Коко Шанель. Я сама — мода - Марли Мишель
Сказав это, она задумалась. Она ведь не имеет ни малейшего понятия о том, как человек становится убийцей. Сидящий напротив мужчина, с которым она с удовольствием делила не только стол, но и постель, уверял ее и даже поклялся, что не убивал Распутина. Однако он состоял в сговоре с теми, кто это сделал. Дмитрий был умным, тонким, искренним — но участвовал в заговоре, повлекшем за собой смерть человека. И не похоже, чтобы сейчас, четыре года спустя, он в чем-то раскаивается. Холодок пробежал у нее по спине. Весенний ветер все же не такой уж теплый, как показалось сначала. Поежившись, Габриэль обхватила себя руками.
— Ты боишься его?
— Нет, — поспешно ответила она.
Когда Дмитрий задал свой вопрос, она еще раздумывала о нем самом. Конечно, она не боялась Дмитрия. Убийство Распутина носило политический характер и не имело никакого отношения к несчастной любви. Стравинский же был гением, человеком, обуреваемым эмоциями.
Она снова затянулась, помедлила и повторила уже увереннее:
— Нет. Я его не боюсь.
— Но эта история тебя беспокоит, не так ли?
Габриэль со вздохом потушила сигарету о пепельницу.
— Ну, если ты действительно хочешь знать, — то да. Я беспокоюсь. Не за себя, а за Игоря. Боюсь, что он снова как-нибудь опозорится. Для меня невыносимо, когда такого человека, как он, превращают в посмешище.
— Знаешь, есть одна русская поговорка. Ее смысл можно перевести примерно так: если ты не дурак — это хорошо, но еще лучше, когда у тебя есть умный друг. — Дмитрий улыбнулся ей хитрой улыбкой. — Когда Игорь Стравинский встретит другую умную женщину, он образумится.
— Он женат, — произнесла она серьезно.
— Тогда будем надеяться, что благодаря твоей подруге Мисе он вернется в семью. Ты оставишь их у себя в доме, учитывая все эти обстоятельства?
Она кивнула.
— Разумеется. Екатерине с детьми просто некуда идти.
— А ты сама? Когда вернешься в Париж, ты будешь жить со Стравинским под одной крышей?
Габриэль пожала плечами. Помолчав некоторое время, она добавила тихо:
— Сейчас я понимаю, что покупка «Бель Респиро» была сомнительной затеей. Я люблю свой номер в «Ритце», но квартира в Париже пригодилась бы мне гораздо больше, чем загородный дом. — Она сказала это так легко, что сама не поверила своим ушам. Неужели она и вправду готова расстаться со своим имением в Гарше, которое Бой покупал для них двоих? Что ни говори, оно не принесло им счастья.
— Если подумать, я бы гораздо больше хотела иметь виллу на Ривьере… — произнесла она задумчиво, обращаясь, скорее, к себе самой. Но вдруг, будто очнувшись, умолкла. Что она тут болтает, зачем ему все это знать? Габриэль засмеялась, но ее смех прозвучал слишком громко. — Должна признать, недвижимость в Ментоне интересует меня гораздо меньше.
Она произнесла это с наигранной веселостью, пытаясь приободриться. О, как ей хотелось бы так же легко посмеяться над ошибками своей жизни и прогнать преследующих ее демонов. Но она с горечью понимала, что угрозы Стравинского сегодня точно не дадут ей уснуть.
— Пора ехать в Монте-Карло, — вдруг сказал Дмитрий, будто угадав ее мысли. — Как ты смотришь на то, чтобы поселиться в «Ривьера-Палас»? Нам бы не пришлось даже запоминать название отеля. — Он наклонился к ней и, кивнув в сторону престарелой английской пары, расположившейся неподалеку и с увлечением листающей какой-то далеко не новый номер «Таймс», прошептал: — В Монако все-таки веселее, чем здесь. Там тебе будет легче отвлечься. И гораздо ближе до Канн, когда мы соберемся к Эрнесту Бо.
— Полностью с тобой согласна, — ответила Габриэль. Ее глаза радостно засверкали.
Глава седьмая
Если в Ментоне Габриэль и Дмитрий еще могли, используя другие имена, затеряться среди отдыхающих, то публика Монте-Карло прекрасно знала Дмитрия в лицо. Здесь проводил время высший свет общества, и великий князь был своим в этом кругу. Поэтому им не оставалось ничего другого, как играть в открытую.
