как ты знаешь, совершенно не умею этого делать.
Вчера по радио объявляли, что детей до лучших погод будут привозить из лагерей в город. Как-то там наши пацаны, не холодуют?
Сегодня уже 9 часов утра 7 июня – театр больше недели на гастролях, а у меня такое ощущение, что я здесь две недели. Люби меня очень сильно, я буду знать, что ты меня жалеешь, и поправлюсь скорее. Будь умницей.