И хотя до этого, в Париже, Габриэль уже имела возможность почувствовать значимость положения ее нового возлюбленного, только сейчас она по-настоящему поняла, каково это — всегда быть в центре внимания, когда сотни глаз наблюдают за каждым твоим шагом пристально и с нескрываемым любопытством. По сравнению с тем резонансом, который они вызвали в Монте-Карло, сплетни об их совместных обедах в «Ритце» были лишь безобидной болтовней. Будь то в отеле «Ривьера-Палас» или в казино, казалось, все взгляды были прикованы к ним, к их странному, с точки зрения общества, союзу. Поэтому, чтобы не становиться еще и главным аттракционом в ресторане отеля, Дмитрий предложил поужинать в номере.
У Габриэль не было причин спорить с этим, но она вдруг поймала себя на мысли, что, возможно, была бы даже рада появиться там в его обществе.
Поглядите, чего добилась эта деревенщина, незаконнорожденная дочь уличного торговца и прачки! Ее, которую не принимают в высшем свете Парижа, боготворит сам великий князь.
Но Габриэль ничего не сказала Дмитрию о своих мыслях. Как бы там ни было, в ней до сих пор билось сердце простой, робкой девочки, привыкшей тихо сидеть в уголке. Поэтому она приняла его предложение, и вот они сидели в своем роскошном номере, любуясь огнями города и порта, мерцающими внизу, в густой тьме южной ночи. Пламя горящих свечей в серебряных подсвечниках причудливо отражалось в их хрустальных бокалах. Они ели устриц и икру, и Габриэль так же мало задумывалась о расходах, как и в самом начале своей карьеры модистки, когда она не имела ни малейшего представления о том, как следует вести финансовые дела.
В те времена она думала только о своих шляпках, своем магазине и своих клиентках — и ни о чем больше. В отличие от сегодняшнего дня, она тогда и понятия не имела о том, сколько денег у нее на счету, кто может ими распоряжаться, каковы ее доходы и убытки.
В Париже, как обычно, было сыро. Дождь стучал в окна маленького ресторанчика в Сен-Жермен, где они с Боем наслаждались последними устрицами этого сезона. Габриэль была счастлива — состоялось открытие ее первого магазина на рю Камбон, впервые в жизни она почувствовала, что ее труд оценили, что она чего-то стоит. Никто больше не обращался к ней просто «Габриэль» или «Коко» — теперь она была мадемуазель, личность, к которой относились с уважением и почтением, к мнению которой при выборе головного убора прислушивались даже самые знатные дамы.
В какой-то момент она с восторгом воскликнула:
— Я зарабатываю кучу денег! Дела идут отлично! Все оказалось так просто: нужно лишь подписывать и обналичивать чеки.
— Да, это хорошо, — ответил Бой спокойно. — Вот только… Ты задолжала банку много денег, — добавил он, помедлив секунду.
Пораженная, она застыла, глядя на него в упор. А затем ее охватила злость, глаза вспыхнули, как черные бриллианты.
— Что это еще значит? Я зарабатываю деньги. Много денег! Я точно это знаю. И если бы это было не так, банк не дал бы мне ни гроша! — Но тут, взглянув в его серьезные глаза, она осеклась и добавила почти шепотом: — Разве я не права?..
— Банк дает тебе деньги потому, что я предоставил соответствующие гарантии.
Она судорожно глотнула.
— Ты хочешь сказать, что то, что я трачу, — это не то, что я на самом деле заработала?
— Это то, что принадлежит банку. — Он взял ее руку, лежащую на столе. — Вчера мне звонил директор. Он сообщил, что твои расходы непомерно высоки. Тебе стоит подумать об этом, но я не хочу, чтобы ты переживала. — Он мягко сжал ее руку. — Все в порядке, это не так уж важно.
В своем желании успокоить ее он добился прямо противоположного эффекта. Габриэль была вне себя. От той радости, которую подарил ей новый статус, не осталось и следа. Вранье, одно сплошное вранье. Она снова была нищей швеей, наивной провинциалкой на содержании у благородного богача. О, как ненавистны были ей эти роли. Она работала изо всех сил, чтобы добиться независимости и уважения. И главным ключом к этим двум вещам были деньги. Для женщины вроде нее они означали свободу. Деньги давали возможность заниматься тем, чем ты хочешь, и стать тем, кем ты хочешь быть. Бой знал это лучше других, он сам был живым доказательством этого.
